Снова погрузившись в горькие воспоминания, он не заметил, как заросли сорной травы вскоре прекратили свое существование и, когда понял, что работать больше не над чем, с некоторым удивлением уставился на кучу сена под ногами. Последние пятнадцать минут он только выполнял, как заведенный, это нехитрое действие – задумался о жизни, видите ли…

Что ж, если надо еще о ней подумать, то здесь, в этом заросшем диком саду, полно работы.

– Ого, привет! – раздалось приветствие с улицы. Кто бы это ни был, вряд ли он сам будет очень рад его видеть, потому что на этой улице живет только прошлое, навязчивое и саркастично-мрачное по характеру.

Он повернулся и в самом деле увидел за калиткой любопытное лицо своего старого знакомого – одноклассника и соседа Мишки, высокого и худого, курчавого парня, не расстающегося с кожаной курткой даже в тридцатиградусную жару. Когда он приходил к матери, то обязательно встречал кого-то из бывших одноклассников. Они к нему терпимо относились, так же как он к ним, но все же оставалось это неприятное чувство: эти люди видели его в разных неприятных и постыдных ситуациях, устроенных его матерью. То она встречает его у школы в пьяном виде, выкрикивая всякие приходящие на ум глупости его одноклассникам, то отводит в сторонку девочку, которая ему нравится, чтобы нашептать ей на ухо что-то пошлое «о мужчинах»… Все эти ситуации – считать и не пересчитать, они вмиг разворачиваются в памяти, как неприятный и постыдный калейдоскоп.

Глядя на него, одноклассники в первую очередь вспоминают те дни… Он это знает, а они знают, что он знает – вот такое молчаливое взаимопонимание получается, как у людей, вместе переживших нечто особенное, незабываемое.

– Привет, – ответил он слегка растерянно, думая об этом специфическом взаимопонимании.

– Что, садоводом заделался? – спросил Мишка, глядя на раскиданное сено. Он сам не помнил, когда последний раз убирался в собственном саду, но, увидев, как это делает другой человек, невольно воодушевился, поскольку в компании был готов даже немного поработать: – Тебе помочь?

– Нет, мать просто попросила тут сорняки убрать. Я уже закончил. А ты откуда, и как вообще дела? – он не представлял, как сейчас живет его бывший одноклассник и друг, и его это действительно заинтересовало.

– Иду из магазина. А дела особо никак, – ответил Мишка. – Как они могут быть… Кое-как живу, и ладно.

– Звучит невесело, – заметил Владимир, вглядываясь в него.

– Ну, может, – тот пожал плечами. – А я не жалуюсь, чего жаловаться.

Только Мишка так мог – сказать много слов, и не сказать ничего по сути о себе и своей жизни. Ни чем он занимается, ни чем он живет, какими идеями и мыслями – ничего… Беда была в том, что никаких идей и мыслей и в помине не было, и жизнь его после школы состояла в распитии разных сортов пива и увлечении различными компьютерными играми. Володе было немного жаль его – но если всех так живущих в этом городе жалеть, то пришлось бы, наверное, ночами не спать.

– Ну, а у тебя как? – спросил Мишка.

– У меня все так же, как в последние годы, – он тоже пожал плечами. – Занимаюсь с детишками, ездим по больницам. Недавно ставили спектакль в областной больнице, слышал, может? Назывался «Приключения в пижаме»…

– Нет, что ты! Я же не ребенок и не инвалид. Но если лягу в больницу, обязательно посмотрю, – Мишка хмыкнул, представляя себе это. – Зайдешь ко мне, выпьем пива? Я тебе покажу свою новую игровую приставку, – с некоторой, хоть и слабой, надеждой предложил он.

Звучало это так, будто им все еще по двенадцать лет – у Володи даже появилось мимолетное ощущение, будто он совершил путешествие во времени.

Он покачал головой:

– Извини, но я не пью.

– Да ладно! – Мишка посмотрел на него, почувствовав себя уязвленным этим открытием – что кто-то в этом городе способен сознательно не пить. – Почему? На мать насмотрелся?

