– Мэри! – шепнул он, вытирая ладонью слезы с ее скул. – Они успели что-то сделать с тобой?
– Изнасиловать? Нет, не успели, – прямо ответила она на его вопрос, не открывая глаз. – Избили, но не так сильно, чтобы говорить об этом. Со мной все в порядке. Я не плачу.
– Я вижу! – тихо сказал Робин, безуспешно пытаясь вытереть ее слезы, которые катились и катились из-под сомкнутых дрожащих ресниц.
– Пожалуйста, оставь меня, – попросила Марианна, отворачивая лицо от его ладони. – Я справлюсь. Мне все равно надо учиться жить без тебя. Самое время начать.
И она снова разрыдалась – отчаянно и безутешно. Робин обнял ее и крепко прижал к груди, целуя Марианну в светловолосую макушку.
– Не плачь, милая! Пожалуйста, не плачь, – уговаривал он, укачивая ее в объятиях, но она рыдала и рыдала, уткнувшись лицом ему в грудь, – ведь все уже кончилось!
Услышав эти слова, она вскинула голову и ослепила его яростным сиянием серебристых глаз:
– Да, кончилось и началось – жизнь с тобой и жизнь без тебя. И в той и в другой жизни для меня остается неизменным только одно: я всего лишь игрушка в руках любого мужчины, который получает надо мной власть потому, что он сильнее меня. Простая грубая сила делает меня совершенно беззащитной перед любым унижением только потому, что я слабее. И ты, и Вилл – вы оба напрасно тратили на меня время. Вы можете быть опасными сами по себе, без оружия, а я, как оказалось, нет.
– Мэриан, то, что сегодня произошло, – слепой случай, а не закономерность, – сказал Робин. – Да, ты в силу природы слабее мужчины, но в этом нет унижения для тебя. У тебя есть я, и поскольку я сильнее, постольку я защищаю тебя.
– Защищал! – гневно поправила его Марианна. – Теперь же мне придется заботиться о себе самой. И слепой случай, о котором ты говоришь, был вовсе не случаем! Это именно закономерность, и она показала мне, насколько плохо получится у меня самой защищаться в этом не слишком-то добром мире.
– А ты намерена впредь обходиться без моей защиты? – спросил Робин, не сводя с Марианны внимательного взгляда.
Она рассмеялась ему в лицо и развела руками:
– Разве не ты сам сказал вчера, что наш брак завершен? И нам придется теперь делать вид ради всех, что мы по-прежнему любящие супруги, которые, поцеловав друг друга на ночь, расходятся по разным крылам замка? – Она яростно помотала головой. – У меня нет для этого ни сил, ни желания! Я настаиваю на том, чтобы ты немедленно дал мне разрешение уехать в монастырь. В любую обитель, которую можешь сам для меня выбрать!
Робин молча слушал ее. Высказав ему все, что выплеснуло ее сердце, она закрыла лицо ладонями. Тогда он снова обнял ее и прижал к себе, пресекая все ее попытки высвободиться.
– Мэриан, какая обитель? – вздохнул он. – Никакой монастырь не справится с твоим нравом. Ты через день не оставишь от него камня на камне.
– Пусть это станет заботой настоятельницы монастыря, а не твоей, – непримиримо ответила Марианна, сжавшись в руках Робина в колючий комок. – Все, о чем я тебя прошу: отпусти меня!
Он долго смотрел на ее склоненную голову, которая выражала не покорность, а упрямство и гнев, и неожиданно спокойно сказал:
– Хорошо. Только будь добра, посмотри мне в лицо.
Она немедленно подняла голову и посмотрела на него с вызовом, не приняв который, Робин бережно провел ладонью по щеке Марианны и, глядя ей в глаза, произнес:
– Прости меня за вчерашнюю резкость, за боль, которую я тебе причинил, сказав немало жестоких слов. Ты по-прежнему настаиваешь на монастыре?
Против собственной воли Марианна утонула в темно-синем омуте его глаз, хотя чувствовала, что он предельно честен с ней и не пользуется силой, способной навязать ей свою волю.
– Означают ли твои слова, что ты все еще любишь меня? – спросила она резким, охрипшим голосом.
Он усмехнулся ласково и обреченно, отвечая ей:
– Да, Моруэнн. Я люблю тебя.
Желанный ответ, услышать который она уже почти не надеялась, лишил Марианну остатков самообладания. Уткнувшись лбом ему в плечо, она тихо заплакала, перестав противиться его объятиям.
– Не плачь, – попросил он, – пожалуйста, не плачь!
– Не уходи! – вырвалось в ответ из ее груди отчаянным стоном. – Не оставляй меня!
