Запасливость Исина пришлась как никогда кстати. Зажмурившись, Чонин зацеловывал выступающие ключицы, пока Исин торопливо раскатывал по ноющему от возбуждения и тяжелому члену презерватив.
— По нему я тоже соскучился, — провокационно шепнул Чонину на ухо Исин и обхватил член ладонью, направляя и придерживая. Чонин входил в пульсирующую узость мягкими и короткими толчками, крепко сжимая ладонями ягодицы Исина. До хриплого и такого томного стона прямо на ухо. После этого стона Чонина не остановило бы уже ничто. Он хотел в теплого Исина с головой. До смерти хотел. Даже руки дрожали от бешеного желания, а три года казались непреодолимой пропастью из голода.
Он рывком притянул Исина к себе, смял собой. Любовался запрокинутой головой, приоткрытым ртом, дрожью темных ресниц. Слушал частое дыхание, что иногда пропадало. Мечтал лизнуть в мягкие губы. Умиротворение на лице Исина еще сильнее подчеркивало гармонию в правильных чертах, оттачивало их до совершенства. Исин и так был непозволительно красивым, но в объятиях Чонина и когда Чонин владел им, Исин становился совершенством вовсе.
Просевший под ними тент дрожал и раскачивался от мощных и частых движений Чонина. Все это напоминало дурацкий полет в невесомости — от опоры под ними, казавшейся ненадежной, до активных раскачиваний, когда мерещилось, что они вот-вот улетят куда-нибудь. Исин не разжимал руки и Чонина не отпускал, пытался вскидываться. Слизывал с губ слюну и снова тянулся к губам Чонина. Сердито притирался всем телом, если Чонин замедлялся или старался отстраниться ненадолго.
Чонин блуждал в стонах Исина и непрекращающихся соприкосновениях их губ, сжимал ягодицы Исина до синяков, толкался в тугую узость, позволял охватывать себя трепещущим стенкам, жмурился от каждого сладкого удара бедрами о ягодицы Исина и от каждого мучительно-пламенного погружения в Исина. Ему это три года снилось. Как несбыточная мечта. Но пришел Исин и сделал мечту явью. И наяву это было в тысячу раз лучше, чем во сне.
Исин был у Чонина в руках, дарил себя, и Чонин просто не мог остановиться и выйти, покинуть это роскошное тело, по-прежнему пленяющее мягкостью и страстностью. Исин с томной податливостью принимал его, льнул к нему, а целовал и шептал: «Еще!» с ошеломляющими страстью и пылом. Его вот такого — открытого, с легким румянцем на скулах и подернутыми дымкой глазами, полного неги — на руках носить хотелось. Чонин и носил. Тянул к себе, вжимался с жаром и настойчивостью, двигался все быстрее и быстрее, чтобы Исин исчезнуть не успел, чтобы хрипло стонал все чаще и чаще, пока голос бы не сорвал вовсе еще до оргазма. И пока реальность для них обоих не сжалась до крошечной точки, взорвавшейся потом чистыми и концентрированными эмоциями, вслед за которыми пришло опустошение. Опустошение, что приносило с собой удовлетворение несказанное и облегчение невыразимое.
Чонин улыбался, ощущая на лице прохладу пальцев Исина, так и уснул. А утром за ними прибыли спасатели. Один. Сарина на своем монстре с громадными колесами. Воскресные бега она таки выиграла и по доброте душевной подбросила Чонина и Исина домой.
— Вряд ли твою Крошку спасти выйдет, — пожала она плечами напоследок. — Если ее еще не засосало в топь основательно… тягач все равно близко и подойти не сможет. Короче, мои соболезнования.
Реанимировать Чонина после потери Крошки пришлось, конечно же, Исину.
— Соберешь новый внедорожник. Лучше прежнего.
Чонин кивнул отрешенно. Объяснять, сколько удачных находок погибло в болоте, он смысла не видел. Не потому, что лень, а потому что область для Исина не самая близкая. Исин и так сочувствовал искренне.
Зато на следующее утро Исин пропал. Совсем. Как будто и не было его никогда. Чонин непременно подумал бы именно так, если бы не нашел приколотый к входной двери билет на самолет. К билету прилагалась короткая записка.
