– Давайте тут. – Он указал на руины пятиэтажки. – Далеко не будем ходить. Сюда его, к стенке ставьте.

– Руки, может, освободите? А то как собаку какую… Последняя просьба – закон. Закурить не прошу, – несильно веря в успех, спросил я. Порох мгновение подумал, потом махнул детинам.

– Ладно, развяжите, все равно дальше кладбища не убежит.

Те нехотя освободили мне руки. Я потер запястья, поежился и плотнее запахнул куртку. Стремительность событий, с которой я от лавки Брандта за каких-то пару часов оказался вдруг у расстрельной стены, выбила у меня из-под ног почву. Я стоял в снегу и лихорадочно пытался придумать, что же делать дальше: «Броситься на конвоиров? Нет, даже не успею в горло вцепиться – срежут автоматом. Что тогда? Что?!»

– К стенке иди, – в самое ухо мне пробасил один из палачей. В нос ударил крепкий запах лука и табака.

Увязая в сугробе, я подошел к стене здания. На ней еще виднелась выцветшая за долгие десятилетия надпись: «Улица Гагарина». Стена дома была усыпана мелкими дырочками – следы от пуль и точки в чьих-то жизнях.

Палачи долго топтались на месте, ежась от холода. Порох и его помощник что-то хмуро обсуждали. Снег под ногами превратили в кисель. Наконец главарь обратился ко мне с последней речью. Его чугунные фразы грохотали, словно рельсы под каким-то чудовищным локомотивом.

– Все мы прекрасно понимаем, для чего тут собрались. Ты убил Брандта. Брандт жил в моем поселке. Жил по совести, по правилам. Хорошим человеком был. А ты его так жестоко прикончил. Так что не обессудь. У нас в Тополях законы простые, мы долго говорить не любим. Убил – ответь. За все надо отвечать. Сечешь? Так что властью, данной мне, я приговариваю тебя к смерти. Сказать есть что?

– Прям как работник ЗАГСа говоришь: «властью, данной мне…» – со вскипающей злобой начал я, но договорить не успел – получил под дых и, сгибаясь от сильной боли, медленно повалился в снег. Кто-то из палачей одобрительно хохотнул.

Передать весь спектр чувств и мыслей, переполняющих меня в ту минуту, не хватило бы никаких слов. Тугой клубок из дикого страха, навалившейся вдруг усталости, обжигающей злости, отчаяния и полного отрешения. В какой-то момент мне все стало безразлично. В бетонных скелетах пятиэтажек и разрушенных ржавых качелях я видел больше жизни, чем в этих людях. Да они и не люди уже были, а тряпичные куклы, движимые порывами ветра, что колышет их за ниточки. Я вдруг понял, что не страшно умирать в таком сумасшедшем мире. Здесь все уже мертвы. И лишь оболочки, тела, по инерции бродят по своим делам. Только мать было жалко: «Как она теперь без меня? Брат – совсем пацан еще, потянет ли? Восемнадцатый год идет. Взрослится, рвется все к сталкерам, в вылазку сходить. Да опыта нет».

Подумал, что надо вспомнить что-то хорошее, что-то приятное и вечное, просто чтобы не думать о своей смерти. Но в голову, как назло, ничего такого не лезло. Наоборот, вспомнились какие-то пустяковые глупые вещи: как я по весне, когда ходил за Кордон, набрел вдруг на заросли крапивы и как пришлось обходить ее стороной; как неделю назад красил оконные рамы в магазинчике Брандта; как прошлым летом в походе сушил над костром вымокшие ботинки, а они дымились, словно какое-то экзотическое блюдо.

Я поднялся, вдохнул поглубже морозный воздух. Взглянул в небо. «Не хочу, чтобы последнее, что я увижу, были тупые рожи палачей. Уж лучше небо. Глубокое, синее…»

Вновь завыла дикая собака. Уже совсем близко. Один из толстолобых громил что-то сказал. Слов я не разобрал, но в голосе его явно сквозило беспокойство. Порох в ответ лишь рявкнул:

– Заряжай!

– Вон там! Стойте! – пробасил второй боец. А потом сорвался на истошный крик. Совсем рядом раздался осипший лай, переходящий в утробный рык. Я опустил глаза, пытаясь понять, что случилось… и обмер.

Дикие собаки все это время шли по нашему следу – бесшумно, по только им ведомым тропам. Подкравшись сзади, стая сразу же атаковала.

