- Что-то не припомню, где у нас находится этот скверик. - Председатель потянулся к телефону, но, передумав, поднялся из-за стола. - Давай сходим к архитекторам, ведь это они одобряли план.

Архитектор, которого они застали в отделе, ловко расстелил на столе какой-то новый план квартала - среди развешанных по стенам такого не было. Он сму, щенно улыбался, не догадываясь, с чем пожаловал к нему председатель.

- И вовсе это не скверик, товарищ председатель, - бормотал он. - Так, пустующая площадка, до оформления площади в целом. Товарищ Сираков душу из меня вытряхнул, пока мы не разбили там скверик. Что ему еще надо?

- Что у нас там по плану намечено?

- Районный дворец культуры...

Председатель так и просиял от этого сообщения.

Прошествовав к двери в дальнем конце комнаты, он широким жестом распахнул ее.

- Поди-ка сюда! - пригласил он Петра. - Сейчас ты сам убедишься в своей мелочности.

В соседнем помещении на двух огромных столах были расставлены макеты жилых и общественных зданий, которые предполагалось построить на месте старого квартала.

А над ними высился величественный даже в уменьшенном масштабе макет здания поразительной красоты - слепящий белизной гипса ультрасовременных форм дворец.

Лицо Сиракова стало белее гипса. И вовсе не от сознания собственного поражения, не от обиды, а от восторга. Простодушный по природе, он вообще легко впадал в восторженное состояние, а тут его воображение со всей присущей молодости неуемности мгновенно нарисовало перед ним картину будущего великолепия родного квартала, картину живую, в подлинных масштабах.

Она все еще стояла у него перед глазами, когда он сходил с трамвая на остановке возле скверика. Старожилы квартала глазам своим не поверили: вечно спешащий по общественным делам Сираков стоял неподвижно, и на лице его блуждала непонятная улыбка. Он то окидывал продолжительным взглядом улицы, то устремлял свой взор к небесам. Никто не пытался заговорить с ним - все были убеждены, что он в очередной раз обдумывает что-то, связанное с благоустройством квартала. А он все стоял и стоял, безмолвно восхищаясь выстраивающимися в его воображении блестящими витражами Дома культуры, внушительных размеров лестницей с двумя рядами скульптур. Он настолько реально представлял все это, что неторопливо пошел вдоль величественной колоннады, намереваясь обойти здание сзади. С улыбкой на лице он прошагал сотни метров, прежде чем ему удалось обойти его и попасть, наконец, в квартал...

На этом и закончилась борьба за наш скверик. Разобиженное воинство озеленителей отступило от скверйка, прихватив с собой колья, проволоку и таблички.

Трава пожухла, поникли цветы на клумбах, дожди размыли рыхлую землю. Вечно спешащие на работу или по домам люди привычно сновали по утоптанной дорожке, нисколько не заботясь о том, что скверик окончательно утратил былую привлекательность. И только пенсионеры все еще не теряли надежды, что Петр Сираков позаботится о том, чтобы восстановить его неброскую краску. Но и он, став депутатом райсовета, окончательно потерял к нему интерес. Оказавшись поблизости, он пребывал в плену своих видений, спешил обойти скверик стороной. При этом на лице у него появлялось выражение умиротворенности, духовного превосходства над суетой мелочных житейских забот.

- Послушай, - сказал я, прочитав рассказ, - разве я так представлял себе образ хорошего человека - нашего современника? Хотя Достоевский и говорил, что после Дон Кихота добряк может существовать в литературе только как фигура комическая, нужно учитывать, что сказано это было в другое, весьма мрачное время. А ты, похоже, просто издеваешься. И каким-то схематичным он у тебя получился, прямотаки ходульный герой... Ну хорошо, допустим, ты состряпал анекдотическую байку, такие тоже имеют право на существование. Но что означает сия двусмысленная концовка? Как прикажешь понимать - "обойти скверик стороной... пребывая в плену своих видений"? Получается - совсем забыл о людях? И это - депутат районного Совета? Да ведь теперь он должен делать для них гораздо больше, чем раньше, когда был никем! Теперь-то возможности у него уже не те, что были раньше. Да с такими данными он, глядишь, завтра станет депутатом горсовета, а то и в парламенте будет заседать. Его и мэром избрать могут запросто! Давай-ка, напиши продолжение! Читателям тоже интересно будет узнать, какой жизненный путь пройдет наш герой. Покажи, например, как поведет он себя, будучи избранным на пост мэра города. Ну и так далее. Ни к чему вдаваться в подробности: у тебя есть персонаж, есть необходимые данные, мое представление о положительном герое тебе известно, располагаешь ты и сведениями о той среде, в которой он живет и действует. Одним словом - пиши продолжение рассказа, начни с того, что прошло несколько лет...