«Не уверен, что выдержу еще один раз. Ты знаешь — я хочу жизнь с тобой. Без тебя — не хочу. Если я хоть что-то для тебя значил и значу, засунь свои благие намерения подальше и пили в аэропорт. Если не явишься, я буду знать, что ты снова сбежал, и искать тебя уже не стану. Награду за твою голову отменил — можешь не дергаться теперь и драпать куда угодно, если надо. Или можешь приехать, раскидать всех, признать, что ты вор и враль, но все равно просто любишь меня, и что я тебе вообще в этой жизни нужен. Хоть немножечко. Потому что из-за своего гребаного альтруизма ты не видишь, каким эгоизмом он оборачивается для меня и в моих глазах. Я благодарен, что ты думаешь обо мне больше, чем я сам, но мне без тебя… плохо».
Чонин смял записку и сунул в карман, рассеянно осмотрел билет и машинально перевел взгляд на часы. Снова поглядел на билет.
— Седьмое… А какое сегодня число?
×××××××
Исин с тоской вздохнул, глянул напоследок на наручные часы и принялся лениво переставлять ноги. Надеялся еще на что-то уже в салоне самолета, не слушал миловидную стюардессу и нервно постукивал ногтями по подлокотнику.
Глупо вышло. Наверное, ему стоило сдаться еще три года назад. Или же он заигрался. Правду о Чонине Исин узнал чуть раньше, чем сказал об этом. И благосклонно отнесся к ухлестываниям шарпея именно из соображений проверки. Исин предусмотрел все — вообще все — кроме того, что отмочил Чонин. Чонин как никто ломал любые планы и прогнозы и вечно делал то, что от него не ждали. В итоге Исин остался у разбитого корыта — фигурально. Шарпей ему и даром не сдался, а Чонин пропал с концами, альтруист хренов.
И ведь Чонин искренне заботился об Исине. Искренне до той степени, что для блага Исина забил на самолет. Хотя, конечно, Чонин мог банально проспать все на свете — за временем этот лоботряс никогда не следил и терялся в датах. С тем же успехом Чонин мог собственный день рождения проспать, не то что исинов.
Исин вздохнул и сокрушенно закрыл лицо ладонями. Очень смешно будет, если Чонин и впрямь проспал. И Исин последними словами корил себя за глупость — захотел красиво все сделать, ну да. Получилось только красиво сесть жопой в лужу. Хоть самолет теперь останавливай по требованию, чтобы сойти. Самолет, который уже взлетал, между прочим.
— Та-дам! Подарок!
Исин чуть из кресла не выпрыгнул от неожиданности и повернул голову влево. Там сидел чернющий афроамериканец с ярко-рыжими дредами. Далеко не сразу в ярком типе Исин опознал знакомые черты.
Чонин вытянул ноги, сонно зевнул и помахал ему.
— Вообще я еще сплю, поэтому ты сам как-нибудь обвяжи ленточкой. Подарок принимать не обязательно, имей в виду. Только если очень хочется, тогда… эй! Ай! Прекрати меня бить подушкой! Я же могу испортиться! Если тебе не надо, просто сделай вид, что ты меня не знаешь!
— Я тебя не знаю! — свирепо зашипел Исин. — Что за маскарад?
— Ну не улетать же в родном виде. И подарок надо красиво упаковать.
— У меня серьезные сомнения в твоем чувстве прекрасного.
— Я взял с собой парашют, — невинно намекнул Чонин, но Исин различил четкие предупреждающие нотки в низком голосе, выдающие, насколько Чонин сейчас напряжен и волнуется.
— Напрасно. — Исин осторожно прикоснулся к руке Чонина, провел подушечками по вычерненной коже и переплел пальцы. Тепло улыбнулся, заново рассматривая лицо, немного измененное гримом ради маскировки. Все тот же сумасшедший Чонин, который однажды ввалился в жизнь Исина и раскрасил ее в яркие цвета. Самый драгоценный подарок в день рождения.
Неожиданно Чонин придвинулся ближе и подался к Исину, выдохом согрел ухо и шепнул:
— Тогда просто улыбнись — мне хватит. Или придется сказать, что у меня в сумке бомба, и угнать этот гадский самолет туда, где тебе станет повеселее.
Исин прижал ладонь к губам, чтобы спрятать невольную улыбку.
Яркие цвета, да. Безусловно. И все они — для него одного. Исин сам себе позавидовал.
— Эй, не прячься! Улыбнись! Это шантаж! Нет, Моной Лизой улыбнись — тебе идет…
Исин смеялся до крошечных капель в уголках глаз и думал, что машина времени все-таки существует, потому что он словно перенесся во времени на три года назад, чтобы исправить ошибку. И ведь получилось.
