За самоваром в квартире 20 весной того же года банкир Д. Л. Рубинштейн просит Распутина узнать у царя дату предполагаемого русского наступления в Галиции. В ближайший свой визит во дворец божий человек, как бы между прочим, вклинивает в застольные диалоги такой вопрос:
- "Будешь ли наступать?
- Наступления не будет, Григорий Ефимович, - отвечает высокий собеседник.
- Когда же будешь наступать?
- Ружей будет достаточно только месяца через два. Тогда и наступать буду, раньше не могу" (71).
Узнав об этой беседе за царским столом, министр Хвостов спрашивает старца, почему, собственно, его интересуют предметы, столь далекие от Ветхого и Нового завета, а также от проблемы взаимозависимости духа и плоти? Следует объяснение: "Митяй" замыслил куплю-продажу лесных угодий в западных губерниях; он не знает, как пойдут военные события, и в зависимости от сведений решит - приступать к сделкам или воздержаться.
"Нужны ли были ему эти сведения, чтобы купить леса, или для того, чтобы по радиотелеграфу сообщить в Берлин и сделать для немцев возможной переброску 5-6 корпусов с русского фронта на Верденский - это теперь уже установить трудно" (72).
Тот же Д. Л. Рубинштейн, глава Русско-Французского банка и страхового общества "Якорь", в 1915 году был арестован по обвинению в систематической передаче своим партнерам в нейтральных странах сведений о движении застрахованных в "Якоре" русских транспортов с военными грузами. Немцы, перехватывая информацию, топили эти корабли. Рубинштейну грозила виселица. Но после вмешательства Романовых и Распутина он в 1916 году был выпущен на свободу.
От Распутина у царской четы не было государственных секретов, в том числе военных. Он спрашивал о чем хотел, и они отвечали ему на любые вопросы, какие он ставил. Без всякого риска навлечь на себя подозрение или хотя бы упрек в излишнем любопытстве он запрашивал информацию, доступ к которой закрыт был не только большинству старших офицеров, но и многим генералам. Переписка четы Романовых 1914-1916 года оставляет впечатление, словно и царь и царица озабочены были тем, как бы не прошло мимо внимания Григория Распутина ни одно важное военное событие.
"Наш Друг, - сообщает супругу в Ставку Александра Федоровна, - все молится и думает о войне. Он говорит, что необходимо, чтобы мы Ему тотчас же сообщали обо всем, как только происходит что-нибудь особенное". Строкой ниже: "Он сделал выговор, за то, что Ему своевременно об этом на сообщили" (73).
Как видим, "Друг" не только просит, но и требует сведений.
Несколько ранее Николай посылает из ставки своей супруге целое оперативное донесение об обстановке на фронте, в котором содержатся секретнейшие сведения. "Теперь, - пишет верховный главнокомандующий, несколько слов о военном положении: оно представляется угрожающим в направлении Двинска и Вильны, серьезным в середине к Барановичам... Серьезность заключается в страшно слабом состоянии наших полков, насчитывающих менее четверти своего состава; раньше месяца их нельзя пополнить... а бои продолжаются и вместе с ними потери". И далее - там же: "Тем не менее прилагаются большие старания к тому, чтобы привезти какие возможно резервы из других мест к Двинску... Вместе с тем на наши железные дороги уже нельзя полагаться как прежде. Только к 10 или 12 сентября будет закончено наше сосредоточение, если, боже упаси, неприятель не явится туда раньше нас" (74).
К концу послания автор деликатно приписывает: "Прошу, любовь моя, не сообщай этих деталей никому, я написал их только тебе". Уже одно то, что он оговорил такое условие, предполагает, что нераспространение подобных сведений не было для его адресата чем-то само собой разумеющимся. К тому же Распутин под это условие не подпадал, и из ответного письма царицы явствует, что тот с этими данными сразу же и ознакомился. Тем не менее, Николай продолжает снабжать супругу сверхсекретными военными отчетами.
"Несколько дней тому назад, - пишет он в другой раз, - мы с Алексеевым решили не наступать на севере, но напрячь все усилия немного южнее". Он и тут как будто спохватывается: "Но, прошу тебя, никому об этом не говори, даже нашему Другу. Никто не должен об этом знать" (75).
