«Только бы не поскользнуться и не выпасть в окно», – думала Тлена.

«Поскользнуться? А почему бы нет?!» – раздался бодрый голосок среди кленовой листвы. Тлена оглянулась и увидела воробья. Он сидел на ветке и хитро поглядывал по сторонам, переступая ножками-веточками.

«Чвик-чвик! А ты возьми и поскользнись! Этаж второй, внизу кусты. В кустах – куча тряпок (бомжики натащили, чтобы мягко было спать). Максимум, что тебе грозит, – сломать пару костей. А у маленьких девочек кости срастаются быстро. Зато потом… Вспомни, что было, когда твой папа ещё жил с вами, и мама попросила твоего брата Тлеонида сварить для него картошки».

«Помню, помню. Тлеонид посолил её порошком для чистки унитаза… А когда папу выписали, мама сказала, что никогда в жизни не попросит больше Тлеонида что-нибудь приготовить».

«Вот-вот. Сечёшь параллели? Если ты один раз вывалишься в окно, твоя мама никогда больше не заставит тебя…»

«Это, конечно, да, но… Если я вывалюсь, то, чего доброго, упаду мимо кустов и сильно покалечусь. Меня ведь тогда замуж не возьмут. Калеки никому не нужны».

«О чём ты переживаешь? Замуж тебя и так не возьмут, потому что ты стрёмная. Да и много ли толку в замужестве? Вот когда твоя мама жила с твоим папой, она была сильно счастлива? Вот то-то и оно…»

Тлена беседовала с воробушком, а в это время по палисаднику крался третьеклассник Рваня Слюняшкин. Как заворожённый, смотрел он вверх, на окно второго этажа, которое растирала тряпкой большая некрасивая девочка в растянутых тренировочных штанах. Рваня шёл домой в очень грустном настроении. Его главный мучитель, пятиклассник Степан Стаканов, отобрал у него сегодня сто рублей. Потом Рваня получил двойку по русскому. А учитель математики вызвал в школу его родителей. За что? Долго рассказывать. Просто вызвал. И ничего хорошего Рване это, естественно, не сулило.

И вот Рваня увидел в вышине девочку с тряпкой. Если случится чудо и девочка вывалится в палисадник, будет у Рвани хоть какое-то развлечение в этот безрадостный день. Более того, Рваня загадал: если девочка вывалится, то папа всё-таки купит ему велосипед в зачёт своих алиментов. Он ведь уже три раза обещал – по одному разу в год.

Рваня притаился в кустах, не сводя с Тлены обнадёженных глаз.

Тлена тёрла и тёрла стекло, а воробушек, нечаянный Рванин сторонник, всё чвикал и чвикал. Но ничего интересного в итоге не начвикал. Тлена действительно поскользнулась, но упала не наружу, а внутрь. Опрокинула ведро с грязной водой и растянулась на полу, как жаба.

В последний момент мокрая тряпка вылетела у Тлены из рук и спикировала Рване Слюняшкину прямо на голову.

Рваня снял её и увидел, что это старые трусы. Горько всхлипнул, утёрся рукавом и понуро поплёлся домой.

Воробушек продолжал чвикать в листве, беззаботно болтая сам с собою.

Цветошнота

Тлена Безысходнова гуляла в парке. Печально светило майское солнце, под ногами зеленели выпитые и разбитые бутылки, сверкала мятая фольга и пестрели выброшенные пластиковые мешки. Среди мусора и грязи Тлена увидела цветок промашку и захотела её сорвать.

«Убери руки, дура! – провизжала промашка. – Ты хочешь погадать на мне? А я тебе и без всякого гадания скажу: не любит. Не любит. НЕ ЛЮБИТ».

«А ты хоть знаешь, на кого я хотела погадать?» – спросила Тлена.

«Это не имеет значения. На кого бы ты ни гадала, ответ всегда будет один и тот же. Разве ты сама не знаешь, что тебя никто не любит?»

«И не полюбит никогда, – раздался рядом горделивый голос. Тлена обернулась и увидела облезлый колючий куст, на котором желтела крохотная одинокая прозочка.

«Почему, почему?!» – спросила Тлена у прозочки.

«Потому что так устроены люди. Они любят только красивых. Или хотя бы необычных, особенных… – жёлтая прозочка была очень болтлива. – Видишь ли, дорогуша, больше всего на свете люди ненавидят обыкновенность, потому что этого вокруг очень много. А любовь – это способ присвоить себе что-то выдающееся».

«А что нужно сделать, чтобы стать красивой и особенной?»

