Господи, что это? Мелодия была изумительная, свеча горела, уже оплывая, а мой друг мирно, сладко спал, распластавшись по кровати в одежде и в ботинках. Он просто повалился, как сноп, и теперь передо мной лежало его бездыханное тело.

От досады я чуть не лопнула, от обиды чуть не расплакалась, вспоминая все перипетии сегодняшнего дня и свои бесплодные усилия перевести наши отношения в новое русло. И вдруг такое фиаско! Не расталкивать же его, чтоб напомнить, зачем мы ехали в такую даль. Поистине - отомстил. Зря я его тогда с кровати сбросила.

Что оставалось делать? То, что я и делаю обычно, когда очень злюсь, то есть ем. Ела я с остервенением, без всякого удовольствия. Зажгла большой свет. Пробудился "любовник".

- Что это? Где это я? Ты чего? - вопрошал он. И вдруг с испугом: - А сколько времени? Девять? Кошмар! Я маме обещал быть дома в восемь. - И он судорожно засобирался.

Я смотрела на него и тихо ненавидела и его, и себя. Ехали молча, как с похорон.

Прошло много лет. Мы были просто друзьями. Однажды он приехал починить телевизор и безо всяких объяснений стал моим любовником, отличным и на долгие годы. И когда я спросила: "Что было тогда? Почему ты так долго сопротивлялся?" - он ответил:

- Просто я тогда не нашел в тебе женщину...

- Во мне? Ну, знаешь, если я не женщина, то Волга - не река, - защищалась я, на самом деле понимая, что он прав.

Я действительно не была еще женщиной, тонко понимающей душу мужчины, различающей все оттенки его физического и морального состояния. Я думала только о себе.

Словом, мужчины - мои друзья. И на правах близкого друга один из них задал мне такой вопрос: "А почему изменяет женщина?" Чтобы ответить ему, мне пришлось написать книгу "Искренне ваша грешница".

ИСКРЕННЕ ВАША ГРЕШНИЦА

Отвратительная ложь культуры,

ныне ставшая нестерпимой:

о самом важном, глубоко нас затрагивающем,

приказано молчать, обо всем

слишком интимном не принято говорить,

раскрыть свою душу, обнаружить в ней все то,

чем живет она, считается неприличным,

почти скандальным.

Николай Бердяев

- Итак, мой друг, вы спрашиваете, почему изменяет женщина?

Я ценю ваше любопытство и готова его удовлетворить. Наберитесь терпения, и я расскажу вам свою жизнь. Интимную жизнь женщины. Память об этой далекой молодой жизни очень дорога мне. Но я не хочу уносить с собой в могилу те нерассказанные моменты любви и восторга, гнева и отчаяния, радости и горя, что всегда сопровождают любящие или влюбленные сердца. Пусть прочтут это те, кто любит, и те, кто хочет любить. Никакой особой цели я не ставлю, кроме одной: показать, как противоречива и многогранна душа обыкновенной в жизни и необыкновенной в любви женщины. И насколько она "изменяет" в общепринятом смысле этого слова, оставаясь, однако, верной самой себе. Хочу, чтобы собственническая натура любого мужчины усомнилась в себе и приняла как должное свободу женщины.

Мой друг! Вы прекрасно помните, что я прожила в замужестве долгую жизнь двадцать четыре года! Не пытайтесь подсчитывать - двадцать два из них я изменяла мужу, но не себе. Поэтому сразу отбросим банальный вопрос: "А муж?" "Муж объелся груш", - отвечу. Я не собираюсь давать никаких объяснений по этому поводу - я ведь не на Суде!

КАВАЛЕР ДЕ ГРИЭ

Кавалер де Гриэ! - Напрасно

Вы мечтаете о прекрасной,

Самовластной - в себе не властной

Сладострастной своей Маnоn.

Вереницею вольной, томной

Мы выходим из ваших комнат.

Дольше вечера нас не помнят.

Покоритесь, - таков закон.

...

Долг и честь, Кавалер, - условность.

Дай Вам Бог целый полк любовниц!

Изъявляя при сем готовность...

Страстно любящая Вас

- М.

И раньше, и теперь эти великолепные стихи Марины Цветаевой ассоциируются с ним и со мной тоже. Мне нравятся слова "самовластной - в себе не властной" они так подходят к моему характеру, что я вольно или невольно отождествляю себя с Манон, а его - с кавалером де Гриэ.

