Он зло усмехнулся, рывком приблизился ко мне и бросил на кровать. Я даже отреагировать не успела. Придавил телом. Из-за его плеча был виден хвост, болтающийся туда-сюда. Эдакий хищник, ожидающий, когда ему позволят напасть на жертву.

Я не могла пошевелиться. Он наблюдал за моими глупыми попытками выбраться и, кажется, испытывал от этого удовольствие.

— Видишшшь, какая ты слабая...

Мы смотрели друг на друга, он — сверху, я — снизу.

— Вам, земным людям, с детства внушшшшшают, что не стоит вступать в бой… — он сделал паузу, — с ящеррами. Ты же, Лин, постоянно выводишшь меня из себя. А знаешшшь почему? — Руаннн прикоснулся носом к моей шее в обманчиво нежном движении, вот только я чувствовала нити раздражения, опутывающие всю его фигуру. — Потому что понимаешшшь, что тебе за это ничего не будет… — потёрся носом о грудь. — Может, пора оценить то, что тебе дают, и не провоцировать меня?

Мои зубы были сжаты с такой силой, что отдавало в районе шеи. Понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Я отклонила голову в сторону и заговорила:

— Чего ты стоишь, ящерр, если тебя так легко спровоцировать? Поддаёшься на провокации слабой земной женщины, — челюсть болела от того, как сильно я её сжимала. — Чего ты стоишь, судья?

Руанн оскалился:

— Знать бы ешщё, где вырашщивают таких «слабых» женщин.

В один миг он скатился с меня и застыл над кроватью. Я осталась в лежачем положении. Попыталась подняться.

— Лежи.

— Не хочу!

— Либо так, либо я присоединюсь к тебе.

Я затихла. Он запустил руки в свои волосы и сделал несколько быстрых шагов по комнате.

— Я пытаюсь вести себя по-другому, — медленно выдохнул. — Скажи мне, Венилакриме, какой выход из этой ситуации видишшь ты? Из всего этого… — развёл руками, как будто обстановка комнаты могла обозначить «ситуацию».

А мне и не объяснить, что его праздношатающийся хвост каждый раз доводит меня до истерики. Что я, как и другие земные люди, с детства боюсь вида ящерров, что моего названного отца убил один из них, у меня на глазах. А я пряталась, неспособная защитить родного человека. Где люди со станции? Что они… что он с ними сделал?! Ящерр не понимал — не мог понять — что дерзить я начинала не со злости, а от страха. И он определённо не имел ни малейшего понятия о буре, которую поднял в моей душе своим желанием поставить меня на место.

— Вон! — закричала что есть мочи, предчувствуя надвигающуюся истерику. — Уйди прочь! Вон! Вооон отсюда! Вон!

Я продолжала кричать даже тогда, когда осталась одна. Я кричала в подушку, оставляя на белой ткани пятна от пота и грязи.

Белизна постели вызвала неконтролируемый приступ смеха. Я захлёбывалась в диком хохоте, и так до тех пор, пока вид мягкой кровати не стал заманчиво-расслабляющим, но никак не веселящим.

Уснула.

***

Утренняя мгла нашёптывала: спрячься под подушку и никогда не вставай с постели. Полчаса я лежала без сна, всматриваясь в пейзаж за окном.

Перед глазами вспыхнуло одно из самых ценных детских воспоминаний.

Я иду по дороге, вокруг много высоких деревьев. Дует очень сильный ветер. Он крошит ветки и бросает в лицо непослушные волосы.

Я не знаю, сколько мне лет, но ощущаю себя очень маленькой. Кто-то ведёт меня за руку. Кажется, с каждым шагом горизонт всё ближе и ближе. Чёткая линия — она приближается, хочет приласкаться к рукам человека, идущего рядом со мной.

Я слышу только одно слово, произнесённое эфемерным поводырём: «Когда-нибудь…». Голос звучит с такой тоской и сожалением, что даже моё детское сознание пронизывает понимание чего-то нового. Некое чувство, о котором я раньше не знала, но оно жило внутри меня, дожидаясь, пока я повзрослею и пойму.

Когда-нибудь…

Когда-нибудь, когда линия горизонта приблизится вплотную.

Когда-нибудь…

С тех пор у меня вошло в привычку в моменты особого неприятия реальности смотреть на горизонт и шептать: «Когда-нибудь». Эти слова в своё время произнёс тот, кому я была дорога. А иначе зачем бы ему вести меня к горизонту и рассказывать, как иллюзорны знания человека о стабильном материальном мире?

