В глазах Прозора сверкнули зеленые искры. Правая рука легла на меч, пальцы, хрустнув, собрались один к одному – окаменев от напряжения. Дружинник, вскинув голову, резко выдохнул.

– Не знаю. На месте князя Молнезара я бы давно с Витольдом расстался. Мало того, что зверь-зверем: нет, чтобы просто поединщика убить, честь по чести – без затей, на части не кромсая, так он вон что делает, со своими воинами как поступает! Да и они, наверно под стать ему: каков хозяин – таков и слуга. Или я не прав, други?

– Прав, прав, – сказал Любомысл. – В Вестфолде жестокие нравы, не чета нашим. Там человека убить, что плюнуть. Но и то, о таком я не слышал: чтобы своего убитого товарища как мусор в кладовку бросить, позабыть, в Нижний Мир не проводить?! Нет, такого средь викингов не было. Не думал я, что на старости лет сподоблюсь этакое непотребство узнать. Недаром Витольд жалился, что его фьорд мятежный ярл Льот Чернобородый разорил. Значит, было за что. Я теперь даже сомневаюсь – правду ли Витольд говорил, когда на службу просился? Эх, вызнать бы получше, как на самом деле все происходило! Да где там. Мир велик, а до Вестфолда далеко. Был бы моложе…

Любомысл замолчал, ожидая, что Прозор подхватит невысказанную мысль и произнесет ее вслух. Смахнул со лба неожиданно выступивший липкий пот. Отчего-то стало жарко. Утро выдалось теплое, и судя по всему, днем солнце пригреет так, что лесной кров станет слабой защитой. А они в железах парятся. Зачем? Не разоблачится ли? Легче ехать будет.

– А не снять ли нам брони, Прозор? Опасности вроде бы нет, битв не предвидится. Чего на себе лишнюю тяжесть таскать?

Прозор, очнувшись от тягостной думы, разжал руку и задумчиво оглядел спутников. Мысленно представил, что бы сделал Велислав на его месте. Разоблачаться или нет? Вроде б спутники не изнурены, несмотря на выпавшие на их долю передряги. Только обычно румяный Борко бледен. Глаза, прежде живые и радостные, не светятся задорным огоньком. Впали, под ними обозначились темные круги. Тяжело парню, хотя руку ему Прозор вправил умеючи. Впрочем, и это пройдет.

«В самом деле, отчего б не снять лишнее? Любомысл дело говорит». Прозор как всегда неожиданно и с ходу принял решение. Подал пример, расстегнув у горла стягивающую плащ бляшку. Бережливо скатав черную плотную материю, из которой была сделана краса и гордость охранного отряда маленького княжича, сунул плащ в чересседельную суму. На ходу раздеваться оказалось неудобно.

– Привал, други! – Прозор соскочил с коня. – Снимем лишнее и переоденемся. Нечего тела в железах томить. Мы в лесу, а не на войне. Это в бою бронь нужна, а в лесу – ловкость, проворство и бесшумность. Спаримся только и дух от нас попрет! Все зверье окрест распугаем. А так нельзя: мы ж не только дружинники – мы по рождению охотники. Тело надо в чистоте держать. Заодно и раны твои осмотрим, – подмигнув Борко, засмеялся богатырь.

Он стянул пудовую кольчатую броню. Повел носом, да – запашок изрядный. Прямо с ног сшибает. Ополоснуться бы, а то на весь лес воняют. Они ж не хищники какие-нибудь, которым в лесу достойного соперника нет. Хотя даже хищные звери порой нарочно на земле валяются и по траве катаются, чтоб землей и лесом пропахнуть. А они тоже как хищные звери, тоже охотники. Венды. Нельзя, чтобы добыча их издали чуяла.

Спутники с удовольствием последовали примеру Прозора, с наслаждением стянув кольчуги, и поддетые под них плотные, чтоб железо не натирало тело, сваленные из шерсти рубахи. Легкий ветерок опахнул натруженные потные тела. Любомысл и Прозор славно удумали! Железная рубаха хороша в бою, но не на званом пиру, а уж тем более не в лесу. Ночью, когда их осаждала нежить, но не люди, кольчатая бронь еще как-то была оправдана. Она не только защитила от нападения, она давала поддержку богов. Каждый воин, одевая искусно выделанную, сплетенную из тысяч колец, кольчугу чувствовал, что за ним стоит тень громовержца Перуна – покровителя воев.

