А ещё Бэкхёна смущают откровенность и прямота, с которой говорили о прошлом и Чонин, и Чанёль. Потому что никто не будет настолько откровенен с безразличным человеком. Душу и сердце открывают только перед теми, кому верят. И тогда получается, что Чанёль верит ему так же, как Чонин. С Чонином всё понятно — они уже два года вместе, но с Чанёлем… Бэкхён понимает, что люди разные, и каждому требуется разное время, чтобы влюбиться, только всё равно ему не хочется думать, будто Чанёлю достаточно было проучиться с ним вместе год, чтобы полюбить.
Полюбить? Бэкхёна вот? Это кажется сказкой. Бэкхён уже был счастлив, когда понял, что у него есть Чонин. Чонин, с которым всё стало особенным, хотя Бэкхён ни на что и не надеялся к тому времени. Но теперь, если подумать о Чанёле… Невероятно просто. И больно.
***
Во вторник его тепло принимают в доме Чонина. Ему даже лгать не приходится — он честно говорит, что служил вместе с Чонином в армии и захотел повидать место, где Чонин вырос.
Ему показывают даже чердак, где на старом низком столике много фотографий в рамках. На всех — Чонин и Чанёль, юные и счастливые. Смотреть больно, но Бэкхён заставляет себя быть внимательным и не отводит глаза.
В шкафу висит одежда в куче по стилям и размерам, и Бэкхён понимает, что это одежда Чонина и Чанёля. И весь дом пропитан их дружбой и близостью, а от этого становится ещё больнее.
Бэкхён переходит через дорогу и стучит в дверь дома Чанёля. Плетёт что-то о совместной учёбе и интересуется делами Чанёля. На него смотрят волками и в дом не пускают. Бэкхён не сразу понимает, что дело в его поле, но некоторые фразы и взгляды проясняют это. И мозаика в голове Бэкхёна складывается полностью.
Если родные Чонина что-то и подозревают, то не ставят это во главу угла, а вот родные Чанёля несомненно знают наверняка и принимают это в штыки. Оно и логично — Чанёлю наверняка непросто было прятать следы от зубов Чонина на шее. Рано или поздно кому-нибудь полагалось догадаться.
Бэкхён окончательно убеждается в этом, когда у автобусной остановки разговаривает с десятилетней девчушкой, живущей рядом с семьёй Чанёля. Мать Чанёля и сестра нормально восприняли то, что Чанёль спит с парнями, а остальные — не очень. Особенно ярилась тётка.
Бэкхён далёк от того, чтобы выдвигать полноценные обвинения, но сомнений в том, что Чонина и Чанёля постарались разлучить всеми правдами и неправдами, у него не остаётся. Никаких. Да и девочка парой фраз подтверждает, что тётка грешила на Чонина. Дескать, Чонин и виноват. И если он перестанет крутиться рядом с Чанёлем и “пить его кровь”, то всё будет хорошо, и Чанёль “поправится”. Но ничего не вышло. Чонин больше не крутится рядом с Чанёлем, но Чанёль продолжает бегать по мальчикам.
В автобусе Бэкхён сидит у окна и пытается изо всех сил ни о чём не думать. Но ничего у него не получается. История выглядит со всех сторон несправедливой, и Бэкхёну упорно кажется, что любовь Чонина и Чанёля, замешанная на дружбе с детства, была очень красивой. Но ещё Бэкхён знает, что если изложит убедительно правду Чонину и Чанёлю, то станет третьим лишним без вариантов. И сердце разрывается в клочья при одной только мысли, что Чонин оставит его ради Чанёля. Да и привязанность Чанёля к Бэкхёну наверняка испарится из-за надежды вернуть Чонина.
Бэкхён ничего не может с собой поделать. Он любит Чонина. Он непременно сойдёт с ума без Чонина. Чонин всегда понимал его и легко избавил от одиночества ещё в день их первой встречи, и для Чонина Бэкхён был особенным. Бэкхён тогда почти ненавидел весь мир, которому нравилось осуждать больше, чем поддерживать и проявлять хоть толику дружелюбия. Чонину же и в голову не приходило выяснять ориентацию Бэкхёна, а после — смеяться. Он вообще никогда не зацикливался на этом и принимал людей такими, какие они есть. И именно эта его черта очаровала Бэкхёна первой в своё время.
Бэкхён так долго и терпеливо ждал Чонина, видел урывками, чтобы порой просто подержать за руку и обменяться всего одним словом. А когда они ещё служили вместе, они играли и состязались тоже вместе. И Чонин всегда был первым, кому Бэкхён всё рассказывал. Говорил о любой ерунде и серьёзных вещах, трещал без устали и шумел, зная, что Чонин никогда не упрекнёт и всегда дослушает до конца.
