В этот день Родзянко продолжает бомбардировать Николая депешами. Он все еще взывает к царю, убеждая его проявить гибкость, пойти на уступки. Он рекомендует отмену роспуска Думы, требует сформирования "ответственного" правительства. "Положение ухудшается, - гласит одна из его телеграмм. - Надо принять немедленные меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба Родины и династии" 22). "Прекратите присылку войск, взывает другая его телеграмма, - так как они действовать против народа не будут" (23). Еще одна - того же отправителя: "Положение серьезное... Правительство парализовано... На улицах беспорядочная стрельба... Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство... Всякое промедление смерти подобно" (24). Копии последнего обращения направлены командующим фронтами с просьбой поддержать его перед царем. Откликнулись позитивно Брусилов и Рузский. Реакция Николая (в разговоре с Фредериксом): "Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему даже отвечать не буду" (25).

Но тем же "вздором" засыпают его и другие: брат Михаил, прочие родственники, кое-кто из генералов и министров, наконец, премьер Голицын.

Трон трещит, качается. Но царь этого не видит. Другие струсили и мечутся, как угорелые. Он не таков. Он спокоен, уверен в себе, знает, что делать. У него есть в запасе средство, доступное общему пониманию и многократно проверенное на практике: карательный рейд.

Если организовать военный марш на Петроград, можно поручиться: трон устоит.

Вызван в кабинет генерал Н. И. Иванов. Приземист, угловат, хрипловат. Борода лопатой, узенькие в морщинках хитрые глазки, утиный нос с бородавкой. Что-то есть в нем от старинного ушкуйника - выбился из низов. И молва о нем еще с пятого года мутная, невеселая: это его безжалостной рукой было тогда подавлено в Кронштадте восстание революционных матросов. Да еще два у него качества: во-первых, он приходится крестным отцом наследнику; во-вторых, ему царь обязан получением особо ценной в глазах армии боевой награды георгиевского креста (26).

"- Николай Иудович, во имя вашего крестника, на благо его будущего, пойдете ли вы на Петроград?

- Пойду, ваше величество. Но с чем, осмелюсь спросить?

Царь перечислил выделяемые части и подразделения.

- А пулеметы "кольт" будут?

- Целая пулеметная команда.

- Слушаюсь, ваше величество.

- Дойдете, Николай Иудович?

- Дойду, чего бы ни стоило, ваше величество" (27).

Переговорив с Алексеевым, царь назначает Иванова командующим Петроградским военным округом (взамен Хабалова) и велит ему, по укомплектовании отряда, незамедлительно выезжать. В удостоверении No3716, за подписями Алексеева и дежурного генерала Кондзеровского, зафиксировано высочайшее поручение Иванову: "Водворить полный порядок в столице и ее окрестностях". Фактически данные для этого средства:

"Вышли на усмирение Петрограда две бригады - одна снятая с Северного фронта, другая - с Западного... Были даны (Иванову) также два батальона георгиевских кавалеров, составлявших личную охрану государя в Ставке. С Северного фронта двинулись два полка 38-й дивизии, считавшиеся лучшими на фронте" (28).

Пока Иванов собирается выйти в поход, близятся к концу операции Хабалова. К исходу 27 февраля рабочие и солдаты целиком овладели Петроградом. В их руки перешли все ключевые позиции - мосты, вокзалы, Главный почтамт, телеграф, Главный арсенал, важнейшие учреждения. Попытка Хабалова вызвать войска из окрестностей Петрограда ни к чему не приводит, солдаты всюду переходят на сторону народа. Только в Адмиралтействе еще сидят, занимая последнюю линию обороны, военный министр Беляев, Хабалов и начальник Генерального штаба Занкевич. Вместе с ними - великий князь Михаил, брат царя. У них 1500 солдат, 15 пулеметов и 2 орудия. Они расположили эти средства по фасаду и на углах здания так, чтобы держать под контролем Невский, Вознесенский и Гороховую, то есть подступы от трех вокзалов: Николаевского, Царскосельского, Варшавского. Они еще рассчитывают на приход Иванова. У окна, выходящего на Невский, сидят у пулемета генералы Тяжельников и Михайличенко. Они слышат, как в соседней комнате Беляев диктует телеграмму в адрес начальника штаба Ставки - копия дворцовому коменданту: "Ждем скорейшего прибытия войск".

