А сейчас, глядя на Катари, Натали прекрасно понимала мысли своей сестры. Где та девочка с громадными глупыми глазищами и высоко убранными волосами? Где тощее дитя, склонившее голову и смеющееся только тогда, когда кто-то рассмеялся первым?

Где б ни была та Катари, здесь её нет.

— Антонин, — прошептала Женевьева, едва-едва вернув себе голос. — Разве он здесь?

— Разумеется, — ответила Натали. — Первым делом я приняла его.

Потрясённая видом королевы, Женевьева даже не позволила себе надуться. Катарина же шагнула вперёд и сжала её запястья, и даже если она заметила, как резко отпрянула Женевьева от этого внезапного жеста, то она этого не показала, просто улыбнулась и потянула её вглубь комнаты.

— Разве тебе не нравятся мои подарки? — спросила Катарина, кивая на коробки. Все они были красивыми, обёрнутыми цветной бумагой, повязанными атласными лентами или бархатными бантами.

— Чьи они? — спросила Женевьева. — От женихов?

— Не от, — отозвалась Катарина, — а для них. Как только я покончу со своими делами, они будут отправлен в Роланс моей драгоценной сестре Мирабеллы.

Кэтрин ласкала прекрасный бант из чёрных лент.

— Скажешь ли ты нам о том, что внутри? — спросила Натали, — или нам стоит угадать?

Катарина перебросила волосы через плечо.

— О, сколько всего прекрасного таится там! Перчатки и редчайшие драгоценные яды на них… Драгоценности, выжигающие клейма на кожи! Иссушенная хризантема, краски которой столь же прекрасны, сколь и ядовиты, предназначенная для столь прекрасного чая, что от вкуса его можно умереть…

— Это не сработает, — ответила Женевьева. — Они проверят. Красивыми ядовитыми подарками Мирабеллу не убить.

— Мы едва не убили эту… природу красиво обёрнутыми подарками, — тихо ответила Катарина и тяжело вздохнула. — Но, может быть, ты и права. Но ведь это лишь маленькие развлечения!

Натали смотрела на коробки. Они были десятков разных размеров и цветов. Каждая из них, вероятнее всего, будет отправлена индивидуально, отдельным курьером. Разумеется, посыльные будут меняться раз за разом, они будут из разных городов, и до Роланса далеко… О, столько неприятностей — и это просто развлеченье!

Катарина устроила ярлычок с тёмными звёздами и завитками, а после пересела на золотисто-белый парчовый диван и потянулась за ягодами белладонны. Она набивала их в рот, жевала, пока ядовитый сок не потёк по её губам, и Женевьева задохнулась от ужаса. Она повернулась к Натали, но не дождалась ни слова объяснений. Когда Катарина отвернулась от ягод, внимание её переключилось на другие яды.

— Пьетр всё ещё не отправил весть? — спросила Катарина, стирая сок с подбородка.

— Нет, и я не знаю, что тебе ответить. Я написала ему сразу же после твоего возвращения, призвала его обратно. И написала своему брату, спрашивая о том, что удерживает его, но Кристоф не ответил…

— Тогда я напишу самому Пьетру, — ответила Катарина. Она прижала руку в перчатке к животу, когда ягоды белладонны вступили в действие. Но если её дар проснулся, то ягоды не должны были причинять ей боль… Тем не менее, кажется, она могла вынести больше, чем когда-либо — о, если б так было тогда, когда ей действительно требовалось показать дар!

Катарина ярко улыбнулась.

— Я напишу письмо перед тем, как вечером отправиться в храм.

— Это замечательная идея, — ответила Натали. — Уверена, ты сможешь его убедить.

Она шагнула к Женевьеве, потянула её к выходу. Бедняжка! Она даже понятия не имела, как должна себя вести! Вне всяких сомнений, она хотела бы быть холодной на эмоции, похлопать королеву по щеке, но королева, казалось, в ответ могла отрубить голову! Женевьева нахмурилась и опустилась в ленивом реверансе.

— Прибыл ли её дар? — прошептала Женевьева, когда они с Натали поднимались по лестнице. — Ведь она ела эти ягоды… Но мне кажется, что руки её немного припухли в перчатках…

— Не знаю, — тихо ответила Натали.