Бэкхёна и его темперамент вообще мало кто выдерживал. Он чаще раздражал других, даже если поначалу им нравился. А Чонина он никогда не раздражал. И никогда не вызывал бурных негативных реакций даже самыми странными выходками. Чонин просто всегда оставался на его стороне. Подшучивал и подбадривал даже в те мгновения, когда Бэкхён от депрессии орал песни дурным голосом по утрам, не попадая в ноты.
И когда Бэкхёну приходилось туго, достаточно было протянуть руку в непоколебимой уверенности, что Чонин крепко сожмёт его пальцы и непременно поддержит…
И тут Бэкхёну вдруг приходит в голову, что Чанёль тоже никогда не упрекал его всерьёз за шумность. Мог подтрунивать, но всегда поддерживал веселье. Иначе, конечно, не так, как Чонин. Пытался переболтать. Но Чанёль просто сам по себе тоже шумный и весёлый, горазд на выдумки. Его поддержка во время учёбы была оглушительной и мощной. Чонин же был молчаливым и надёжным. Такие разные, но эффект тот же.
В общежитие Бэкхён попадает в первом часу ночи, задабривает консьержа порцией острой лапши с бобами и крадётся к комнате Чонина. Ключ у него есть, и он старается открыть дверь бесшумно. Получается.
Бэкхён наскоро обмывается в ванной и забирается после под одеяло, где его тут же обнимают сильными руками, притягивая к горячей груди. Чонин даже не просыпается, но откуда-то знает, что Бэкхён вернулся.
А через час всё рушится всего одним тихим и сонным: “Ёлли”.
Бэкхён не отодвигается, но утыкается лицом в подушку, от души надеясь, что она выдержит и не промокнет насквозь. А под утро почти забывает об этом, потому что Чонин плавно заполняет его членом, одновременно впиваясь зубами в плечо. Бэкхён закрывает глаза, пока кожу жжёт. Чувствует на себе тяжесть Чонина, тянущую боль и губы возле шеи. Укус будто высвобождает пылающий огонь, позволяет ему вырваться изнутри, на простор. Бэкхён крепче сжимает ногами бока Чонина, чуть дёргает за спутанные волосы на затылке и тут же прижимает голову Чонина к себе, не позволяя разжать зубы и отпустить.
Боль от укуса и губы Чонина немного отвлекают от частых приглушённых хлопков, с которыми Чонин толкается в Бэкхёна. Отвлекают от одержимого желания и удовольствия, позволяют острее осознать надвигающийся по всем фронтам оргазм.
Бэкхён запрокидывает голову и прижимается к Чонину всем телом, ведёт кончиками пальцев по затылку, слегка впивается ногтями в кожу между лопатками, вновь сдвигает руку и накрывает ладонью чуть ниже шеи. Под ладонью отчётливо проступает твёрдый выступ, и пьяняще сокращаются мышцы. Чонин уже не кусает, но прижимается к месту укуса губами. С силой втягивает в рот кожу и отпускает, а после Бэкхён увидит в зеркале на этом месте наливающийся багрянцем след. Там ноет сладко и ярко до тех пор, пока Чонин не оставляет метку на новом месте. Если уж кусает, то до крови, если целует, то до синяков. И это заставляет Бэкхёна верить, что он нужен. Потому что Чонин кусает и оставляет засосы под сильными эмоциями — когда не может себя контролировать.
Бэкхён боится услышать не то имя, если вообще сможет разобрать его сквозь собственные громкие стоны. Но напрасно. Чонин помнит его имя и не путает с другим, а после Бэкхёну жизненно необходимы его губы — просто смотреть нет сил, надо припасть и пить с них дыхание, которого отчаянно не хватает.
Бэкхён мелко дрожит и умирает, потому что всё кончено, но тело ещё звенит и гудит, как туго натянутая струна. Чонин крепко-крепко обнимает, прерывисто дышит, тревожа горячим воздухом оставшиеся от зубов следы, прижимается влажным лбом к щеке и тоже дрожит. Кожа на животе Бэкхёна липкая не только от пота, но это даже приятно, потому что Чонин не отстраняется и всё равно обнимает. И мягко целует прямо в терпко саднящие укусы. Слизывает остатки крови и попавший в ранки едкий пот, снова целует и заставляет Бэкхёна таять. Даже если от укусов останутся шрамы, Бэкхёна это не волнует. То есть, волнует, но по-другому. Потому что у него останется хотя бы это от Чонина, если не будет самого Чонина.
