С ассирийцами киммерийцы столкнулись около 675 г.; «царь царей», «повелитель Вселенной» Ассаргаддон воевал с ними. Часть их, как предполагают, около 640 г. соединилась со скифами, напавшими на Переднюю Азию, разгромившими Ассирию и все страны до Египта. Ослабленное войнами со скифами и киммерийцами Новое Ассирийское царство пало в 609 г. до н. э.
Вот это очень важное слово. С начала I тыс. до н. э. начинается историческое житие славян. А историческим считается не пребывание того или иного народа на Земле, но отражение его существования в документах или, на худой конец, в преданиях, в устной традиции.
Золотые имена
Рыбаков Борис Александрович
В разное время Рыбаков был деканом исторического факультета, заведующим кафедрой истории России, проректором МГУ. Действительный член АH СССР (1958, член-корреспондент с 1953 г.), с 1991 г. – академик РАН. Иностранный член Польской академии наук (1970), действительный член Чехословацкой академии наук (1960), действительный член Болгарской академии наук (1978), член ВАК, председатель ученого совета Института археологии АH СССР (1956–1988), а также директор этого института. Опубликовал около 400 научных работ. Автор учебника для вузов «История СССР с древнейших времен до конца XVIII в.» (1975). Основные труды: «Ремесло Древней Руси» (1948), «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» (1963), «Слово о полку Игореве» и его современники» (1971), «Язычество Древней Руси» (1987), «Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия» (1993). Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий. Рыбаков был эпохой в советской и российской историографии. Он изучал, должно быть, самую темную и малопонятную эпоху в прошлом России. Исследуя почти не имеющую документальных источников историю кривичей и древлян, стать главным историком государства не так просто. Придется по-настоящему долго трудиться – нередко не только головой, но и лопатой. В науке Рыбаков появился с возникновением потребности в материалистическом переосмыслении ранней российской истории. В изначально бесперспективных поисках диалектических закономерностей в почти неведомой жизни славянских племен Рыбаков уже в конце 1930-х сделал одну поистине великую вещь. Он, как говорят коллеги, «начал копать Древнюю Русь». Свои полевые археологические исследования он развернул в 1932 г., вел раскопки Тмутаракани, Чернигова, Любеча, долгие годы сотрудничал с самой известной археологической экспедицией Советского Союза – Новгородской – под руководством академика Янина. Возможно, без помощи и энтузиазма Рыбакова до сих пор не состоялось бы открытие новгородских берестяных грамот и многого другого. И вообще, советская археология наверняка была бы более бедной в смысле знаний и более скучной в своем научном быте.
Переходя от работы в поле к труду за письменным столом, Рыбаков не терял молодецкой увлеченности. Порою она рождала гипотезы, на первый взгляд (а иногда и на последующие взгляды тоже) странные и неожиданные. Так выглядело развитие некоторых рыбаковских идей относительно «исторического пейзажа» «Слова о полку Игореве» и других памятников древнерусской литературы. Слышавшие лекции Рыбакова в МГУ помнят его пассажи о сюжете «боя на Калиновом мосту», умилявшие студентов до неприлично громкого смеха. Древнерусское «чудище хоботистое» незамысловатыми речевыми фигурами лектора превращалось в мамонта, а «огненная река» в факельное шествие наших общих славянских предков, желавших загнать упиравшегося древнего слона в вырытую для него яму… Уверения других ученых, что хобот – это всего лишь «знамя», на студентов в большинстве своем не действовали – гораздо интереснее было слушать академика Рыбакова.
Рыбаков-педагог – тоже целая эпоха. В МГУ он преподавал несколько десятилетий, вплоть до самых преклонных лет. По узким коридорам нелюбимого им первого гуманитарного корпуса перемещался быстро, не по-старчески. Студенту, который однажды помог ему донести в аудиторию проектор, пожимал руку все пять лет, что тот учился. Студент страдал: в молодости Рыбаков увлеченно занимался чем-то силовым, по расхожей версии, гиревым спортом. Говорили, что в курилке факультета он и в девяносто одной рукой поднимал табуретку за ножку.
