– Или в твоей, или в моей команде «крот». Давай так, мои люди ждут меня, твои – тебя, пойдем к ним. Мы ночь не спали, выдели нам комнату, а после, когда ты отчитаешься перед начальством и осмыслишь случившееся, давай встретимся и вместе подумаем, кто знал об операции и мог слить сведения Синдикату.

Айзек нервно хмыкнул, затарабанил пальцами по штурвалу, потряс головой и невесело рассмеялся:

– Как будто я ночь спал! Меня распнут. И тебя, и всех нас. «Отчитаешься», да уж. Подпишешь себе смертный приговор! Да ты хоть представляешь, как мы все влипли?!

Теперь Дайгер улыбнулся:

– Не поверишь, но я рад. Потому что жив. А раз жив, не все еще потеряно.

Его доводы не утешили Айзека. Не он рисковал жизнью и командой. Максимум его могли разжаловать до подполковника.

– Корче говоря, – вздохнул Айзек, – вы пока мойтесь и располагайтесь, я выделю вам сержанта. Я вызову огонь на себя. Потом встречаемся в кабинете и обсуждаем проблему. И у меня, и у тебя будет где-то полчаса времени, чтобы все обдумать, а потом – он развел руками, – допросы и все прочее.

Когда шагали к джипу, вдалеке загрохотала колонна бронетехники, и Курт спросил:

– Что происходит? Почему все носятся, как ужаленные?

Айзек повертел головой по сторонам и нехотя ответил:

– Мало кто в курсе, но тебе я скажу. Намечается атака на Англию. В частности на Стратфорд.

– Атака на Стратфорд? – переспросил Курт удивленно.

– Вот именно. Лично я думаю, что это тупость несусветная.

Это еще зачем? Как Дайгер ни старался, он не мог придумать причин для такой операции. Выгоды – ноль. Победа сомнительна. Людей поляжет море. Или он просто не знает подробностей, как и Айзек?

– Нам всего не говорят. Вряд ли операцию будут проводить без ведома Тейлора…

Айзек отмахнулся:

– Он не всевидящий, не стоит его идеализировать! Подполковник промолчал, подумав, что для Айзека, конечно, Тейлор не авторитет. Для него авторитет – власть. И деньги, как важнейшее подспорье к ней. Что ему какой-то идеалист?

Айзек подозвал идущего навстречу сержанта и приказал ему разместить гостей, махнул Курту и зашагал к Мачо и Терновскому, мирно беседующим возле проходной. Дайгеру хотелось посмотреть, как вытянутся лица штабных, когда Айзер расскажет им правду. Если предатель среди них, то выдаст себя притворством, а подполковник отлично чувствовал фальшь. Но с такого расстояния ничего не разглядеть. К тому же неизвестно, знали ли Мачо и Терновский об операции.

И все же… атака на Стратфорд? Боже мой, да с чего вдруг? Что-то странное и нелепое. Разве что… разве что у него нет какой-то очень важной, принципиальной информации. Неожиданная мысль пришла к нему: а не связана ли предстоящая атака с провалившейся операцией, с курьером Пабло, внезапным появлением отряда синдикатовцев? И со сведениями, которые курьер должен был передать?

В себя Марк приходил постепенно. Вначале была лишь серая пелена, первыми показались светло-голубые стены, затем белый потолок и, наконец, проступили высокие узкие шкафы стального цвета.

– Просыпайтесь, Рихард, уже пора, – сказал кто-то вне поля зрения.

Марк осторожно повернул голову. К его удивлению, было совсем не больно. Он отлично помнил все, произошедшее с ним, – не слишком удачный поход в банк, ограбление, взрыв гранаты. Потом – медсестра в карете «скорой», шприц с чем-то прозрачным… Черт! Поддельный паспорт! Надо его найти!..

Сбоку сидел врач. Молодой, лет двадцати пяти. В глазах его было участие, в руках – планшет, с которого он, судя по всему, считывал показания о состоянии Марка.

– Где я? – спросил Косински.

– Больница Святой Девы Марии, – ответил доктор. – Что вы помните последнее?

– Машина… Медсестра…

– А до этого?

Надо было срочно занять чем-то голову. Марк мысленно попробовал умножить семьсот сорок два на пятьсот четырнадцать. В принципе задача не самая сложная – вначале семьсот на пятьсот, запомнить, потом сорок два на пятьсот, сложить, запомнить ну и так далее.

