"Хлебнул, видать, мужик лиха!" - подумал Нерельман. Бородатому хотелось поделился ещё, и он сказал:

- Мужик может пережить землетрясение, эпидемию, ужасную болезнь, любое проявление душевных мук. Самой же страшной трагедией, которая может с ним произойти, остается, и всегда будет оставаться трагедия спальни...

Появившаяся неожиданно стюардесса с подносом и тремя стаканами на нём, спросила:

- Вы о мучительной потребности, которую невозможно удовлетворить в одиночку?

И протянула Бородатому стакан:

- Для вас, пожалуйста, смородиновый кисель!

Второй стакан она вручила Нерельману, а третий оставила себе. Это была яркая брюнетка с карими цыганскими глазами. Наклонясь к Бородатому, она спросила:

- Трагедия жажды - смерть через пару дней. Трагедия голода - смерть через пару недель. А трагедия спальни?

- Аденома простаты через пару лет, рак простаты через пару десятков лет.

- А боженька, - спросила она, - по-вашему, добренький?

Тот убеждённо кивнул. Стюардесса не без ехидства спросила:

- Если добренький, зачем каждому в промежность вставил категорический императив: адамам - кочергу дьявола, и евам печку сатаны? Чтоб наблюдать всевидящим оком "трагедию спальни"?!

Нерельман было согласился, что и правда, похоже, неспроста Создатель встроил в каждое из своих творений механизм принудительного спаривания - принуждалку, изнывалку, хотелку... Однако Григорию Иаковичу показалось странным, что стюардесса так далеко и бесцеремонно выходит за рамки служебных обязанностей. А она наклонилась к Бородатому ещё ниже:

- Я недавно видела про вас фильм, как вы, в последний год своей жизни, демонстрируете жене потребность к совокуплению, изображая перед ней хлопающего крыльями петуха, и громко кукарекая. Правда, что ли, вы так себя вели?!

- ВРАНЬЁ! - отрезал Бородатый.

Нерельману вспомнилось возвращение с экскурсии, когда он слышал, как графиня Аннушка говорила на ухо собеседнице:

- ... у него воспалилась простата, и он зимой на дворе - по несколько раз в день - слепит снежок, и себе в штаны - туда, под низ. И доктору Маковицкому жаловался, что без такой "процедуры" там жжёт, точно гвоздь с наковальни, и яйца болят - не сесть. Одуревшая от вожделения к Танееву, Софья Андреевна мужу уже не...

Бородатый прервал воспоминания Григория Иаковича:

- Что такое сварливая жена, представляете?

Стюардесса, нескромно присаживаясь на подлокотник кресла, предположила:

- Ворчливая?

- Если бы! Свара - это спор до ссоры, ругань. Грешен я перед ближними и пред Богом. Сварливая жена - божья кара.

- КАРМА! - выпалила стюардесса, и Нерельман с Бородатым вздрогнули.

Она вдруг заговорила тоном индийского брамина:

- В браке любовь заболевает... и умирает. И её место занимает отчуждение. Потом - ссора за ссорой, отчуждение перерождается в неприязнь. Дальше скандалы, и в них неприязнь перерождается в ненависть. И однажды, пленники брака могут пожелать друг другу смерти, неважно - вслух, или про себя. И Бог может частично исполнить их пожелание. Разумеется, не сразу! К примеру, вернуть к себе душу их невинного дитя, которое плоть от плоти обоих в паре, где оба ненавидят, и оба ненавистны...

- Вы это, о Ванечке?! - со всхлипом прошептал Бородатый, глядя на неё из-под тяжёлых, будто неподъёмных век.

- Это о карме, - ответила она.

Бородатый согласно кивнул:

- Я теперь знаю ключ к этой тайне: считать себя отдельным существом есть обман.

Обращаясь к Нерельману, он продолжил:

- То, что мы считаем себя отдельными существами, происходит оттого, что покрывало Майи ослепляет наши глаза и мешает нам видеть неразрывную связь с нашими ближними, мешает нам проследить наше единство с душами других существ. Немногие знают эту истину. Для того, чье зрение омрачено покрывалом Майи, весь мир кажется разрезанным на бесчисленные личности. Перестань считать себя отдельным существом - и ты вступишь на путь истины.

- Лекарство от ваших бед в вас самих, - поддержала его странная стюардесса. И произнесла, как тост, пожелание: - Пусть ваш умственный взор никогда не покроет завеса Майи!

