Гарри смутился. Он не представлял, что нужно сказать или сделать.

— Малфой, не молчи, — то ли попросил, то ли потребовал он, и Драко, так и не отводя взгляда от далеких деревьев, дернул плечом и болезненно усмехнулся.

Гарри думал, что он так ничего и не скажет, но он все-таки снизошел до ответа:

— “Нравишься” — неверное слово, — наконец-то выдавил он.

— То есть с-сильно? — от смущения Гарри начал запинаться как Невилл.

Теперь он смутился еще сильней и неловко поежился. Благодаря Джинни, он терпеть не мог такие вот разговоры.

Малфой коротко взглянул на него, холодно усмехнулся, почти становясь прежним собой, и Гарри, словно испугавшись этого превращения, быстро заговорил, пытаясь удержать его настоящего:

— Послушай… не надо… ты просто скажи. Я… в общем… не понимаю. Меня никто никогда не любил ни за что, просто так… И я… я не понимаю, как надо. Я не знаю, как это понять, — Гарри понимал, что говорит не так, и не то, потому что даже такие невнятные слова жглись горечью, опаляли губы, падая вниз, но Гарри так хотел ему объяснить.

Плотно сжатые губы Малфоя чуть шевельнулись:

— Твоя рыжая, — выронил он, и Гарри мотнул головой.

— Это было не то, — тихо ответил он. — Она… не меня… понимаешь? Джинни хорошая. Но она… любит кого-то, кто совсем на меня не похож. Он правильный, он национальный герой… на него молится вся страна. А я — просто я, понимаешь? Поэтому ей во мне постоянно что-то не нравилось, она хотела это исправить. И я сам это знаю… меня сложно любить. Во мне тысяча недостатков, я упертый, я… ору по ночам, не понимаю, когда мне врут и поэтому меня можно использовать, но я… — сердце у него билось часто-часто, он не понимал, зачем говорит это Малфою, но ему важно было сказать ему об этом вот так.

— Я это знаю.

— Что? — Гарри осекся.

Малфой усмехнулся, но теперь в его усмешке была прежняя горечь.

— Поттер, чем ты хочешь меня удивить? Я знаю все твои недостатки. И даже те, о которых ты даже не подозреваешь, — его губ снова коснулась усмешка, и Гарри залип на ней взглядом: сейчас она была не ехидной, она была, скорее, мечтательной.

— Знаешь? — Гарри растерянно взглянул на него. — И все равно… любишь меня? — Гарри смутился: ему было неловко произносить эти слова. Они казались такими чужими.

Малфой сунул руки в карманы и немного ссутулился.

— Это неважно, — сухо ответил он. — Твои недостатки. Все это неважно.

— А что тогда важно? Скажи, — Гарри напряженно смотрел на него, ожидая, что вот сейчас Малфой скажет ему то, что известно всем, кроме Гарри. Поделится с ним откровением и выдаст что-то такое, отчего и Гарри наконец-то поймет, что же такое любовь.

Малфой усмехнулся и бросил на него горький взгляд, наполненный нежностью. Такой, что у Гарри свело все внутри:

— Все это неважно, Поттер. Потому что, даже зная их все, я хочу быть только с тобой. И больше никогда и ни с кем.

У Гарри перехватило дыхание. Этот взгляд, эти слова отозвались внутри него сладким трепетом, заставляя дрожать на ветру еще больше.

Он сделал к Малфою неуверенный шаг и замер, просительно глядя в лицо:

— Еще. Скажи мне еще.

Тот хмуро и недоуменно взглянул на него, но увидев, что Гарри не думает смеяться над ним, немного расслабился и даже позволил себе чуть улыбнуться — печально и грустно.

— Что тебе сказать, гриффиндорский придурок?

Но Гарри не желал принимать предложенного им легкого тона:

— Скажи мне, — выдохнул он, чувствуя, как его тело все сильней и сильней бьет дрожь от незнакомых эмоций. — Почему? Почему только со мной?

Малфой изумленно посмотрел на него, но, видимо, прочитав что-то в глубине умоляющих глаз, опять усмехнулся, и сказал ровно и холодно, словно издеваясь над своими наивными, глупыми чувствами:

— Потому что мне очень больно видеть тебя и не быть рядом с тобой. Это тебя устроит?

Гарри молча кивнул, двигаясь к нему, как зачарованная факиром змея. Подойдя ближе еще на пару шагов, он тихо выдохнул-приказал:

— Еще. Пожалуйста. Драко.

