При всех ее достижениях, сам способ исторической модернизации нес в себе угрозу основам цивилизационной идентичности России, ибо предполагал возможность отказа от ценностей национальной идентичности. Став действительно великим преобразователем России, Петр Великий вместе с тем объективировал практику жесткого, а в ряде случаев и просто беспощадного обращения с собственными национальными архетипами, вплоть до попыток их преодоления в истории. И это не прошло бесследно для базовых структур национального сознания и самосознания. В глубинах русской культуры произошли радикальные духовные мутации, завершившиеся становлением безудержных комплексов русского национального нигилизма с его патологической склонностью всякий кризис в России превращать в идентификационный - в кризис идентичности национальной и исторической России. В определяющей степени все эти изменения в основах национального сознания и самосознания были обусловлены цивилизационным расколом элитных групп России. Оторвав их от исторической и национальной сущности России, выпестовав вненациональный элитный субъект, петровские реформы заложили традицию вненационального отношения к России и вслед за этим и на этой основе, как оказалось, не только возможность, но и неизбежность кризисов цивилизационной идентичности в России.
Начиная с Октября 1917-го, в эволюции российской властной и духовной элиты были задействованы принципиально новые критерии отбора в элитные группы, которые напрочь отрицали традиционно сложившиеся. Первоначально отбор шел по примитивно классовому признаку, по степени преданности не исторической и национальной России, а идее мировой революции и чистоте классового происхождения, позже по степени формальной преданности чистоте идеологической доктрины и партийному аппарату, что в итоге добавляло лишь новые измерения в процессы отчуждения элиты от России.
Со временем были задействованы и новые механизмы в развитии элитных групп, часть из которых носила совершенно разрушительный характер: это постоянное политическое избиение или угроза избиения элит, резкая смена элитных групп, нарушавшая принцип преемственности в их развитии, что отрицательно сказывалось не только на уровне профессионализма, особенно властной элиты, но и на степени ее идейности и принципиальности. И то, и другое начало формироваться не в зависимости от идей и принципов, и прежде всего служения своему Отечеству, а в зависимости от политической конъюнктуры меняющегося момента, случайных лидеров, а позже и в итоге в зависимости от идей и принципов служения себе и только себе, даже ценой разрушения собственного Отечества. Так сформировался слой властной номенклатуры, для которой главным принципом стало отсутствие всяких принципов в отношении к собственной стране и нации.
Все это в совокупности многое объясняет в том положении, в котором оказалась властная и духовная элита перед и после Августа 1991-го, в той колоссальной дезориентации в историческом пространстве-времени, в базовых ценностях цивилизационной и национальной идентичности, в том кризисе идентичности, инициатором и проводником которого в России стала ее собственная власть и интеллигенция1. В этой связи можно говорить и о рецептах оздоровления национальной элиты и главных среди них: лишение власти особых отношений к собственности; радикальное сокращение аппарата власти, людей, связанных, обслуживающих или зависимых от власти; большая зависимость власти от людей, а не людей от власти; сменяемость власти..., но главным рецептом оздоровления национальной элиты, лежащим в основе всех остальных, должно стать ее превращение в национальную, в элиту, исповедующую и консолидирующую себя на основе базовых ценностей идентичности исторической и национальной России - вечным, а не преходящим в России, самой Россией.
Российская элита поставлена перед жестким и воистину историческим выбором: либо она станет подлинно национальной, возглавит и завершит процесс обретения Россией цивилизационной идентичности в качестве исторической и национальной России, либо она останется источником колоссальной исторической нестабильности России. Не может же быть элитой то, что всякий раз колеблется в зависимости от исторической и тем более политической конъюнктуры. Она более чем изменчива. В истории все проходит, но Россия и в ней русская и союзные ей нации были, есть и остаются. Это то, что было до нас, находится в нас и будет после нас, что поверх всякого времени и пространства, в совершенно ином измерении истории, в сфере абсолютных ценностей, не подвластных никакой преходящей конъюнктуре.