Вторник, 13 марта.

В канун выхода на марш Н. И. Иванов направляет следующие две бумаги:

1. Начальнику штаба Ставки:

"28 февраля 1917 года. No 1. Его императорскому величеству благоугодно повелеть доложить Вам, для поставления в известность председателя Совета министров:

Все министры должны исполнять все требования генерал-адъютанта Иванова Н. И. беспрекословно.

Иванов".

2. На имя коменданта Царского Села:

"28 февраля 1917 года. No 4. Прошу подготовить помещения для расквартирования 13 батальонов, 16 эскадронов и 4 батарей. О последовавшем уведомить меня завтра, 1 марта, на ст. Царское Село.

Иванов" (29).

Накануне позвонил в ставку обергофмаршал Бенкендорф и по поручению царицы сообщил, что, так как "ожидается движение революционной толпы из Петрограда на Царское Село", она намерена вместе с детьми выехать в Могилев. По указанию царя Воейков ответил Бенкендорфу, что Александре Федоровне выезжать не следует, так как "его величество сам отбывает в Царское Село". В 4 и 5 часов утра оба литерных поезда (императорский и свитский) вышли из Могилева маршрутом на Оршу - Вязьму - Лихославль - Тосно. Вслед Воейков посылает шифрованную телеграмму, в которой предупреждает Протопопова о том, что Николай прибудет в Царское в среду 1 марта в 3 часа 30 минут дня.

Этот шаг царя некоторые западные авторы, в их числе бывший глава британской военной миссии в Могилеве, осуждают, как "первый совершенный его величеством неосмотрительный и почти безумный шаг к гибели собственной и к гибели своей семьи" (30).

В то время как некоторые из бывших помощников Николая II (например, Воейков) вполне оправдывают этот его отъезд из Ставки - царь, говорят они, не без оснований надеялся, что с кратчайшей царскосельской дистанции, с помощью Иванова, ему удастся восстановить утраченный контроль над столицей, - другие (Хэнбери-Уильямс, Фрэнклэнд, Альмединген, Александров) утверждают, что решение оставить Могилев "было последней и наиболее нелепой его ошибкой за все время его правления" (31). Ибо, пока он "укрывался" в центре 12-миллионной армии, он был и лично неуязвим, и располагал необозримыми средствами для борьбы за возвращение к власти; между тем как, "оставив свое самое надежное убежище, он просто пустился в бессмысленную авантюру" (32).

Названные авторы прикидываются, будто не знают, что в Петрограде на сторону народа перешел почти весь гарнизон, а в Могилеве генералы с затаенным ужасом ожидали, что с часу на час перейдут на сторону революции и фронтовые соединения. "Рабочие, поднявшиеся на штурм самодержавия, своей стойкостью, героизмом, самоотверженностью всколыхнули солдатские массы и повели за собой, внося в солдатско - крестьянскую стихию пролетарскую организованность. Солдаты видели в революционном пролетариате своего вождя и организатора и смело пошли за ним. Рабочие и солдаты объединялись в боевые отряды, которые, действуя, как правило, под руководством передовых пролетариев, громили полицейские участки, захватывали правительственные учреждения, открывали двери тюрем, разоружали офицеров, арестовывали министров. Так пролетарские и солдатские массы слились в единый поток народной революции, что придало ей неодолимую силу" (33).

...Императорский поезд катит на север, к столице. Главный пассажир, усевшись поудобнее на диване, опять погрузился в чтение "Записок" Цезаря.

Между тем, отряд Иванова - георгиевские кавалеры и роты личного конвоя царя - начинает вытягиваться из Могилева. Он идет на Царское коротким путем, через Дно, в то время как поезд Николая направляется туда же через Лихославль (по Николаевской железной дороге).