Мне показалось, что желто-зеленый цвет совиных глаз как-то очень уж медленно изменился на красный, свидетельствующий о включении рабочих блоков компьютера. Да и печатающее устройство не сразу принялось отстукивать строчки: прошло немало времени, прежде чем в корзину упал первый лист. Потом, правда, дело вроде пошло на лад, компьютер заработал в нормальном темпе и примерно через полчаса, в течение которых я нервно расхаживал взад-вперед, раздался короткий звонок - сообщение о конце выполнения задания. Повернувшись, я увидел, как вспыхнули желто-зеленым огнем совиные глаза, сияющие так, как только могут сиять глаза у автора, сознающего, что из-под его пера вышел подлинный шедевр. Впрочем, наверное, я бессознательно приписываю слишком много человеческих свойств этой машине, чтобы облегчить общение с нею, и, видимо, по тойже причине бросаю как можно небрежнее: "Ну-ка, посмотрим, что получилось!" Меня несколько озадачивает количество страниц - их не больше семи-восьми. По всему видно, что, кактолько дело доходит до современной тематики, фантазия компьютера иссякает. Испытывая понятное любому читателю любопытство, сажусь читать продолжение, но, не дойдя и до середины, вскакиваю.

- Что за идиотские выдумки? Ты, часом, не перегрелся? Или ты полагаешь, что найдется редактор, который пропустит такой рассказ? Или ты ничего не знаешь об инстинкте самосохранения? Чего вылупился? Если тебе он ни к чему, то мне, слава богу, без него никак. Ты о детях моих подумал? Вот смотри, что я сейчас сделаю с твоим рассказом! Во все глаза смотри, и попробуй мне только еще раз накропать такое, идиот дремучий!

На глазах у совы рву рассказ на мелкие клочки. Не мигая, совиные глаза продолжают смотреть на меня с немым восторгом, не понимая, что предмет этого восторга только что перестал существовать.

Внезапно я чувствую, как от необъяснимого сочувствия защемило сердце. И примирительно говорю:

- Ты пойми - тебе легко сочинять что ни попадя, ведь всегда можно спрятаться за оправдание: мол, с машины какой спрос? В том-то и дело, спросят не с тебя - с меня спросят. Ты ведь и представить себе не можешь, какими глазами будут смотреть на меня, решись я показать кому этот опус. Ладно, достаточно на сегодня! Отдыхай и, как говорится, набирайся ума. А я сбегаю в наше писательское кафе, разнюхаю, как справляются коллеги со своими компьютерами. И помни - чтоб больше никаких художеств! Ясно?

Ни разу он не прервал меня, не попытался защититься. Может, конструкторы не предусмотрели такой возможности, а может, он настолько упивал71 ся своим превосходством, что, руководствуясь правилом древних мудрецов, не снизошел до спора с глупцом.

В приступе раздражения я бесцеремонно выключил его. Глаза компьютера медленно, как у умирающего, погасли. Признаться, я тут же струхнул, почувствовав себя чуть ли не убийцей, и почти бегом отправился в кафе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Настроение отвратительное. Чашкой кофе вчера дело не кончилось. Кто-то предложил обмыть новые компьютеры - видимо, был доволен доставшимся ему. Сначала пили за все компьютеры, потом за каждый в отдельности, и, когда очередь дошла до моего, я почти забыл, как расстроил он меня своим последним сочинением. Под конец кто-то на радостях заказал еще по рюмке, и мы выпили за компьютеры следующего поколения. Видно, уж так устроены люди: они никогда не бывают довольны настоящим и всегда уповают на будущее.