«Что нужно сделать? Пустячок: нужно всего лишь родиться такой! – надменно хмыкнула жёлтая прозочка. – И тогда о тебе будут заботиться, лелеять и вкладывать в тебя деньги. Ты будешь богатой, потому что ты красива. И знаменитой, потому что ты богата. Впрочем, я не знаю, что первично. Красота, богатство и слава взаимосвязаны и проистекают одно из другого. Но это не про тебя. Ты, Тлена, всю свою жизнь проведёшь среди скуки, равнодушия и бедности. Ты очень соответствуешь этой обстановке».

«Тогда лучше мне умереть», – грустно сказала Тлена.

«Все и так умрут: и богатые, и знаменитые, и безвестные… – сказал помятый бес-смертник, качая колючей головкой. – Но от одних останется что-то сделанное, написанное или сказанное, а от других – пара аккаунтов в социальных сетях и чёрточка между двумя датами на дешёвом надгробии. Как в твоём случае, например».

«Тогда лучше мне умереть, и прямо сейчас, – повторила Тлена бесу-смертнику. – Ты случайно не видел здесь какую-нибудь верёвку покрепче?»

«Верёвки не видал, но тут лежит подходящий бутылочный осколок… Можешь попробовать порезать им себе вены. Но делать это нужно умело. Многие берутся. Получается у считанных единиц. Потому что успешное венорезание требует огромных усилий и огромного уважения к себе. А ещё это очень больно. Так что, не думаю, что это тебе удастся. Скорее всего, на свете просто сделается больше одной нелепой дурой с поперечными порезами на предплечье. И свои семьдесят пять скучнейших среднестатистических лет на этой планете ты исправно отмотаешь. А потом как положено умрёшь от рака. Тебя закопают и через год забудут».

«Всех забывают, – промолвила голубая забудка, выросшая в старой автомобильной шине. – Люди постоянно твердят о вечной памяти, но вечно всё забывают. И всех забывают. Даже тех, кого когда-то типа любили. Хотя, что есть любовь и есть ли она вообще, я не знаю».

«Любовь есть! – воскликнула Тлена. – Вот я люблю Эдварда Каллена… Ой, ну, в смысле, Роберта Паттинсона. Я ради него всё бы сделала, если бы он попросил…»

«Это который Патиссон? Бездарный самовлюблённый паренёк с развратными глазами? Плохой актёр, снимающийся в плохих сериалах?»

«Это "Сумерки"-то плохой сериал?! Да я все серии собрала! И как ты смеешь, глупый цветок, катить бочку на моего Эдвардика?! Тебе просто завидно. Ты сидишь тут в своей покрышке, ничего не видишь. А потом наступит осень, ты завянешь и сгниёшь!»

«Ты тоже завянешь и сгниёшь, Тлена! – заговорили разом все цветы.– Потому что это закон жизни: все вянут и гниют, кто-то заживо. Смрад наполняет планету. И это никогда не прекратится. Ни-ког-да».

«Цветы, я вас ненавижу! И вас, деревья, ненавижу! Я ненавижу этот парк, этот город, эту жизнь! Меня тошнит…»

«Всех тошнит. Но все терпят. Потерпи и ты. В конце концов, семьдесят пять лет – это не так и много. Пролетят, не заметишь…»

Тлена заплакала и пошла домой.

Чистый воздух

Китя Грустникин и Нытя Печальский шли в магазин за сыром, вином и фруктами. На скамейке сидела какая-то гетеросексуальная парочка и самозабвенно целовалась. Ките стало завидно и, когда они с Нытей пошли безлюдным переулком, Китя воровски огляделся и осторожно взял Нытю за руку.

Тут же раздался ужасный шум:

– Извращенцы поганые! Содомиты! Совсем оборзели! Скоро нормальному, русскому человеку* шагу ступить будет некуда – вокруг одни гомосеки!

Источником шума был некто Сиворылов – невысокий, небрежно выбритый господин в спортивном костюме «ADEADASS» и сандалиях поверх носков.

Китя и Нытя, конечно, перепугались. А поэтому страшно осмелели. Обменявшись парой тихих нужных слов, они бесшумно подошли к Сиворылову. Безболезненно, но крепко ухватили его с двух боков, оторвали от асфальта и понесли во двор. И не было вокруг никого, кто бы их остановил. Ведь одно дело, когда два здоровых мужика на улице держатся за руки – тут уж заунывненцы проявляли самое праведное и бурное негодование, потому что были очень нравственными людьми, готовыми порвать за нравственность себе и другим всё, что можно порвать, – и совсем другое, когда те же два мужика на улице волокут куда-то третьего. Вот тут заунывненцы демонстрировали лучшие образцы корректной индифферентности, потому что были очень тактичными людьми, не любившими без большой нужды совать нос в чужие дела.