Они чокнулись стаканчиками с киселём, и Нерельман чокнулся с ними.

- А насчёт кармы, - Бородатый кивнул на стюардессу, - она права. Вот, дарят тебе, юному, родители мудрость, что у судьбы две ноги - свой дом и честная работа. Береги, родной, обе эти ноги, чтобы по жизни не захромать. А тут, окажется - у судьбы твоей сзади, между ног-то, хвост! И он - твоя карма...

- И он, - подхватила странная стюардесса, - хвост длинный, лохматый, и судьбой твоей рулит!

Бородатый протянул руку к её голове и погладил по волосам:

- А звать тебя, милая, как?

- В позапрошлой жизни, в Древних Афинах, звали меня Ксантиппой Лампрокловной. А в прошлой я была... СОФЬЯ АНДРЕЕВНА БЕРС!

И стюардесса стала превращаться в медузу Горгону с синим лицом. Из её рук и ног к Бородатому устремились синие щупальца, и она зловеще заорала:

- Я ТВОЯ КА-А-АРМА!

- А-А-А!! - завопил, побледнев, Бородатый. Вскочил и бросился к люку аварийной эвакуации.

Нерельман рванулся за Бородатым, и вместе они отомкнули замок и распахнули люк. И там Григорию Иаковичу предстала пасть Левиафана, которая служит входом в геенну. Там прямо на входе черти реплицировали говорящие копии телевизионной свахи Мимозы Сябитовны и приковывали их грешникам в качестве жён - каждому за правую ногу - цепью. Такого ада, понял Нерельман, он не вынесет. Отшатнувшись с жалобным воплем, он бросился по проходу обратно.

Командир воздушного судна потребовал из динамиков:

- Прошу всех занять свои места! Уважаемые дамы и господа! Наш самолёт приступил к снижению...

Дремавшие и спавшие в салоне проснулись. И Григорий Иакович открыл глаза оттого, что настырная стюардесса принялась шестью синими своими руками расстёгивать на его брюках ремень и ширинку. Присев перед Нерельманом на корточки, она теребила ремень за пряжку замка и требовала:

- Ваш ремень!

Командир воздушного судна, через динамики, поддержал её:

- На время посадки просим вас застегнуть ремни безопасности.

Нерельман сделал глубокий вдох, как обычно, после пробуждения. Пальцами, сквозь веки, помассировал глаза. Глянул в иллюминатор: там, в хладном сиянии луны двигались, кажущиеся с высоты мелкими, гребни чёрных волн ночного моря. Слева впереди показались, издали похожие на россыпи бриллиантовых колье на чёрном бархате, огни двух южных городков - Сочисимы и Сочисаки, сросшихся набережными между собою. По опыту прежних полётов сюда, Нерельман знал, что неприятное состояние самолётной пристёгнутости остаётся терпеть до посадки ещё минут восемь или девять.

Он вновь закрыл глаза и увидел лучезарный лик своей Дамы Сердца. Прекрасная Астрологиня, увенчанная короной из ярчайших светил Галактики, улыбалась ему с неба. Сердце Григория Иаковича вспыхнуло, и из него к космической возлюбленной устремился чистый луч нежного тепла.

Боинг вшассинился, врезинился в бетонку посадочной полосы, зарокотал и сотрясся в сверх-усилиях торможения. Раздались аплодисменты. Хлопали, в основном, из второго салона. Григорий Иакович не имел привычки аплодировать лётчикам в конце рейса, но аплодировавших понимал - так они благодарили Судьбу за то, что в экипаже сегодня не оказалось пилота с синдромом Андреаса Любица - мерзавца-психопата, превратившего самоубийство в запланированную гекатомбу с сотнями оборванных жизней авиапассажиров.

Голос Безмолвия предложил Нерельману: "Можно создать прибор - индикатор подлости, шкалированный в единицах измерения "любицах" и "милли-любицах", портативное устройство для экспресс-тестирования аномальных паттернов эрозии совести. Короче, детектор на гадскость, тварскость, мерзкость, гитлерскость, сталинскость, чикатильность, и тому подобную гнусь и погань..."

Из динамиков прозвучало:

- Уважаемые пассажиры, наш самолёт произвёл посадку в аэропорту Сочисаки города Сочисимы. Температура воздуха за бортом...