А потому служить следует не партиям и движениям, не преходящему, а вечному - России, не идеям, принципам и учениям самим по себе, а таким, которые работают в России и на Россию. Она, и не что иное, как только Россия, должна стать вечным центром притяжения всех форм исторической активности властной и духовной элиты России, в которой меняться может все, кроме того, что делает ее элитой,- способность не только служить, но и умереть за высшие национально-государственные интересы России, за конечные ценности и смыслы ее пребывания в мировой истории.
Россия стоит перед угрозой и других вызовов основам своего существования в истории, один из которых, если не изменится тенденция в его развертывании, уже в ближайшие 25-50 лет может принять масштабы национальной катастрофы. Ее реальность уже осознана обществом и имя ей депопуляция. Угроза демографического коллапса России в ХХI веке готовилась всеми потрясениями России в ХХ, ставшим для России веком невиданных демографических потерь. В конечном счете, это цена, которую заплатила Россия не просто за формационную модернизацию, а за попытку изменения типа локальности своей цивилизации. Исключением не стали и реформы 90-х годов, вновь совместившие решение задач по формационной модернизации страны с попытками изменения типа локальности ее цивилизации - окончательного изгнания из нее ее русско-российской сущности. В итоге это настолько хаотизировало исторические основы страны, что подорвало социально-экономические основы даже простого воспроизводства населения в России. И это самая адекватная оценка их неэффективности. По своим демографическим последствиям реформы 90-х годов уже сравнялись с коллективизацией. Но реформы, осуществляемые такой дорогой демографической ценой, обесцениваются во всех своих результатах. Но почему они вообще осуществляются в России такой дорогой демографической ценой?
В попытках ответить на этот вопрос переплетается действие многих причин, начиная с того, что проекты реформирования России, как правило, плохо ложатся на сложившиеся исторические реальности. А они потому плохо и ложатся, что становятся не саморазвитием их лучших тенденций развития, а их разрушением, разрушением самой исторической реальности как исторически сложившейся. И это всякий раз происходит в стране еще по одной и, в общем-то, странной причине: похоже, что этой страны и этой нации, ко всему прочему, еще и просто не жалко. Именно такое отношение к стране и нации вновь и с предельной ясностью продемонстрировали реформы 90-х годов. Надо очень не любить и эту страну, и эту нацию, чтобы не только предложить такие реформы, но и, главное, с такой беспощадностью их проводить - без всякой оглядки на социальные и гуманитарные последствия, без какого бы то ни было намека на нравственную позицию. А ведь в истории действуют не только экономические законы, но и нравственная позиция, просто человечность. Нельзя браться за возрождение России без совести и веры, без понимания, уважения и любви к ней как к России. Без идейной и нравственной позиции возрождение России просто не станет ее возрождением как России.
И вот этот последний смысл - как России - многое объясняет в разрушительных демографических последствиях реформ. Они не стали реформами цивилизационно идентичными России, основам локальности ее цивилизации. А это потребовало от них нечто другое и худшее: занять национально отстраненную позицию по отношению к субъектным носителям России-цивилизации, вненациональную, а в ряде случаев и антинациональную позицию, никак не считающуюся не только с ценностями идентичности страны и нации, но и на этой основе и с самой страной и нацией, их коренными национальными интересами. Такая идейно извращенная позиция не могла не потянуть за собой и нравственной ущербности, отказ от всяких нравственных ограничений и регуляторов реформ, в ряде случаев просто от здравого смысла, в частности и от того, что далеко не все, что возможно в мире, возможно в России и по отношению к России. Сняв все эти ограничения, сделав в России все или почти все возможным, реформы сделали возможным невозможное - любое отношение к человеку и нации. И это связанный тип отношений: если как угодно можно относиться к нации, то почему нельзя как угодно относиться к отдельному человеку этой нации и, наоборот, произвольное отношение к человеку провоцирует на любое отношение к собственной нации. А в итоге демографическая реакция общества, близкая к демографическому коллапсу.