Спустя два дня он снова просит супругу обращаться осторожно с военными тайнами. Однако действенностью своих предупреждений не интересуется, ответные сообщения жены о военных консультациях с "Другом" принимает равнодушно. А вскоре - снова: "Теперь на фронте временное затишье, которое прекратится только числа 7-го; гвардия тоже должна принять участие, потому что пора прорвать неприятельскую линию и взять Ковель" (76). А затем сообщает жене факт, который уж никак нельзя было доверять бумаге: "Завтра начинается наше второе наступление вдоль всего брусиловского фронта. Гвардия продвигается к Ковелю" (77). На этот раз и оговорки о секретности нет; из ответных писем царицы видно, что она и эту информацию передала Распутину.
Александра Федоровна сообщает Николаю: "Он (Хвостов. - М. К.) привез мне секретные маршруты, и я никому ни слова об этом не скажу, только нашему Другу" (78). Позднее, перед Чрезвычайной комиссией Временного правительства, С. П. Белецкий засвидетельствовал, что "немцы знали маршруты и время прохождения особо важных поездов и на фронт, и в прифронтовой полосе".
Но бывало и так, что Николай вдруг становился несловоохотливым, возможно, под нажимом осторожного Алексеева. Тогда царица напрямик ставит вопросы, интересующие старца, она и не скрывает, кем информация заказана, для кого она сведения собирает.
"Дорогой мой ангел, я очень хотела бы задать тебе много-много вопросов, касающихся твоих планов относительно Румынии. Все это крайне интересует нашего Друга" (79). Позднее: "А теперь совершенно конфиденциально: если в тот момент, когда начнется наше наступление, немцы через Румынию нанесут удар в наш тыл, какими силами тыл будет прикрываться?.. И если немцы пробьются через Румынию и обрушатся на наш левый фланг, какие будут силы, способные защитить нашу границу?.. А какие существуют у нас теперь на Кавказе планы после того, как взят Эрзерум?.. Извини меня, если надоедаю тебе, но такие вопросы как-то сами собой лезут в голову" (80).
И после всех этих вопросов, которые трудно представить себе "само собой лезущими в голову", вопрос, который и подавно вряд ли могло родить ее собственное воображение:
"Интересно знать, годится ли в дело новая противогазная маска Алека?" (81)
После Февральской революции в дворцовом тайнике была найдена секретная карта военных действий. Находка потрясла даже таких рьяных прислужников монархии, как Алексеев и Деникин. Последний в своих парижских мемуарах писал: "Правильной ли была народная молва, обвинявшая царицу в измене? Генерал Алексеев, которому я задал этот мучительный вопрос весной 1917 года, ответил мне как-то неопределенно и нехотя:
- При разборе бумаг императрицы нашли у нее карту с подробным обозначением войск всего фронта, которая изготовлялась всего в двух экземплярах - для меня и для государя. Это произвело на меня удручающее впечатление. Мало ли кто мог воспользоваться ею.
И переменил разговор".
За полтора года (1915-1916) Александра Федоровна передала Николаю в Могилев до ста пятидесяти рекомендаций, предупреждений и прямых требований Распутина.
Он - божий человек. Его устами глаголет высшая, неземная сила. Сомневаться в его указаниях, тем паче оспаривать их - тяжкий грех. Его должен слушаться сам император, которому, кстати, монархическая пропаганда создает ореол стратега, равного коему Россия в своей истории еще не знала.
Царица внушает Николаю:
"Слушайся нашего Друга, верь Ему"... "Бог недаром послал Его нам, только мы должны больше обращать внимание на Его слова, они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только Его молитвы, но и советы". "Думай больше о Григории, мой дорогой... Каждый раз, когда ты стоишь перед трудным решением, проси Его походатайствовать за тебя перед богом, дабы бог наставил тебя на путь истинный"... "Не слушайся других, слушайся только нашего Друга"... "Когда Он советует воздержаться от какого-либо действия и Его не слушаются, позднее всегда убеждаются, что Он был прав"... "Григорий просил этого не делать - все делается наперекор Его желаниям, и мое сердце обливается кровью от страха и тревоги"... "Надо делать всегда то, что Он говорит, Его слово имеет глубокое значение"... "Наш друг за тебя, значит все будет хорошо"... "Я знаю, что будет фатальным для нас и для страны, если Его желания не будут исполняться"... "Кто не выказывает послушания божьему человеку, не может ни в чем преуспеть, и мысли его не могут быть правильными" (82).