Студенты всегда вспоминали Рыбакова с теплотой. Недаром руководство исторического факультета в начале первого года обучения для всех вводило обязательный месячный курс рыбаковских лекций ни о чем. Чтобы студенты сразу поняли все – и то, куда попали, и то, чем будут заниматься всю жизнь. Рассказы могучего академика о разных исторических проблемах вперемешку с «чудищами хоботистыми» и расслабляющей темнотой во время показа слайдов приводили на эти шоу даже тех, кто все остальные годы учебы провел в гастрономе № 8. Именно Рыбакова студенты спрашивали охотнее, чем других преподавателей. В общем-то, не важно о чем, в шутку или всерьез… Главное – его ответы слушали. Иногда подшучивали, но не зло… Однажды вместо записки с вопросом выслали на кафедру рыбаковскую же книгу «Язычество Древней Руси» с закладкой, на которой было написано: «Уважаемый Борис Александрович, объясните, пожалуйста, что все это значит».
Сколько у нас предков? /отступление/
Перед тем как мы начнем говорить о скифах, необходимо сделать одно замечание. Воспринимая историю по большей части через исторические романы и кинофильмы, мы с детства привыкли делить всех на «наших» и «не наших». Я припоминаю конфуз, что произошел в детском садике, куда ходил мой сын. Воспитательницы собрались пить компот или покурить, а детей усадили перед телевизором смотреть «Чапаева». По детсадовский традиции дети реагировали бурно на все увиденное, приветствуя красные отряды криком «Наши!» Но когда расстрелявшая все патроны пулеметчица Анка, останавливающая «психическую атаку» каппелевцев (изобретение братьев Васильевых, не имевшее к действительности никакого отношения, не было таких атак!..), услышав молодецкий посвист идущей лавой кавалерии, закричала: «Казаки!» и детсадовцы замерли в ужасе, с восторженным воплем «Наши!» вскочил мой сын, с пеленок усвоивший, что он сам – казак, как папа, мама, дедушка, бабушка и все родственники – коренные, донские и т. п. Стало быть, если казаки – значит, это наши! В те, коммунистические, времена мне в мягкой форме попеняли, что, мол, мальчик политически сориентирован неверно. Я так не считал. Что поделаешь – у каждого свои «наши». Во всяком случае, каждый из нас в этом убежден!
Но это касается только ближайшего прошлого. Чем дальше в глубь веков, тем сомнительнее принадлежность к каким-нибудь «нашим». Имеется в виду родовая «кровная» принадлежность, а не моральная оценка того или иного деяния в прошлом. Но это в нашем сознании постоянно смешивается. «Я – за славян, потому что они – мои предки, разумеется, самые благородные, умные, героические и т. п. Я – за армян, потому что я армянин, а они – древние… Я – за евреев… и т. д. И все они прекрасны, хотя бы потому, что это мои предки!» Это касается и современных евреев, и армян – народов уникальных, в первую очередь по их собственному убеждению, а во-вторых, действительно потому, что сохраняют уверенность, что и тысячу лет назад, и две – это все они и все одни и те же. И те, кто описан в древних сказаниях, – непосредственно их прямые предки, то есть их «наши».
Мы все так рассуждаем! Вот с этого конца и начнем. А вы уверены, что те, кто отстоит от вас ну хотя бы на пять столетий, точно «ваши»? Мы как-то не совсем ясно представляем, сколько у нас предков. Давайте посчитаем.
Папа и мама – это уже предки, поскольку они – прежде меня, а слова «предок» и «предыдущий» от одного корня. У каждого папы и мамы (двое) свои папа и мама – ваши дедушки и бабушки, то есть четыре. У каждого из них, в свою очередь, своя пара родителей – прадеды и прабабушки – восемь; прапрадеды и прапрабабушки – шестнадцать… и т. п. Таким образом, выстраивается огромная пирамида, на вершине находитесь вы, а подножие теряется в глубине столетий.
Кстати, все легко расшифровывают слово «семья» как «семь-я». То есть я – седьмой. И как-то не задумываются, а кто еще шестеро? Семь братьев и семь сестер – не семья, семь произвольно взятых родственников – тоже не семья, а родня! А семья – что?! Вернее, семь – кого?