Теперь и Малфой уже не мог отвести от него глаз, словно переставая бояться насмешки и поверив, что Гарри это действительно нужно.

— Потому что это не просто больно. Это невыносимо, — негромко ответил он. Неуверенно трогая пальцами шершавую стену, словно ища в ней опору, он тоже шагнул к Гарри, сокращая между ними дистанцию. — Невыносимо до боли. Смотреть, как все они могут к тебе прикасаться, и не иметь этой возможности самому. И знать, что я не буду иметь ее никогда.

Гарри подошел еще ближе и замер совсем рядом с ним, ловя каждое слово, оседающее в груди прямо на сердце.

— Еще, — он умоляюще смотрел на Малфоя, не позволяя ему замолчать.

Драко качнулся к нему:

— Потому что каждый день, каждую минуту я думаю о тебе, — он медленно поднял руку, осторожно прикасаясь к его волосам, и Гарри, замирая от наслаждения, придвинулся к нему еще ближе, уже почти вжимаясь в него, лишь бы продолжать слышать сбивчивый шепот: — Потому что скоро закончится школа, и я не знаю, что буду делать, когда не смогу тебя больше видеть, мой Гарри Поттер. Потому что я не умею жить без тебя.

Холодный ветер по-прежнему задувал в огромные арки, но Гарри уже было не тепло — ему было жарко от этих слов, от горячего дрожащего тела к которому он почти прижимался своим.

— Еще, Драко. Еще, — он готов был его умолять снова и снова, но теперь и сам Драко не готов был остановиться, распахивая перед Гарри всю свою душу.

— Потому что я с самого первого курса болен тобой, — шептал он уже в самое ухо, и незнакомое чувство мчалось у Гарри по телу, разливаясь горячей щекоткой вниз до самых ступней. — Потому что не умею хотеть никого кроме тебя, — он ласково перебирал длинные пряди, и Гарри больше не чувствовал пронзительный северный ветер, а только жадно подставлялся под теплые облачка его слов и под уже знакомые руки. — Потому что только тебя я хочу любить, только к тебе прикасаться, — малфоевский большой палец ласково поглаживал скулу, спускался по шее, и Гарри уже просто дурел от его близости, от его слов. — Потому что только тебя хочу целовать, — прошептал Малфой, почти касаясь губами его щеки, и Гарри, закрыв глаза, тихо выдохнул ему “да”, и потом так и продолжал зачем-то шептать “да… да… да”, пьянея от того, как по его лицу легко движутся прохладные губы.

Замерев на мгновение, Драко внезапно прижался губами к его губам, и Гарри дернуло словно током. Распахнув глаза, он смотрел, как Малфой, пугающе близкий, закрыв глаза, снова тянется к нему за поцелуем.

Гарри зачарованно замер. Все происходящее здесь и сейчас было так хорошо, так до боли желанно, но вместе с тем очень и очень неправильно.

— Драко… Я… — он растерянно смотрел на него затуманенным взглядом, не зная, что ему делать.

— Не надо. Расслабься. Пожалуйста, — Драко чуть отстранился и, улыбнувшись ему, стянул с его носа очки и сунул к себе в карман. Почему-то этот жест — теплый, почти домашний, снес у Гарри последние тормоза, и он, ни в чем больше не сомневаясь, зажмурился, позволяя Малфою себя целовать.

Значит, вот что такое любовь. Когда он знает все твои недостатки и все равно любит. Когда тебе с ним так хорошо, что невозможно его отпустить. Когда при мысли, что все это всего лишь жестокий розыгрыш, становится по-настоящему больно.

Гарри снова распахнул глаза и отшатнулся:

— Ты… ты ведь не шутишь? — умоляюще выдохнул он.

Малфой, одурманенный им настолько, что, казалось, начал выпадать из реальности, с трудом сфокусировал взгляд:

— Совсем идиот? — выдохнул он, с силой возвращая Гарри за шею обратно к себе, и сейчас эти слова прозвучали мягко и совсем необидно.

И на этот раз Гарри уже сам решился прикоснуться к нему. К коже, холодной от ветра, гладкой и нежной, словно тающей и оживающей под губами, к его точеным скулам и закрытым глазам. И наконец, осмелившись, коснулся его губ своими, чувствуя, что больше не может остановиться. Холодные губы на холодном ветру. Почему же с каждой секундой их хочется все сильней и сильней?