— Эти отношения тянутся уже больше шести лет. Почти семь. Да. Все началось странно, как в кино. Ты тогда как раз была в декрете. Я заехал в банк оплатить какие-то квитанции. Просто по дороге остановился возле маленького платежного отделения. И в тот миг на него совершили вооруженное нападение. Не каждый день и не каждому приходится такое пережить. Я взрослый человек, но и у меня еще долго крутилось перед глазами то, что тогда произошло: трое мужчин влетели в небольшое помещение и, угрожая оружием сотрудникам и двум клиентам, «сняли» кассу. Я слышал, как материл кассиршу парень с пистолетом, размахивая им в окошке кассы, когда та потянулась нажать кнопку… А немолодой мужичок-охранник, который сидел в уголке в камуфляже и без оружия, так и остался там сидеть. И сколько раз потом нас с ней вызывали в милицию, на допросы, «снимали пальцы» еще на месте, опрашивали сто раз о том, что и как произошло, составляли фотороботы… И как мы с ней курили сигарету за сигаретой на ступеньках перед оцепленным красно-белой ментовской лентой отделением, и как тряслись ее руки… Это ж она была тем кассиром… С этого все и началось.

Ирина молчала. Какая ей была разница — двадцать лет любовнице Степана или сорок? Какая разница, где и как он с ней познакомился — в казино или при ограблении банка? Почему, когда она приложила столько усилий, чтобы загнать свое прошлое в архив, он ворошит ее мысли о супружеской измене и даже ищет какого-то понимания и сочувствия?!

— Конечно, я понимаю, ты считаешь, что все мужики козлы, кобели и всякое такое. И что как только появляются деньги, мы прыгаем в гречку.

Ирина молчала. А что спорить — она действительно так думала.

Степан остановил машину и опять достал сигарету.

— Дача заказчика вон за тем перекрестком. Ты все молчишь. Да и я не знаю, что хочу от тебя услышать — поддержку, совет или откровенное осуждение. Все равно. Просто я хочу спросить тебя: если два человека могут быть счастливы, сделав несчастными еще двоих, имеют ли они на это право? И лучше ли, когда несчастных четверо, если ничего не менять?

Ирина молчала. Трудная это математика. И неоднозначная.

— И главное, — Степан затянулся и немного помолчал, — я не изменяю своей жене.

Ирина оторвала взгляд от раздавленной на стекле мошки и удивленно повернулась к шефу.

— То есть? — выдохнула она.

— Мы никогда не спали вместе.

Ирина помолчала, нахмурила брови, что-то дрогнуло в уголках ее губ, с которых сорвалось:

— За семь лет?! Расскажешь жене!

— Я говорил. Да, собственно, это ничего не меняет. Я хочу только ее и хочу быть только с ней.

— Семь лет?!

— Да.

— Так в чем дело? Она тебя не любит? — Ирина пожала плечами, одновременно удивленная неожиданным поворотом дел и раздраженная вынужденным копанием в чужом белье.

— Наверное, любит. Но считает, что мы не имеем морального права на счастье такой ценой. И что ее муж без нее пропадет. Моя жена, возможно, тоже, хотя дети у всех уже выросли. Вот и «дружим». Семьями…

— И что — обе стороны в курсе?!

— Да.

— Семь лет?

— Ага.

— И ты думаешь, что это не измена?! Не измена, когда все твои душевные силы и мысли годами там? Когда в темноте, лежа в кровати, ты представляешь рядом не жену, а ее?!

— Но ведь… Мы правда ни разу не… Хотя — целовались, — как-то горько улыбнулся шеф.

— Степан… это уже мазохизм. Садомазохизм! Ну, не знаю… Семь лет… Может, лучше бы у вас был секс и никто ничего бы не знал? — Ирина снова пожала плечами. — Господи… Сколько семей, столько и драм… Не думаю, что твоя жена счастлива, имея рядом такого супруга. И что счастлива та женщина…