Один из бойцов, сбитый с ног, барахтался в ярко-красном от крови снегу, пытаясь скинуть с себя огромного лохматого зверя. Пес остервенело рвал человека, не давая дотянуться до оружия. Еще с десяток собак окружили остальных людей, бросаясь под ноги, пытаясь повалить добычу на землю.

Ко мне псы подойти боялись, опасливо поглядывая на щупальца тумана, высовывающиеся из черных квадратов окон дома.

Не дожидаясь приказа, бандиты начали вразнобой стрелять по зверью. Самых ретивых собак, сунувшихся вперед, изрешетили в фарш. Но, видимо, вконец оголодавшие, собаки продолжали наступать, надеясь на знатную пирушку.

– Стреляйте им в головы! Они бешеные, им пули в тело – нипочем! – отступая, крикнул Порох.

Свинцовый град стал плотнее, стая заметно поредела. Со стороны людей тоже имелись потери – один из бойцов валялся в снегу с вывороченным животом.

Пока все отвлеклись на схватку с хищниками, я рванул что было сил вдоль стены здания. Не сильно заботясь о странном тумане, добежал до подъезда и юркнул в него. Но не успел я обрадоваться своему спасению, как за спиной загорланили:

– Убегает! Держи его!

Голодные псы, понимая, что шансов совладать с вооруженными людьми у них мало, начали неохотно отступать.

– Поймать любой ценой! Три шкуры спущу, если упустите! Убейте его! – вопил Порох, выкашивая псов, которые все же решили уйти подобру-поздорову и теперь, поджав хвосты, прорывались сквозь шквальный огонь назад, к своим тайным тропам.

Чуть выше моей головы свистнули первые пули, обсыпав меня штукатуркой. Пригнувшись, я бросился в сторону от выхода, укрылся за несущей стеной. План побега сформировался быстро. Сообразив, в какой квартире окна должны выходить на противоположную сторону улицы, я рванул к нужной двери и вбежал внутрь.

Минуя закопченный давним пожаром коридор, больше похожий на пещеру, я вошел в кухню. Да, чутье меня не подвело. Окна отсюда и в самом деле выходили на другую сторону заросшего двора.

Под ногами раздалось шипение и писк. Крысаки. Целый выводок. Медлить было нельзя. Замешкаешься – облепят со всех сторон и сожрут в два счета. Пнув самую наглую тварь так, что она отлетела в сторону, я забрался на подоконник.

Но выпрыгнуть наружу мне помешала какая-то неведомая сила. Меня затянуло назад, в кухню, швырнуло в стену и поволокло к старенькому проржавевшему холодильнику. А потом эта сила так же неожиданно меня отпустила. Чертыхаясь, я огляделся. Никого. Лишь тонкие белые дымные нити, стелющиеся по полу от холодильника ко мне.

Попытка встать не увенчалась успехом – белёсые змейки тумана стремительно обвили мои ноги, повалили меня на пол. «Так вот чего так испугались дикие псы!» – понял я.

Я вновь попытался вырваться. Сдирая о бетонную крошку руки в кровь, ползком, мне удалось преодолеть добрую половину комнаты, как вдруг за спиной что-то пронзительно лязгнуло и заскрипело. Дверца холодильника раскрылась настежь, обнажая его черную утробу. Я оглянулся, пытаясь оценить масштаб проблемы. И невольно вскрикнул, когда увидел, что вся внутренняя поверхность холодильника заросла грязно-красной губчатой массой, похожей на густую пену. В том месте, где должна была располагаться морозильная камера, теперь находился плотный бугристый комок, из которого на меня не мигая глядели три желтых без зрачков глаза. Весь нижний отсек был усыпан мелкими костями грызунов. Там же, среди останков крыс, что-то шевелилось, издавая отвратительные булькающие звуки.

Меня обдало волной крепкого смрада. Я еще сильнее попятился прочь, едва сдерживая готовый вырваться из горла крик ужаса. «У твари нет шеи, – промелькнула мысль. – Поэтому она не видит тех, кто находится ниже уровня ее взгляда, и питается случайно забредшими сюда с помойки крысаками, выстегивая их при помощи своих щупалец, которые я принял сначала за туман».

– Вот он, я нашел его! – радостно крикнул забежавший в квартиру боец. Обращаясь уже ко мне, он сквозь зубы процедил:

– Щас я тебя шлепну, гаденыш.

Однако выполнить обещание не успел. Только его нога ступила на порог кухни, как щупальца стремительно выстрелили вверх, обвили шею бедолаги и поволокли его к холодильнику. Боец дернулся, вскрикнул, но выпутаться из цепких объятий не смог.