«Не испытывать жалости, не вглядываться слишком внимательно, не позволять себе мыслей о том, что чувствует твой враг, — мелодичный голос фон Кролока звучал спокойно, и в серых глазах, обращенных к ней, Нази видела понимание, доступное лишь тому, кто слишком хорошо знаком с печальной необходимостью подобного подхода. — Не думать о том, что у него, как и у тебя, наверняка есть возлюбленная или возлюбленный, дети, дом. О том, что он такой же, как ты. Так учат солдат на войне, Нази, и в сущности, не имеет значения, о войске идет речь или о конкретном противнике».

Как легко сгорать от ненависти и строить планы, прикрываясь технической невозможностью их осуществления, силой и умом врага, непреодолимыми обстоятельствами… Но вот он, враг. Прямо перед ней — полностью беззащитный, уязвимый, безоружный, отделенный от окончательной смерти лишь ее приговором. Осталась самая малость — вспомнить все, чему ее учили, и завершить начатое, поскольку это было единственно верным решением, которое Дарэм могла принять ради блага людей, чьи жизни когда-то поклялась защищать, не важно, в родном ее мире или в каком-нибудь другом. Она уже ошиблась один раз, позволив себе пойти на поводу у искусно созданной иллюзии и поплатившись за это не только своей жизнью, но и жизнями семерых людей, ставших ее жертвами. Однако у Нази еще была возможность исправить собственную глупость.

«Только немедленное уничтожение, — мысленно повторила она слова покойного мужа, до боли впиваясь пальцами в холодную рукоять топора, усилием воли заставляя себя не закрывать глаза. — И никаких компромиссов».

*

Небольшое горное озерцо почти целиком было покрыто снегом, из-под которого кое-где проглядывал идеально гладкий лед, в предрассветных сумерках похожий на черное вулканическое стекло. Слипшиеся снежинки лениво сыпались со свинцово-серого неба, куда больше напоминая выпотрошенный из подушки куриный пух, нежели замерзшую воду. Они оседали на волосах и одежде Дарэм, которая устроилась на небольшом обломке скалы возле самой береговой кромки, так что ей время от времени приходилось лениво стряхивать их с себя, дабы окончательно не превратиться в сугроб. Тучи висели настолько низко, что макушки горных пиков исчезали в них, как в тумане, и казалось, будто рассвета сегодня не будет. Однако Нази прекрасно знала, что солнце уже готовится к своему триумфальному возвращению на небосклон, нисколько не заботясь о том, что творится здесь, внизу, поближе к земле. Тишина стояла всеобъемлющая и какая-то ватная, какая бывает только во время сильных и безветренных снегопадов, когда даже человеческий слух способен уловить шорох сталкивающихся в неподвижном воздухе снежных хлопьев.

— Намереваешься здесь?… Хм, я бы употребил слово «заночевать», однако оно бессовестно погрешило бы против истины, что, впрочем, нисколько не меняет сути вопроса.

Шагов за спиной Дарэм так и не услышала — ее незваный собеседник при желании ухитрялся двигаться абсолютно бесшумно даже по скрипучему снегу. Отвечать не хотелось, да и разговаривать, если уж на то пошло, тоже — тишина была гораздо приятнее, не требуя от Нази ничего, кроме молчания, поэтому женщина просто пожала плечами.

— Не самый разумный выбор, хотя, признаю, вид отсюда и впрямь неплох. Но все же с моей точки зрения не настолько, чтобы созерцать его на протяжении почти тринадцати часов, — непринужденно заметил остановившийся прямо за спиной Дарэм граф, поверх головы женщины разглядывая деревья на дальней стороне озера, и добавил: — Пойдем домой, Нази. Здесь абсолютно не на что смотреть.

— Вы знали? — вместо ответа тихо спросила женщина, задумчиво водя пальцем по тусклому лезвию лежащего у нее на коленях топора.

