Бумаг прочитывает множество. Читает и по вечерам. Читает аккуратно и до одурения. Обязанность эту считает самой скучной из всех и тяготится ею с самого начала; поглядывая на очередную стопку представленных ему документов, старается поскорей сбыть ее с плеч. С первых шагов дневник его отражает тягостное, унылое единоборство с бумагами: "Читал до обеда, одолевая отчет Государственного совета..."; "Много пришлось читать: одно утешение, что кончились заседания Совета министров..."; "Читал без конца губернаторские рапорты...";

"Вечером кончил чтение отчета военного министерства - в некотором роде одолел слона..."; "Безжалостно много бумаг для прочтения..."; "Опять мерзостные телеграммы одолевали целый день..."; "Опять начинает расти кипа бумаг для прочтения..." Заслушав в один день три устных доклада министров, записывает: "Вышел походить поглупевшим" (3).

Прочитать бумагу мало. Надо, чтобы видели, что ее прочитал. И хотя он никому не подчинен и никого не боится, неудобно как-то оставить нижестоящих в неведении насчет того, что он думает о бумаге. Поэтому он усеивает документы пометками и резолюциями. Приносят донесений много, мыслей и слов на все не напасешься. Спасают трафареты. Односложные, монотонные, глядят они с полей тех бумаг, что побывали в его руках: "верно"; "согласен"; "очевидно"; " утешительно "; "вполне справедливо"; "и я то же думаю"; "и я в этом убежден"; "надеюсь, так и будет"; "но почему"; "весьма полезно"; "грустно"; "вот так так"; "это здорово"; "важный вопрос"; "что-нибудь должно быть сделано"; "надо рассмотреть" (4).

Среди штампов проскальзывает импровизация.

На докладе о злоупотреблениях земских начальников он пишет: "В семье не без урода".

На докладе о непорядках в Керченском порту: "У семи нянек дитя без глаза".

На сообщении, что от продажи водки поступило в казну восемь миллионов рублей: "Однако!"

На докладе о забастовке железнодорожников на участке Петергоф Петербург: "Хоть вплавь добирайся".

На сообщении о забастовке в Одессе: "Милые времена".

Но что в действительности чувства юмора он был лишен, показал его анкетный лист, заполненный во время всероссийской переписи населения в 1897 году. На вопрос о звании он ответил: "Первый дворянин". В графе "род занятий" записал: "Хозяин земли русской".

Насколько банальны его резолюции на официальных документах, настолько же серы и лишены оригинальности его личные дневники.

Уже самый вид их: педантичная гладкопись, невозмутимая нанизанность слов по веревочке, тщательная орнаментальная выписанность завитушек и загогулин в каждом слове - все говорит о том, что здесь не встретить ни своеобразия мысли, ни индивидуальности выражения. Как ровны и однообразны строки, так ровен и однообразен их смысл. Равнинность и одноцветность пустыни. С первых дней царствования, изобилующего потрясениями, - почти никакого отклика на общественные явления или события. Ни одного упоминания значительных имен эпохи: писателей, мыслителей, общественных или политических лидеров. Ничего о содержании или смысле своей работы. Фиксируется только сугубо личное и мелко-бытовое: обед, чаепитие, прогулка, вечеринка, цвет новых обоев или диванов, приход гостей или отправление в гости. С редким постоянством и тщательностью ведется регистрация погоды: изо дня в день записываются дождь, снег, мороз, ветер, солнцепек, зной, словно самодержец забрался на самодельную метеорологическую вышку и оттуда, с затратой большей части своих умственных и душевных сил, следит за движением тучек в небесах, там же отмечает положение барометрической стрелки.