И Марианна сама судорожно обхватила руками его плечи, прижавшись к нему всем телом. Робин ласково гладил ее по вздрагивающей спине, шептал несвязные нежные слова, но она никак не могла успокоиться. Он оторвал от своего плеча ее голову и стал целовать залитое слезами лицо, разбитые губы.
– Не оставляй меня! – шептала она. – Я не могу без тебя! Просто не могу.
– Радость моя, сердце мое! – шептал он в ответ, целуя ее влажные соленые губы.
Ее пальцы порывисто гладили его по лицу, ворошили густые пряди темных волос, полные слез глаза не отрывались от его потемневших, бесконечно любимых ею глаз.
– Я никогда больше ни о чем тебя не спрошу! Не стану противиться твоей воле, всегда буду послушной тебе, только не оставляй меня!
Услышав ее обещание, Робин не смог сдержать улыбку:
– Мэри! Не обещай того, что не сможешь исполнить! Ведь я приказывал тебе оставаться в Веардруне, а что сделала ты?
Наконец ее слезы иссякли, всхлипывания затихли, и сама она замерла, словно птица, уставшая биться в силках. Робин осторожно перенес ее в дом. Увязавшийся за ним Артос глухо зарычал, когда на лужайке ему в ноздри ударил острый запах крови. Робин принес Марианну в спальню, уложил на постель и, сняв разорванное почти в клочья платье, принялся осматривать ее с тщательным вниманием. След от его пощечины почти сошел, зато шея была сплошь испятнана грубыми пальцами. Отведя в сторону прядь светлых волос, Робин обнаружил ссадину на голове Марианны. Его губы гневно искривились. Просто чудо, что она осталась жива! Он принес ларец с лекарствами и стал смешивать травяные настои. Артос, чувствуя сумрачное настроение Робина, лег на пол и лишь постукивал по полу хвостом, когда хозяин проходил мимо него.
Робин протер ссадины и ушибы на теле Марианны и подал кубок, содержимое которого она покорно выпила, не задав ни единого вопроса. Марианна вытянулась на постели, он укрыл ее покрывалом и долго сидел рядом, поглаживая по волосам. Скоро по ее ровному дыханию он понял, что она уснула, но все равно остался возле нее и неподвижно сидел на краю постели, не сводя глаз с ее спокойного во сне лица.
Привыкнув за долгие годы к постоянной опасности, Робин и теперь, не имея к тому весомых доказательств, ощущал, что над ним начали сгущаться тучи. Может быть, немилость короля Иоанна ограничится вынужденным затворничеством, хотя и оно тяготило Робина. Но если король и другие враги графа Хантингтона не удовольствуются тем, что он просто отстранился от дел, ограничив круг забот собственными владениями? А ведь он отстранился не до конца! Король не назначил ему преемника в должности наместника Средних земель, и в Робине по-прежнему продолжали видеть олицетворение власти – как знатный, так и простой люд. Было бесполезно объяснять, что он больше не является наместником – все и так знали о решении короля, но почти никого это особенно не трогало. Не обращаться же к королю с напоминанием, что Иоанну необходимо, и как можно быстрее, назначить того, кто станет вместо Робина управлять Средними землями! Король явно не будет признателен ему за совет, а сочтет подобное письмо очередной дерзостью графа Хантингтона.
Все свои опасения Робин поверял Виллу, но утаивал от Марианны. Покидая Шервуд, он обещал ей мирную и спокойную жизнь в Веардруне. Но, кроме обещания ей, он дал слово и самому себе, что не позволит больше ни себе ни кому бы то ни было снова втянуть ее в жизнь, полную опасностей. И как же она запротестовала, едва поняв, что он потихоньку отстраняет ее – от многих – если не дел, то знаний о происходящем! А что он мог открыть ей? Что именно он и представляет главную угрозу ее спокойствию?
Но какие бы перемены ни произошли, как бы судьба ни сложилась в будущем, он всегда был свято уверен в одном: у него есть Марианна, и вся она – мыслями, чувствами, телом – принадлежит ему одному. Служение долгу, крепкая дружба с братом, любовь к дочери и неизбывная любовь к Марианне составляли стержень его мироздания. Именно вера в Марианну и лишила его сдержанности, когда она в пылу ссоры сначала отказала ему в своей любви, а потом в лицо пригрозила изменой. Взывая к рассудку, он мог тысячу раз напомнить себе, что Марианна и в мыслях не изменяла ему, но разум оказывался бессилен перед гневом, который охватывал Робина снова и снова, заставляя всплывать в памяти ее злой голос и беспощадные слова.