Серые глаза Володи на краткий миг стали серьезными и прохладными.

– Да, на нее. Да и после того, как понял, что сам невыносимо хочу на чем-нибудь сторчаться.

Мишка долго смотрел на него, словно пытаясь разобраться, какие именно чувства вызывает у него этот откровенный ответ, да так и не пришел к определенному выводу. Он вообще не привык думать о том, какие чувства у него вызывает то или иное событие. Поэтому он решил просто отчалить.

– Ну ладно, – неуверенно произнес он. – Бывай. Я пошел.

Махнув ему на прощание, Володя перевел взгляд на дикий и запущенный материнский сад. Немного постояв с рассеянным видом, опершись на грабли, он наконец стал собирать ими выдернутую траву.

В один из таких памятных дней мама, доведя себя до нужной кондиции, сжигала в саду найденные на чердаке вещи своего бывшего мужа – Володиного отца, издавая при этом торжествующие вопли, подобные которым можно услышать разве что в передаче про ритуальные боевые танцы зулусов.

Володя, стоя на крыльце вцепившись в перила, смотрел на это зрелище, бледный и шокированный. Смотрел не только он – все соседи вышли из своих домов и, негромко весело переговариваясь, наблюдали за бесплатным представлением.

– Мама, – он подошел к ней. – Мама, пойдем, пожалуйста!

– Отстань! – взвизгнула она, скинув его руку. – Не приставай ко мне, иди повеселись с друзьями!

Эти визгливые слова – «Иди повеселись с друзьями!», такие бессмысленные и сумасшедшие, долго отдавались у него в голове, когда он, не разбирая дороги, шел куда-нибудь – но не домой, только не домой. Нет у него дома теперь, есть только захламленное и застарелое место жительства с обитающей там безумной и полупьяной женщиной, которую стыдно назвать матерью.

Он долго уговаривал ее бросить пить, вернувшись из приюта в восемнадцать лет, очень долго. В конце концов на месяц она перестала – и он едва верил в это счастье… Но долго это не продлилось. Ей было плохо, и она заставляла его сходить для нее за бутылкой. В конце концов она сказала, что если он не сходит, она покончит с собой. Ему ничего не оставалось делать…

Однажды во время таких бесцельных блужданий он взял пиво в каком-то кафе-баре и сидел с ним в задумчивости. Что это он делает?

Ведь он тоже может пойти по тому же пути… По проторенной и удобно вытоптанной дорожке.

Столбик жидкости и играющие в нем блики напоминали в этот момент на глубокие воды океана, готовые поглотить неосторожного пловца, пустившегося в плаванье в открытое море…

Разве у него нет силы воли, чтобы это остановить? Что толку было уезжать жить от матери – если становишься все равно ею?

И он остановил это.

6

Утром Владимиру приснился кошмар – ему нередко снились кошмары после встреч с матерью, как он ни пытался перенастроить себя на положительный лад. Засыпая на своем старом диванчике в этот раз, он вспоминал с удовольствием последнее концертное выступление, которое им удалось сделать с друзьями в местном рок-клубе – их приняли очень тепло в тот раз. Однако и это не помогло, и в итоге ему приснился сон, в котором он почувствовал, что словно растворился в матери и ее проблемах, словно перестал существовать, став снова частью ее, стал каплей в море – море алкоголя, надо полагать… Это было удивительно неприятным ощущением.

Он проснулся в холодном поту и со смутной бредовой мыслью, успевшей промелькнуть вслед за сном – а что, если бы он однажды проснулся и обнаружил себя, например, ее рюмкой, а не человеком?

Что только не придет в голову в полусонном состоянии…

Приходя в себя, он думал о матери. Жалость с отвращением слишком тесно переплелись в его душе – распутается ли когда-нибудь этот узел?

Только с ее смертью, которая принесет ему страшную боль именно потому, что ничего так и не решилось, ничего так и не распуталось и не стало лучше. Именно это мучает больше всего, когда он сворачивает в мрачные переулки своей души, в которых чего только не найдешь по теме матери и отношений с ней.