Лахузен торжествовал, но недолго. "Нахтаусгабе" была газетой социал-демократической ориентации. Она воззвала о помощи к лидерам парламентской фракции СДПГ. Руководители фракции предложили властям на выбор две возможности: а) власти выпускают из Моабита сотрудников "Нахтаусгабе"; б) с трибуны рейхстага фракция предает огласке историю аферы эрзац-Анастасии, включая имена явно или тайно к ней причастных. Угроза подействовала. Арестованных выпустили. Но, струхнув, зареклась охотиться за царскими сенсациями и газетка.
Итак, "Нахтаусгабе" заставили замолчать, но газета успела выдать последние из подробностей, добытых Кнопфом. Идею превращения в царскую дочь подсказал померанской девице, вернее рейхсверовской контрразведке, бежавший из России М. Н. Шваббе, бывший ротмистр уланского ее величества полка, до революции вместе со Шванебахом обслуживавший в качестве военно-политического осведомителя германский генеральный штаб и лично кайзера. Вместе со Шваббе участвовала в подготовке аферы и экс-фрейлина императрицы С.К. Буксгевден, двоюродная сестра известного деятеля "Союза русского народа". Она состояла при семье Романовых в Тобольске, сопровождала их на Урал и, по указанию Уральского Совета, 18 мая 1918 года была выслана из Екатеринбурга. Тогда спасло ее лишь то, что местные органы советской власти ошибочно сочли ее иностранкой, зачислив в одну компанию с Жильяром и Гиббсом.
В Берлине Буксгевден вместе со Шваббе принимается обрабатывать Анну Андерсон и по заказу Лахузена и Грюнеберга преподает ей курс "царственного поведения". Учебными пособиями служат затребованные из библиотеки потсдамского замка кронпринца альбомы с видами Петергофа и Царского Села, а также духовный багаж воспоминаний самой фрейлины о нравах и обычаях членов семьи вообще, младшей царевны в частности. Поначалу, собственно, Шваббе рекомендовал Лахузену наречь померанку Татьяной. Но бывшая фрейлина, как знаток предмета, сумела доказать, что хотя по возрасту померанской девице больше подходит роль третьей дочери царя, все же по комплекции и обличью ей лучше быть четвертой.
Конечно, сведущим или мало-мальски сообразительным людям не обязательно было ждать вмешательства "Нахтаусгабе", чтобы раскрылась перед ними тайна девицы, единой в четырех лицах (Шанцковски-Андерсон-Чайковская-Романова). К сведущим, бесспорно, относились и бежавшие под крыло рейха недавние царедворцы и их слуги, родственники и недавние слуги последнего царя. Им с самого начала было все ясно. На раннем этапе аферы, да и во многих случаях позднее, кто-нибудь из бывших великих князей или княгинь, генерал-адъютантов или фрейлин мог на очередном публичном показе померанской принцессы подойти к ней и сказать:
"Послушайте, фройляйн, довольно дурачиться; клоунада грубая и глупая". Но одни предпочитали уйти подальше от греха, дабы не столкнуться с германскими властями; другие неопределенно развели руками; третьи поспешили на помощь "бедному царскому дитяти". Слишком внушительная режиссура чувствовалась за этой многолетней кукольной комедией, чтобы стали перечить ей бывшие шталмейстеры и камердинеры, перешедшие с российских дворцовых хлебов на западноевропейские пособия.
Отбросив династическое достоинство, заявили о своем признании новоявленной Анастасии несколько бывших великих князей и княгинь, в их числе Андрей Владимирович, Александр Михайлович, Георгий Константинович, Мария Павловна. Встала на сторону лже-княжны Ксения Георгиевна Романова, а точнее мисс Ксения Лидс (в эмиграции она вышла замуж за американского промышленника мультимиллионера Уильяма Лидса). Из России Ксения выехала в 1913 году в возрасте 10 лет. Тем не менее, еще через 10 лет, едва взглянув на претендентку, она сразу "узнала" ее.