Когда-нибудь…

Вставать не хотелось. Я перекатилась на другую сторону постели, полностью отворачиваясь от окна. Взгляд упёрся в стену кремового цвета с очень мелким рисунком. В поле зрения попала картина, на которой были нарисованы лилии в прозрачной вазе. Всё очень реалистично, но, приглядевшись, я заметила небрежные мазки кисточкой — рисунок, а не фотография.

Это было второе пробуждение. Первый раз я проснулась в верхней одежде и ботинках, заляпанных грязью.

Мой запах, вид, моё помятое состояние и резко контрастирующая чистая постель вызвали едва ли не омерзение. Захотелось помыться.

После душа кожа раскраснелась, а волосы от излишнего количества шампуня стали жёсткими. Я вытащила из гардеробной то, что показалось максимально пригодным для сна, зарылась в постель и отрубилась по второму кругу.

Утром всё было… иначе. Спать не хотелось, как и кричать в подушку. Вот так и лежала, понемногу восстанавливая желание жить.

Не знаю, сколько времени утекло, прежде чем я свесила ноги с постели. Впервые заметила аккуратные тапочки, поджидающие меня около кровати. Ощущения от их мягкой подкладки неожиданно вызвали улыбку.

Всё не может быть так плохо. Он помнит, что я спасла его. Не имеет права забыть. С другой стороны, кто ему помешает? А зачем тогда весь этот цирк? Ведь видно же — ящерр заботится обо мне.

Я нашла в гардеробной всё необходимое — бельё, брюки и кофту. И только о заколках для волос никто не подумал, так что пришлось собирать волосы в хвост, используя вместо резинки тонкий ремень с липучкой вместо пряжки.

Минут десять заняли размышления о том, как я себя буду чувствовать, если дверь окажется запертой. Надо было, конечно же, сразу надавить на ручку и не волноваться о несуществующей проблеме, но логика не всегда способна выстоять там, где задействованы эмоции. Так что я смотрела на дверь и упивалась жалостью к себе. Что если дверь заперта? Насколько мерзко я себя буду чувствовать в таком случае?

Я агрессивно нажала на ручку и, действуя по инерции, с тем же решительным видом шагнула в коридор.

И ничего. Никто меня не охранял. Никто не пытался запихнуть обратно в комнату. Вместо этого ко мне подошла — и где она только пряталась? — та женщина, которую я видела вчера. Именно у неё Руанн спрашивал о том, готова ли комната.

Женщина кивнула, жестом приглашая следовать за ней.

— Куда мы идём?

— В малую гостиную, — ответила без колебаний. — Судья Руанн приказал накрыть для вас стол именно там. Он присоединится к трапезе.

— Далеко идти?

— Нет, вас разместили в непосредственной близости от его апартаментов.

— О-о-о, — изрекла глубокомысленно. — А почему не в его апартаментах, если уж мы понимаем цель моего пребывания здесь?

Женщина повернулась ко мне. Ответила бесстрастно:

— Извините, но ответить может только судья Руанн. Я не вправе задавать подобные вопросы, и тем более отвечать на них.

Чётко. Лаконично. Без высокомерного выражения на лице. Без раболепия.

Она открыла передо мной дверь и жестом пригласила внутрь. Я вошла как раз в тот момент, когда Руанн усаживался за стол.

Внимание привлёк пузатый прозрачный кувшин с жидкостью оранжевого цвета. Сок. Я могла по пальцам посчитать, сколько раз в жизни пила этот напиток. Взгляд переместился на остальные атрибуты сервированного стола. Белая скатерть. Вкусные запахи и наверняка не менее вкусные блюда.

Много света. Красиво. Аккуратно.

И Руанн. Он другой — чистый, одетый с иголочки, так идеально вписывающийся в этот мир.

Ненавижу ящерров!

— Доброе утро, Лин. Как спалось? — спросил, наливая в стакан сок.

И снова это чувство — будто путнику, пересекающему пустыню, неожиданно вручили стакан холодной воды. Я презирала ящерров, но Руанн… Лишь увидев судью, я вспомнила, почему спасала его… думала, что спасаю. А ящерр будто читал мои мысли. Оттого, наверное, он выглядел таким довольным.