Но в родном лесу, при ясном солнечном свете, где и супостатов-то никаких отродясь не было, кольчуга лишь утяжеляла движения, и, самое главное, отнимала часть ловкости, коей так славились лесные охотники – венды. Всегда приходится чем-то жертвовать. Больше защиты – меньше ловкости, исчезает стремительность движений, венд не так подвижен. Больше проворства – тело больше уязвимо для вражьего железа.

«Без кольчуг лучше, – мелькнуло у Добромила, – хоть мы и княжьи дружинники, но родились охотниками. А лесной зверь желез не носит. У него из защиты лишь толстая шкура, чутье и опять же ловкость и стремительность». Отрок настолько сроднился с вендами, что даже уже в мыслях не отделял себя от них, считая себя вендом по рождению и даже просто учеником, – будущим дружинником в своем собственном охранном отряде, хотя таковым и не был. Ну что ж, его отец, князь Молнезар, знал что делал, отдавая сына на воспитание лесным охотникам.

Добромил с сожалением оглядел свою рубаху, по подолу которой шла густая бахрома. Ночью он из нее надергал нитей, чтоб привязать серебряные пластины под наконечники стрел. Этими стрелами они отбивались от нежити. Теперь это будет его любимый наряд.

Прозор увидел взгляд мальчика и, поняв его сомнения, улыбнулся.

– Оставайся в ней, княжич. Рубаха почти свежая. Ничем не пахнет. Верь моему чутью. До вечера можешь смело носить. Я скажу тебе так, Добромил: привычная одежа – самое милое дело. Раз не хочется с ней расставаться, не меняй. Когда до волхва доберемся, и большой привал устроим, ты ее простирни. Рубаха на солнышке быстро высохнет. В обратный путь свежую наденешь.

– Хорошо, Прозор, – согласился мальчик. – Так и сделаю.

Сам же предводитель, на время принявший на себя бразды правления остатками отряда, оставшись в одних, выделанных из тонкой кожи портах и расшитых сафьяновых сапогах с наслажденьем потянулся, с силой стукнув себя по могучей груди. Раздался гулкий звук.

Милован и Борко, переглянувшись, тихонько вздохнули. Им бы быть таким же сильными богатырями как Прозор. И ловкости его бы чуть-чуть прибавить. Они конечно как все венды тоже и ловки, и быстры, но Прозор – он наособицу. Вон каким мыщцами невзначай поигрывает и главное – ни капли жира! А ведь ест не меньше их, молодцев. У него все в силу уходит.

Добромилу же, тихая зависть молодых дружинников была непонятна. Что такого? Он вырастет – тоже таким же как Велислав или Прозор станет. Вон, намедни обещали, что его в один из вендских родов примут. А это немало. Ой, как немало! Всем ведомо, что венд из определенного рода с рождения получает какую-нибудь особенность Прародителя.

Например Велислав, предводитель его охранного отряда, славится осторожностью и рассудительностью рыси. Рысь такой зверь – она скрытна, умеет таиться так, что мимо пройдешь и никогда не узнаешь, что сверху на тебя оценивающе смотрели два внимательных желто-зеленых глаза. Большая лесная кошка всегда всё обдумает, всё высчитает, и никогда не допустит небрежности, и уж, тем паче, – промаха.

Прозор же, к примеру, мощный, ловкий и по лесу ходит бесшумно, да так, что не хрустнет ни один сучок под мягким сапогом. Это оттого, что он из рода Лося. Сохатый редко шумит в лесу, внимания не привлекает. Тяжело заметить его большое тулово в поигрывающей солнечными зайцами листве. Это Добромил твердо знал. Опять же – отбиться от стаи волков, или хозяина леса – бера, большому рогатому коню не составляет особого труда. И нюх у Прозора, как у его достославного предка. Густые запахи осиновой, березовой, сосновой коры предводитель различает без затруднений. Он как-то завязал отроку глаза и предложил обнюхать и на ощупь определить, что за дерево перед ним. Добромил тогда не ошибся, и заслужив похвалу немало ею гордился. Отрок понимал, что лесное умение просто так не дается…

Любомысл – он из рода Бобра. Такой же рассудительный, много знает и умеет. И воды не боится, как и его предок – мохнатый зубастый зверек. Вон, его наставник весь мир исходил, и не сгинул в морской пучине. Всем ведомо – бобр водный житель, вода его дом.