Не знаю почему, но на протяжении этого романа мне очень нравилось учить стихи Цветаевой наизусть и при каждом свидании поражать своего "кавалера" новым открытием поэта. Это была необременительная задача, скорее приятная, и до сих пор на сцене я читаю стихи, выученные тогда, - конечно, со значением, с намеком. Меня часто выручает Марина Ивановна, потому что лучше, точнее и острее о любви никто не сказал. Я благодарна своему "кавалеру": роман закончился, а стихи остались со мной на всю жизнь. И в этой книге я часто обращаюсь к ее стихам.

Итак, с чего же все началось? Со взгляда! Как всегда! Взгляд, как выстрел, убивает сразу или не задевает вовсе. Мой взгляд и его встретились... и я увидела синие глаза, яркие губы, красивые зубы, и все это складывалось в очаровательную, обескураживающую улыбку. Еще нет слов, но уже есть улыбка, а это как приглашение: заходите, заезжайте в ворота моей души, хочу знать, кто вы... Иногда слова излишни. Игра взглядов так увлекает, они красноречивее слов говорят, что все уже случилось. Это или сразу, или никогда.

- Мой друг, два слова в оправдание: я, конечно, художник - в том смысле, что не могу спокойно пройти мимо красоты. Красота меня останавливает и завораживает, особенно мужская. Красивый мужчина для меня как хорошая живопись - я могу любоваться им часами.

Вот мне и явилась "картина"! Он был необыкновенно хорош! И потянуло! Толкнуло сразу! Почему?

Это всегда загадка, и я ее себе объясняю так. Совпало! Мое внутреннее состояние ожидания и эта незапланированная встреча. Одна искра высекает другую. А дальше - и пошло, и поехало! - покатило! Типичная схема - меняются только города, обстоятельства и герои.

...В то, теперь уже исторически далекое, время слова "пионерский лагерь" произносились нами с надеждой и радостью, с предвкушением чего-то нового, неожиданного. Хотелось приключений, желательно с любовью, желательно с продолжением. Хотя "пионерский" роман так же, как и "курортный", обречен на быстрый конец.

...Зима. Каникулы. Дети. Мероприятия. Я - старшая пионерская вожатая. Он вожатый второго отряда. Впереди Новый год, елка, праздник.

Наша "лав стори" уже началась. Пока я только говорю немного нежнее, чем с другими, смотрю ласковей, чем на других, останавливаю свой взгляд и любуюсь им издали, но сигналы посылаю и посылаю. И вижу, как он принимает их, как вздрагивает, будто от стрелы Амура, вонзившейся в него, как оборачивается, ищет причину, а она - в моем сердце, в мыслях, в глазах.

Мне сразу становится весело и жить, и работать. И усталость не берет, и по лагерю летаю, как птица, и всех уже люблю: и детей, и вожатых, и его.

Это, конечно, любовь!

Кого люблю, с того больше всех и спрашиваю. Поэтому ему дала самое трудное задание - комментировать по ТВ репортаж с новогоднего бала. Экран телевизора установили тут же на сцене. Это была большая рамка с выключателями, а ведущий должен был "войти в экран" прямо на сцене.

Он сел, открыл рот, смутился и.... молчит. Потом взял микрофон - весь зал, "его" дети, персонал напряженно ждут. Но ничего не происходит. Куда только подевались его раскованность, словоохотливость, обаяние, смелость. Оробел! Не смог! Не выдержал - и под аплодисменты "вышел" из телевизора, так и не сказав ни слова. Потом ему было стыдно в глаза мне смотреть, а мне неудобно было за него. Но в потоке пионерских будней это маленькое ЧП скоро забылось. И мы снова "пасли" друг друга. Он, проходя мимо, обязательно касался меня рукой, я же непременно, объясняя что-то, с улыбкой смотрела на него. И этот условный язык отчетливо сулил быстрое и легкое сближение, которого мы оба хотели. Это можно было видеть невооруженным глазом. Дети всегда безошибочно угадывали, кто в кого влюблен, им нравилось, когда взрослые влюблялись: они тогда были добрые и веселые, и дети их не раздражали.

Я работала вместе с подругой, к которой на встречу Нового года не приехал друг. Она очень огорчилась: к кому бы ей примкнуть - и... примкнула к нам, чего я меньше всего хотела. Мы были уже так наэлектризованы, что поднеси спичку - и мы загорелись бы, как сухие дрова. Нам никто не был нужен, тем более несчастная подруга, которой после двух бокалов шампанского любой мужчина нравится. А тут такой! Первый раз дрогнула от ревности - пили, говорили, пели и... ждали, кого он выберет. Господи, как я боялась, что ему понравится она! Глаза горели теперь у всех. Что было делать? Как делить?