– А что вы предлагаете? – спросил Бирюков. Я не знаю, что они со мной сделают. Чаадаев испугался. Когда все случилось, он заложил Надеждина, всех.

Пушкин написал ему письмо. Вяземский тоже повел себя неприлично.

– Собрать Россию в исторических границах, – был ответ.

Но однажды в клинике все переменилось: нянечки сняли рваные халаты и перестали пахнуть. Их всех повыгоняли. На их место пришли молоденькие девки в голубых халатах и больших дымчатых очках. Они были похожи на сов.

Бирюкову тогда было все равно. Он только хотел знать, что ждет его после смерти. Кого он ни спрашивал, никто не мог дать ему обнадеживающий ответ. Но однажды к нему в палату пришел новый директор клиники, датчанин по имени Карл Стиф – через ф, – который сказал, что он знает, что будет с Бирюковым после смерти и, подмигнув, предложил Бирюкову тугую резиновую игрушку. Бирюков отказался со злобой.

На какой основе объединить Россию? На основе невозможности жить без нее?

– Нет, – сказал Бирюков, – не хочу куклы. Дайте мне настоящее.

– Бросьте! Финляндия прекрасно обходится без нас!

– Это мы не обойдемся без них. А впрочем, обойдемся!

– Стать второстепенной или третьестепенной страной, вроде Франции...

– Да кто нам снова поверит? Мы зазовем в свои объятья и обманем.

К вечеру ему дали настоящее. Это была милая девушка, и Бирюков решил, что она в него влюблена. Но она не была в него влюблена, так призналась она ему, а просто зарабатывала на учебу в университете, и ему ее вписали в счет за клинику, которая к тому времени перешла к Стифу, как все куда-то переходило; дома запестрели вывесками, все наконец надели дубленки и джинсы, и цены подскочили, как температура при воспалении легких, и народ насупился. Вообще народу все это решительным образом не нравилось. Тогда стали ходить по квартирам некрасивые молодые люди и спрашивать: А чего вы хотите? – и был проведен референдум – и ничего не поняли, чего хотят.

– Сама идея была неплоха и вполне национальна.

– Насчет национальна – это точно, – согласился Бирюков.

– Экономически неэффективна – вот беда.

– А почему?

– А кто ее знает... Неэффективна и все тут.

– А крови много пролилось? – деликатно поинтересовался Бирюков.

Помолчали. Покашляли.

– Ну, и пусть второстепенная! – сказал Бирюков. – Мы уже пожили в первостепенной. Живут же люди – ничего!

К нему подходит человек в книжном пустом магазине, когда он плачет над книгами, и он узнал: – Ося!

Ося стар. Он бородатый и довольно несвежий на вид. Они идут в ресторан на веранду. Да, я съем что-нибудь вроде бифштекса.

– А выпить?

– А что у вас – выпить?

– Все! – осклабился официант. Бирюков внимательно посмотрел на него:

– Принесите пива.

– Два пива! – крикнул Иосиф. – Аперитив за мой счет, а обед пополам, идет?

– Я не хочу обедать, – сказал Бирюков.

– Я совершенно не знал, что тебя встречу. Я знал, что ты должен выйти, но не знал...

– Ты давно вернулся?

– Я уже назад собираюсь.

– Назад?

– А что тут делать?

– Вот как? – рассеянно удивился Бирюков. Зреет переворот. Западные демократии махнули рукой. Россия опять станет могучим государством. Молодежь бреет головы в знак траура по великой России. Нет, что-то мы, конечно, сохраним. Но только не этот расцвет жидовства. Скажите, Бирюков, вы этого хотели? Вы, мелкий растлитель великой нации!

Вы осуждены нашим судом, Бирюков. Вы присуждаетесь к смертной казни. Я расскажу вам, в чем будет она состоять. Вы погружаетесь в котел с ледяной водой. Он медленно нагревается. Вы испытываете сначала адский холод, затем начинаете согреваться, затем вы чувствуете себя роскошно, как в ванне или в бассейне, но температура плавно ползет все выше и выше.

На поверхность воды поднимаются первые пузырьки. Наконец, вы варитесь в кипятке. Вы вывариваетесь. Ваше мясо начисто отстает от костей. Вот такая вот казнь. Нравится?

Бирюкову захотелось обратно в лечебницу, под крыло старика Карла Стифа. Где-то по городу металась его жена, звонила в милицию. Бирюков мечтал отправиться в лечебницу, чтобы когда-нибудь потом снова выехать из нее, но выехать куда-нибудь не туда, не в это промежуточное измерение – в менее издевательскую плоскость бытия, а еще лучше домой, домой, в тесный кружок сохранившихся добрых друзей.

Окончание совершенно халтурно. Конечно, Бирюков испугался, сплоховал, полностью отступился. То есть он замыслил обмануть бритоголовых и со временем улизнуть в Южную Африку, где сохранялся апартеид.

– Ладно, – сказал он примирительно. – Дайте мне подумать! Но где гарантии?

Они дали гарантии и с вежливым видом ушли.

Он думает. Когда они входят, он говорит: Я согласен.

Он пишет вроде бы даже не под диктовку:

УВИДЕННОЕ МЕНЯ ПОТРЯСЛО. НЕ О ТОМ Я МЕЧТАЛ. ОТРЕКАЮСЬ ОТ СВОИХ СТАРЫХ ДОМЫСЛОВ. ДА ЗДРАВСТВУЕТ МОГУЧАЯ РОССИЯ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДОБРОВОЛЬНЫЙ СОЮЗ НАРОДОВ!

– Ну и прекрасно! – улыбался, широко улыбался, в совершенном восторге улыбался и добавил беззлобно: – Вот тут вот только подпишитесь, Александр Николаевич!

Александр Николаевич подписывается и утирает пот носовым платочком. Раздается выстрел. Входит много людей.

– Будем считать это самоубийством. Предсмертную записку суньте ему в карман пиджака. Отпечатки пальцев на пистолете. Сделайте все, как полагается.

Трогает Бирюкова мыском ботинка.

– Утихомирился, сволочь.

– Жаль, помучить не удалось. Следы бы остались.

Бирюков лежал на полу, такой милый, с открытым ртом.