— Но разве дар может проявляться таким образом?

— Если её дар не придёт, ей придётся потрудиться… и позаботиться о своём здоровье. Слишком много яда… она могла навредить себе. Повредить себя!

Натали остановилась.

— Да, я знаю, что это так, но я не в силах её остановить.

— Но что с нею случилось? — спросила Женевьева. — Где она была все эти дни после Белтейна?

Натали вновь вспомнила ту человеческую тень, что переступила порог её дома, серую и холодную… Иногда она видела её в своих снах, бросалась к её постели и боялась, что увидит там мертвеца. Натали дрожала, и вопреки теплу лета, она мечтала о пожаре и об одеялах на своих плечах.

— Возможно, нам лучше не знать об этом.

Письмо от Катарины к Пьетру состояло всего их троих строк.

«Милый Пьетр!

Вернись ко мне. Не бойся. Не задерживайся.

Твоя королева Катарина».

Бедный Пьетр! Ей нравилось думать о том, что он где-то прятался. Или, может быть, мчался по колючим кустарникам, по ежевике, и ветви хлестали и жалили его точно так же, как жалили её в ту ночь, когда он встретился с нею у пропасти. В ту ночь, когда он столкнул её вниз.

— Я должна позаботиться о том, что сказала, Милая, — обратилась она к змее на её руке. — Он всё равно будет считать меня своей маленькой королевой, — она улыбнулась, — и я не должна испугать его…

Вероятно, он думает, что его запрут в камерах под Волроем по возвращению… Что она позволит одержимому войной стражнику бить его головой о стену, пока он не превратится в сгусток крови и чего-то серого… Но Катарина не рассказывала о том, какую роль он сыграл в том ночном падении — и не собиралась. Она сказала Натали, что примчалась к пропасти сама, когда в панике мчалась от медведя Арсинои.

Катарина смотрела в окно, устроившись удобнее за письменным столом. На востоке, там, за холмом, сверкал Индрид-даун в свете позднего солнца. В центре красовались чёрные шпили Волроя, они впивались в небо и затмевали всё вокруг. Даже горы сжимались в страхе, отступались, словно тролли, которых испугал яркий свет, порождения сказки пред реальной жизнью…

Ягоды белладонны мучили её, но Катарина не содрогнулась. Вот уж месяц прошёл с той поры, как она пробиралась сюда из глубины острова, и теперь Катарина могла противостоять чему угодно.

Она отклонилась на стуле и открыла своё окно. В эти дни её покои немного пахли болезнью и любимыми животными, на которых она проверяла свои яды. Маленькие клетки с птицами и грызунами заполняли комнату, выстраивались рядами на столах и у стен. Некоторые из них уже лежали мёртвыми, только ожидали того мига, когда их предадут земле.

Она встряхнула клетку на углу стола, пытаясь разбудить маленькую серую мышь. Она была слепа на один глаз и лыса от ядовитых протираний Катарины. Она открыла дверцу, и мышь поползла вперёд, нюхая, но опасаясь есть предложенное.

— Однажды я была мышкой, — промолвила она и сняла перчатку, протянула руку и погладила грызуна по лысой головке. — Но меня больше нет.

Волчья Весна

Арсиноя и Джулс сидели за кухонным столом и резали картошку, когда дедушка Эллис ворвался сквозь боковую дверь со своим белым спаниелем. Он отбросил седую прядь со лба и протянул маленький чёрный конверт с восковой печаткой Чёрного Совета.

Бабушка Каит надолго остановилась, перестала даже рубить травы, поправила волосы, а после они все трое вновь принялись за работу.

— А разве никто не собирается читать? — спросил Эллис. Он положил письмо на стол и подхватил спаниеля, Джейка, не позволяя ему есть сырой картофель.

— А зачем? — фыркнула Каит. — А то мы не знаем, чем всё это закончится! — она кивнула в другую сторону кухни. — Теперь четыре желтка вот сюда…

Эллис отставил Джейка в сторону и вскрыл письмо.

— Они отмечают, что женихи потребовали знакомства с королевой Катариной, — отметил он, вчитываясь в слова.