Носит он обычно офицерскую форму, но не прочь иногда удивить посетителей пестрым экзотическим нарядом. К министрам выходит в черкеске с газырями и кинжалом или в малиновой косоворотке с пояском и в широких шароварах, заправленных в сапоги гармошкой. Перед офицерами, депутациями, на закрытых банкетах произносит иногда краткие речи; собранные воедино, эти речи производят такое впечатление, что власти считают себя вынужденными вмешаться с целью оградить достоинство царя (5). Считает себя интеллигентным человеком, но не переносит слова "интеллигент" (6). Читает газеты "Новое время" и "Гражданин", сборники легких, увеселительных рассказов, уснащенных картинками и карикатурками, - Горбунова, Лейкина, Аверченко и Тэффи; с произведениями Толстого, Тургенева и Лескова познакомится много лет спустя в тобольской ссылке.

Пригласил однажды Горбунова во дворец, для чтения в семье рассказов вслух, - тот пришел, чтение его показалось "очень забавным". Позднее посылал такое же приглашение Аркадию Аверченко, но тот уклонился.

Любит, отделавшись от трудов дневных, государственных, расклеивать по альбомам фотокарточки, играть в домино, пилить дрова. Еще доставляет ему удовольствие перебираться на жительство из дворца во дворец: из Зимнего в Большой Петергофский, из Петергофа в Павловск, из Павловска в Царское, из Царского в Ливадию, из Ливадии в Аничков; в таких случаях хлопочет по хозяйству лично, укладывает чемоданы собственноручно, сам составляет инвентарные описи, дабы где чего не потерялось; на новом месте сам и разбирает чемоданы, развешивает картинки и иконки, расставляет по своему вкусу кресла и кушетки.

Считает себя профессиональным военным (хотя званием недоволен: пожаловался как-то жене, что застрял в звании полковника, а по восшествии на престол продвижение в звании не положено по закону). Любит войсковые смотры и парады, иногда посещает полковые праздники. По воцарении одну из первых государственных проблем узрел в армейской униформе, особо - в пуговицах. Как должны застегиваться шинели, кители и гимнастерки - на пуговицы или крючки? Через посредство супруги в консультацию по крючкам вовлекается потсдамский кузен Вильгельм. Тот шлет телеграмму: "Ники, неужели ты действительно собираешься перейти на пуговицы? Хорошенько подумай. Как следует взвесь". Да, отвечает новатор, все взвешено. Вопрос решен в пользу пуговиц. Но какими должны быть пуговицы - темными или светлыми? По здравом размышлении решена и эта головоломка: пуговицы должны быть светлыми, то есть блестящими.

Обои должны быть пестренькими, книжки веселенькими, пуговицы блестящими. Ну, а памятник отцу? Он одновременно должен внушать и благоговение перед недосягаемой верховной властью, и трепет перед обыкновенным городовым. Сам Николай как бы олицетворял эту недосягаемость и обыкновенность. Он весь был, по выражению современника, необыкновенная обыкновенность.

Воздвигнутый на Знаменской площади в Петербурге монумент Александра III - редчайший образец монументальной скульптурной карикатуры. То был памятник и государственно-политическому уровню отца и духовно-эстетическому уровню сына.

О своем намерении поставить памятник отцу Николай впервые заговорил с министрами в 1897 году. Конкурс на проект был объявлен через шесть лет. Авторы выступали анонимно, под условными девизами.

Проекты были экспонированы на закрытой выставке в Зимнем дворце. К осмотру допущены члены царской фамилии и некоторые сановники. Николай, поддержанный матерью остановил свой выбор на одном проекте, объявив его лучшим. Вскрыла пакет и прочитали имя: Паоло Трубецкой.

Автора вызвали к Витте, потом представили царю. Выяснилось: родился в Италии, возраст 25 лет, приехал в Россию недавно, преподает в художественном училище в Москве; является незаконнорожденным сыном обнищавшего в Риме князя Трубецкого и итальянки. Приглашен был в Россию Петром Николаевичем Трубецким, предводителем московского дворянства, который и поселил его, как родственника, в своем доме. Витте скульптор показался "человеком необразованным и маловоспитанным, но с большим художественным талантом". Николаю и Марии Федоровне он "очень понравился".

Его проект был принят и утвержден. Для руководства строительством была учреждена комиссия под председательством князя Б. Б. Голицына, при участии (вместе с другими лицами) художника А. Н. Бенуа и графа (одно время министра просвещения) И. И. Толстого.