Дороги повсюду находились в отличном состоянии. Создавалась сеть автобанов. Железнодорожная служба работала так же эффективно, как всегда. Люди производили впечатление здоровых, хорошо питающихся и бодрых. В сравнении с бедственным положением 1932 года Германия ныне казалась фундаментально трансформированной страной. Слышался некоторый ропот, что партия-де осуществляет все более тотальный контроль за частной жизнью граждан и что дети отчуждены от родителей Гитлерюгендом. Однако чувство удовлетворения жизнью превалировало в обществе благодаря общему улучшению условий жизни. Внезапный ход Гитлера - восстановление германского суверенитета в Рейнланде, был с одобрением воспринят общественным мнением. Бремя всеобщей воинской повинности несли с готовностью. Политические успехи Гитлера за границей наполняли нацию чувством гордости. Соглашение с Великобританией об ограничении военно-морских вооружений было особенно популярно, поскольку оно, похоже, ликвидировало причины самых опасных трений, которые могли бы возникнуть между двумя странами. Что до меня, то я не мог удержаться от энтузиазма в оценке результатов, достигнутых за столь короткий отрезок времени.
В МИДе не было никаких признаков радикальных изменений. Штат его был укомплектован теми же сотрудниками, что работали здесь и до 1933 года, с Нейра-гом в качестве министра и Бюловым в роли статс-секретаря. Слегка завуалированные антинацистские настроения последнего были широко известны. Но когда он не коре после моего прибытия скончался от приступа пневмонии, похороны его были проведены со всей возможной торжественностью в присутствии фюрера. Его преемники - Макенсен и Дикхофф также были старыми карьерными дипломатами. Среди высших чиновников МИДа не было ни одного партийного "бонзы". Членство в партии считалось делом второстепенным и необязательным. Большинство сотрудников внешнеполитической службы со временем вступили в партию. Так, например, когда я навестил шефа Auslands-organisation (партийные организации за рубежом. - Прим. перев.) Боле, он попросил меня вступить в партию, что я и сделал. Такова была моя позиция, которой я придерживался тогда: не проявлять инициативу, но подчиняться соответствующей просьбе, поскольку я не считал нужным уклоняться от обязанности проявлять лояльность режиму, которому служил.
Что до самого МИДа, то у него на горизонте постоянно маячила растущая угроза - полузловещий, полуслепой Риббентроп. Поскольку его амбиции не были удовлетворены МИДом, он открыл конкурирующую фирму, основав "Бюро Риббентропа", которое располагалось как раз напротив здания законного представительства германской внешней политики - на Вильгельмштрассе. Персонал "бюро" составляли выходцы из всех слоев общества, но главным образом молодые люди, у которых было больше опыта в карьеристском рвении и самоуверенности, нежели квалификации и такта.
Нельзя, однако, не заметить факта: Риббентроп находился в куда более выигрышном положении. Его "бюро" было заведением, слишком хорошо усвоившим гитлеровскую тайную стратегию натравливания одних своих сторонников на других, чтобы не дать Нейрату шанс вывести этого выскочку из игры. Нейрат был, конечно, джентльмен, человек с характером, с политическим чутьем и мужеством, чтобы просто так сложить оружие в критический момент. Но ему недоставало усердия и рвения в работе, совершенно необходимых для министра иностранных дел. Его страсть к охоте превалировала над страстью к работе. Так, на мой вопрос, когда ожидается возвращение Нейрата, отсутствовашего в тот момент в Берлине, Бюлов ответил: "Приедет, как только подстрелит трех косуль".
Сам Бюлов был слишком глубоко убежден, что нацизм будет не более чем преходящим шоу и что бюрократия переживет любые заговоры против нее, чтобы вступать в конкурентную борьбу с Риббентропом. Подобное отношение было оправданно, поскольку мы, кадровые чиновники, были лишены наиболее эффективного оружия, используемого Риббентропом, а именно: возможности быть лакеем Гитлера, следить за каждым его шагом, подкрадываться в его присутствии к полуоткрытой двери, чтобы поймать взгляд или слово фюрера, а затем начать вдохновенно его пропагандировать, как если бы это была его собственная идея. Кроме того, приходилось еще учитывать тот факт, что Риббентроп добился значительного успеха в области внешней политики заключением военно-морского соглашения с Великобританией. Таким образом, вскоре МИД обнаружил, что он постепенно скатывается к состоянию полного ничтожества, имеющего дело лишь с решением чисто формальных задач внешней политики.