— Я без нее не могу. Иногда я мечтаю, чтобы ее муж нашел себе другую. Или моя жена влюбилась бы в кого-то. И чтобы каждый нашел свое счастье… Или, прости меня, Господи, чтобы кто-то умер. Я без нее не могу! Мы уже несколько раз прощались, она так хотела. Но все возвращается. Утром я пишу SMS’ку, поздравляя ее с новым днем, потом желаю доброй ночи, помогаю чем могу, жду в больнице, когда что-то с ней или с ним, поднимаю связи, выискиваю лучших врачей, она тоже помогает чем может, хоронили моего отца — так поддержала… Я каждый день лечу в обеденный перерыв к ее офису (она пошла в гору после того ограбления, будто толкнуло ее на прогресс, сильная женщина), жду ее со стаканчиком кофе и какими-то конфетами или фруктами, мы отъезжаем на пару кварталов, обсуждаем в машине новости, просто смеемся, пьем кофе, можем посидеть на лавочке в парке минут десять, я смотрю на нее и будто заряжаюсь силами. А потом возвращаюсь в офис и живу дальше своей двойной жизнью. А домой не хочется. Несколько раз ставил вопрос о разводе. Не перед женой, перед ней, но она упрямо-непоколебима. Думал, может, и так, как ты говорила, — пусть будут семьи, но… но чтоб и мы вместе. Нет. Не хочет и этого. Говорит: «Сейчас мне есть что ответить мужу и я могу честно смотреть ему в глаза. А иначе стану просто гулящей женой». — Степан выбросил окурок в окно и снова завел мотор. — Вот так и живем, Ира.

— Расскажи — не поверят. Потому что мужчиной обычно движет телесное. Я так думаю.

— Да я бы и сам не поверил, — вздохнул Степан. Машина свернула на перекрестке направо, а метров через двести притормозила возле каменного забора.

* * *

В учебе и трудах на СТО пролетела неделя. Леся с Сервантесом взялись за работу с тревожным энтузиазмом первопроходцев-авантюристов, вкладывая сдвоенную творческую душу в воплощение своей безумной идеи, еще совсем не будучи уверенными, что ее реализация поразит хозяйку машины. Нет, оно-то должно было поразить. Но хотелось бы, чтобы положительно. Идею предложила Леся. Она же была достаточно убедительной, когда защищала ее перед Сервантесом и… Машиным отцом, потому что скрыть от него работу двух-трех недель было совсем невозможно. Да и деньги платил он, как договаривались. Антон Павлович, пожав плечами и разведя руками от неожиданности идеи, дал согласие.

— Ну, это уж точно будет эксклюзив на весь город, — улыбнулся он, — можете патентовать! Но вдруг потом еще кто захочет, разрешит ли Мария?

— Ой, хоть бы она не порвала нас на клочки за такое самоуправство, — вздохнул Сервантес, с упреком глянув на Лесю, которая всю эту кашу заварила.

— Заступлюсь, — пообещал Антон Павлович, похлопав парня по плечу.

Для начала машину загнали на мойку, Леся ее сфотографировала на прощание такой, как была, потом мокрой, потом снова сухой, а потом художники закрылись в гараже и проводили там долгие часы за работой, выходили только вечером, уставшие, но довольные.

Маша несколько раз звонила Лесе, но о секрете не расспрашивала — на то он и секрет. Просто хотела пообщаться, предлагала однажды билеты на показ недублированных американских фильмов в культурном центре, где она каждую неделю принимала участие в каких-то мероприятиях, но Леся отказалась, потому что и так еле успевала — подходил к концу семестр, на голову валились зачеты и сдачи творческих работ, а они с Сервантесом вцепились в синюю «субару» и самоотверженно-азартно стремились к результату, потому что «хоть пан, хоть пропал!» — это, наверное, национальная черта. Сервантес, конечно, был бы не против сходить с Машей на фильмы, но без Леси не решился и тоже взялся подгонять институтские долги.

@@@

Привет, Николя! Как дела? Как подготовка к поездке? Что нового?

У меня завал в институте, потому что… потому что я там нечасто бываю ☺

С этой разрисовкой — эх… интересное дело, да еще и с авантюрой, но выпало на такой период, что и не знаю, как справимся с Сервантом со всеми поставленными задачами. Ну, ты ж понимаешь, что Машу надо поразить ☺ Это вопрос жизни или смерти для Серванта, ну а я, как друг по цеху, должна поддержать и помочь. Сначала мне странно было, чего это он на нее запал, какая-то она была ненастоящая, а потом пригляделась — да это одни понты! Другие так красятся и наряжаются, чтобы к ним больше приставали, а эта чудачка — чтоб не приставали! А когда мы выяснили, что были еще и знакомы мимоходом, то подозрение и развеялось. Я теперь за Серванта спокойна. Нормальная девушка. С головой, не только с прической. ☺ А что строго с ним обращается, так, может, это и правильно, нечего вас распускать! ☺