Из Крыма в 1919 году пробралась в Данию с двумя дочерьми вдовствующая императрица, мать Николая, Мария Федоровна. Получив известие о чудесном спасении своей младшей внучки, Мария Федоровна решила ехать с дочерьми в Берлин, чтобы увидеться с Анастасией. Германский посол в Копенгагене, запросив свое правительство, поставил Марию Федоровну в известность, что такая поездка в Германию в данный момент нежелательна. Тогда Мария Федоровна попросила датского посла в Берлине барона Цале разведать: действительно ли девица, именующая себя Анастасией, ее внучка, и если да, то каким образом она попала из Ипатьевского дома в берлинское полицейское управление. При попытке выполнить эту просьбу барон Цале натолкнулся на решительное противодействие фрау Раттлефф-Кайльманн; обращение на Вильгельмштрассе (в министерство иностранных дел) ему ничего не дало. Тогда Мария Федоровна обращается в Швейцарию к Жильяру с просьбой помочь. Бывший обитатель тобольского губернаторского дома, прихватив с собой супругу (бывшую няньку царских детей Теглеву), прибывает из Лозанны в Берлин, каким-то образом прорывается к предполагаемой царевне. С первого взгляда Жильяру и его жене стало все ясно, но они все же попытались поговорить с лже-Анастасией. "Царевна", конечно, не поняла ни одного слова из того, что сказала ей Теглева по-русски. Жильяр стал показывать ей некоторые вещицы, принадлежавшие царской семье и вывезенные им из России, и спросил по-немецки, что это такое. Но тут дева впала в истерику, затопала ногами и закричала:
- Я ничего не знаю! Я ничего не могу! Я не желаю разговаривать с вами! Убирайтесь вон! К черту! Свиньи!
Тут фрау Раттлефф-Кайльманн, упрекнув гостей в "издевательстве над несчастной больной", предложила им немедленно удалиться. У подъезда чету Жильяр ждала служебная машина. Они были приглашены в главное полицейское управление, где с ними конфиденциально побеседовали представившийся обер-инспектором доктор Грюнеберг и не представившийся никем майор фон Лахузен. После этой беседы Жильяры наотрез отказались что-либо сказать обступившим их корреспондентам. В Лозанне, отдышавшись, Жильяр свои впечатления выразил в следующей расплывчатой форме:
"Мне кажется, что это не она, но пути господни неисповедимы, человеческое восприятие ненадежно, поэтому не совсем исключается, что это может быть и она".
Мария Федоровна и ее дочери никогда больше ни слова не проронили на эту тему.
Между 1933 и 1943 годами Гитлер и его "тихий Генрих" (так Гитлер называл Гиммлера) несколько раз вели разговор о померанской деве. Поскольку фюрер вынашивал идею облагодетельствования будущей немецкой провинции Русляндии каким-нибудь царьком или царицей из рода Романовых, он пытался выяснить шансы этой особы. "Тихий Генрих" оценивал их невысоко. За обеденным столом на террасе в Берхтесгадене он однажды заметил, что, на его взгляд, екатеринбургская великомученица "хороша для того, чтобы будоражить воображение", но ее административно-психологические способности и перспективы "равны нулю", так что для использования в политической игре она непригодна.
В какой-то связи с этими разговорами стояла поездка на оккупированную советскую территорию нациста барона фон Шенка в 1942 году. Ему было поручено выяснить на месте, возможно ли в пропагандных или политических целях использовать "трагедию Анастасии". Пока он там возился, надвинулись Сталинград и Курск. Наступила пора ему самому подумать, как унести ноги через Буг и Днестр.
Единственно новое, что внес фон Шенк в досье Анастасии, был его рапорт на имя Гиммлера, в котором барон доносил, что якобы нашел "советскую афишу 1918 года", которая будто бы призывала население помочь розыскам бежавшей младшей дочери царя и угрожала расстрелом на месте каждому, кто попытается ее укрыть. "Тихий Генрих", естественно, попросил барона предъявить этот документ, на что барон ответил, что сделать это, к сожалению, не может, так как на обратном пути, при пересадке на станции Жмеринка, его находку вместе с остальным багажом украли.
Удивительнее всего, "что померанка, ныне полуглухая старуха с сумасшедшими глазами, не угомонилась по сей день: Анастасия она - и только! Она продолжает судебную тяжбу, пытаясь получить хотя бы толику царских денег. Донимает западногерманскую юстицию, требуя, чтобы ее официально признали Анастасией Романовой.