До какой степени МИД оказался вытеснен со сцены, до меня дошло, когда я начал задавать вопросы, касающиеся германо-японских переговоров о заключении политического соглашения, которое в итоге стало широко известно как "Антикоминтерновский пакт". Я знал, что эти переговоры вел Риббентроп, но полагал, что и МИД так или иначе был также проинформирован о них. Однако здесь я ошибся. Никто в МИДе ничего не знал об этом деле. И потому я решил прогуляться в логово льва и задать несколько вопросов самому Риббентропу, с которым до сих пор даже не был знаком.
Очевидно, озадаченный моей инициативой, Риббентроп поначалу продемонстрировал некоторое недоверие, но в конце концов выдал кое-какую информацию и внимательно выслушал мой отчет о политической ситуации в Японии. Я ушел от него, сказав на прощание, что думаю, он не будет против, если я проинформирую герра фон Нейрата о нашей беседе. Риббентроп ответил, что нет, он не возражает. Однако самую подробную информацию я получил от своего японского коллеги, графа Мисакои, с которым поддерживал весьма дружеские отношения. Он - один из наиболее интеллигентных, широкомыслящих и симпатичных японцев, с которыми я когда-либо встречался. Переговоры проходили гладко, и большинство вопросов, которые позднее должны были войти в договор, уже были согласованы. Я был определенно "за" в том, что касалось основной политической цели договора - тесном взаимопонимании с Японией. Что касается официальной стороны вопроса, я полагал, что ссылка на деятельность Коминтерна, от причастности к которой постоянно отрекался Советский Союз, была довольно неглупым изобретением, придуманным одним из сотрудников Риббентропа, герром фон Раумером, способным и интеллигентным человеком, который вскоре, однако, вошел в конфликт со своим шефом и вынужден был оставить бюро.
Я был также удовлетворен тем, что соглашение не будет содержать каких-либо агрессивных статей, направленных против Советского Союза. Обе стороны лишь согласились консультироваться друг с другом относительно своей политики по отношению к России и давали понять, что в случае, если одна сторона будет втянута в войну с Советским Союзом, то другая воздержится от каких-либо действий, которые можно трактовать как помощь врагу.
Когда я сообщил об этих фактах в МИДе, они рассыпались в благодарностях за то, что я добыл столь ценную информацию. Это заставило меня осознать, до какой степени МИД позволил изолировать себя от происходящего в политической жизни страны. Вряд ли необходимо упоминать, что МИД был решительно против пакта с Японией.
Существовали и другие влиятельные силы, не согласные с прояпонской политикой Гитлера, хотя, казалось бы, можно было сделать вывод, что эта политика была как раз им по вкусу, отвечая их целям. Силы эти были из военного министерства. В то время как японская армия была настроена яро прогермански, в германской армии лишь те офицеры отвечали японцам взаимностью, кто служил в Японии инструкторами или имели какие-либо другие связи с этой страной. Основная часть сотрудников германского генерального штаба придерживалась все в большей степени прокитайской ориентации. И чем сильнее становились позиции германской военной миссии у Чан Кайши, тем больше за этими тенденциями усматривались другие, подкрепленные частично коммерческими, частично военными интересами, которые вскоре сошлись в одной точке в лице германского торговца и бывшего офицера капитана Клейна. Он обещал обеспечить доставку из Китая значительного количества ценных металлов, таких как молибден и вольфрам, необходимых для германского перевооружения, в обмен на поставку оружия китайской армии. Торговля военными материалами всегда была очень прибыльным, хотя и не очень уважаемым, делом. Эта истина оставалась верной и в данном случае, и Клейн, как и представители некоторых других германских фирм, постоянно жил в Восточной Азии, занимаясь процветающим бизнесом - продажей оружия Китаю.