Но в полусонном и беспокойном состоянии цифры в голове словно проскальзывали, не даваясь. Доктор тем временем смотрел на планшет и время от времени поджимал губы.

– Какие-то обрывки. Очередь… Не помню.

– Понятно, – врач задумчиво прищурился. – Если честно, я не вижу существенных нарушений. Мы посмотрели мозг, позвоночник, давление, еще кое-что. Все в пределах нормы. Вашу военную медкарту нам отказались выдавать – глупость, но ничего не поделать, будем разбираться своими силами.

– Я – военный? – спросил Марк.

– Да, бывший сержант, – подтвердил врач. – Вы не беспокойтесь, так как физических нарушений мозга нет, вы все вспомните. Это только вопрос времени. Я не хочу начинать с медикаментозной терапии, во всяком случае, не сразу. Психолог, арттерапия, йога, плавание, медитации – на первую неделю этого будет достаточно. Начнем завтра.

Марк едва сдержался от того, чтобы не заорать от восторга. Еще бы включить в программу тренажерный зал, тир и кикбоксинг с серьезным спарринг-партнером… И он бы с удовольствием задержался здесь на сколько угодно.

Вот только остается вопрос – где его паспорт? У доктора спрашивать пока не хотелось. Вряд ли амнезийному, только что пришедшему в себя больному с ходу пришел бы в голову такой вопрос.

– Спасибо, доктор.

– Сделаем, что сможем, – слегка невпопад ответил врач и поднялся. – Можете встать и размяться. Не прыгайте, резко не двигайтесь – у вас не все раны зажили. Возможно ощущение легкой эйфории – это остаточный эффект от болеутоляющих. На всякий случай уточню: идет война. Есть некоторая вероятность, что вы знаете какие-то военные тайны или же можете быть использованы против кого-то из старших офицеров. Постарайтесь вести себя аккуратно и не влипать в истории.

На его бейджике было написано «Родриго Скудес», Марк автоматически запомнил это имя. Едва доктор вышел, Косински сел на кровати. Посмотрел паспорт в тумбочке, в одном ящике, в другом. Да нет, нелепо думать, что карточку сразу положат с ним в палате. На предплечье и за левым ухом у него висели миниатюрные беспроводные датчики, видимо, постоянно отправляющие данные в медицинскую информационную систему.

На секунду возникло желание содрать их, но Марк легко пересилил себя. Ему необходимо оставаться сержантом Рихардом Бланшем еще некоторое время. Как минимум до того момента, когда на счету окажется достаточно денег.

А значит, он будет исправно изображать амнезию, заниматься йогой и рисовать пальчиковыми красками. Марк подошел к зеркалу на стене – оттуда на него смотрел невысокий крепкий мужчина, черноволосый, кареглазый, с грубоватыми чертами лица. Первая мысль при взгляде на такого – «обычный». Потрогал здоровенную шишку на лбу. Видимо, приложился головой, когда падал. Ну, просто единорог! Ощупал голову: несколько царапин, припухлость между теменем и затылком. Ничего страшного.

Вспомнилось, как в семнадцать девушка, с которой у него были первые отношения, протянувшиеся дольше недели, орала: «Ты урод!» Она тогда чем-то кольнулась и была не в себе, и Марк ей не очень-то поверил. Не урод, нет, просто… обычный. Очень обычный. Со временем ему это стало даже нравиться, потому что помогало оставаться незаметным в ситуациях, когда такое было необходимо.

Марк никогда не понимал заповеди насчет «подставь вторую щеку». Ветхозаветное «око за око» было ему куда ближе. Он просто согласился с тем, что он – урод. И пошел дальше, искать тех, для кого это не будет столь уж важно.

Впоследствии многие девушки говорили ему, что он симпатичен. Некоторые откровенно врали, что красив. Марк не верил им, но прощал эту невинную ложь. Он знал свои достоинства.

В первую очередь Марк никогда и никого не предавал. Он всегда платил добром за добро, злом за зло, равнодушием за равнодушие. И всегда выполнял обещанное. Обещал редко – это да. Но если уж звезды складывались и он брал какое-то обязательство – то ничто уже не могло его остановить.