— О чем именно? — уточнил фон Кролок. — О твоих намерениях? Скажем так, я о них догадывался. Подобные умонастроения, равно как и подобные чувства, довольно трудно скрыть, хотя ты весьма в этом преуспела. Однако, как я уже говорил, я хорошо знаю людей, фрау Дарэм. Порой гораздо лучше, чем мне бы хотелось. К тому же мы с вами зачастую мыслим весьма схожим образом.

— Вот только вам хватило потрохов довести дело до конца, — сказала Нази, и в ее высоком, чуть скрипучем голосе граф отчетливо услышал обреченность и отвращение. — В отличие от меня.

— Не мне упрекать тебя в слабости, — сказал он, сверху вниз глядя на темные, чуть вьющиеся волосы Дарэм, в которых запутались снежинки.

— Еще бы… — из горла женщины вырвался хриплый смешок. — Это полностью в ваших интересах, Ваше Сиятельство, так что вам радоваться впору, какие уж тут упреки?

— Дело отнюдь не в интересах, Нази, — граф негромко вздохнул, и на берегу озера воцарилась тишина.

— Так какой же, все-таки, был план? — спустя почти десять минут спросила Дарэм. — Вы сами сказали, что знали все наперед, а значит, наверняка подстраховались. Отправили Герберта в засаду или придумали что-то более изощренное? Я перебрала уже массу версий, но так и не смогла понять, что, согласно вашим расчетам, должно было произойти?

— Это зависело только от тебя, — просто сказал граф, и Нази, наконец, запрокинула голову, неверящим взглядом уставившись ему в лицо. — Не было никакого плана. Разве что Герберта я и впрямь отослал намеренно. Я был почти уверен, что, невзирая на правила Ордена, которым ты даже теперь еще пытаешься следовать, и которые не предполагают исключений в вопросе уничтожения нежити, именно необходимость упокоения Герберта сдерживала тебя несколько недель. Однако недавние события показали, что вы, фрау Дарэм, приблизились к решимости свести со мной счеты слишком близко, чтобы я посмел и дальше манкировать безопасностью моего сына. Я очень рассчитываю, что ты никогда не скажешь ему правды, Нази. Во-первых, потому что мне пришлось приложить слишком много усилий, дабы убедить его, что я полностью контролирую ситуацию, и в его отсутствие мне ровным счетом ничего не угрожает. Не хотелось бы его разуверять. А во-вторых, видишь ли, Герберт и впрямь питает ко мне очень сильную и весьма трогательную привязанность, так что, боюсь, сам факт покушения на мою «жизнь» всерьез может испортить ваши дальнейшие отношения. Поэтому я искренне надеюсь, что ты не станешь все усложнять своими откровениями.

— Вы хотите сказать, что, если бы я сделала иной выбор… — медленно произнесла Дарэм, которая вторую половину рассуждений Их Сиятельства невежливо пропустила мимо ушей, целиком сосредоточившись на первой.

— … то, очевидно, я не стоял бы сейчас здесь, в снегу, за восемь миль от собственного замка, — спокойно закончил за нее тот.

— И вы считаете, будто я поверю, что вы сознательно дали мне возможность вас по-настоящему умертвить? — Нази скривилась. Граф слишком трепетно был привязан к своему существованию, чтобы сказанное им даже в теории могло быть правдой.

— Я всего лишь ответил на твой вопрос, — фон Кролок едва заметно пожал плечами. — У каждого из нас в свое время был выбор, фрау Дарэм. Я сделал свой на балу, когда твоя дальнейшая судьба зависела только от меня. Ты же сделала свой сегодня в полностью аналогичной ситуации и, согласись, это в некотором роде справедливо. Решение за решение, если можно так выразиться, — граф прищурился, глядя куда-то вдаль. — К тому же, представим на мгновение, что ты действительно оказалась полностью готова со мной покончить не только мысленно, но и на деле. Представим, что план у меня все же был, и я каким-то образом «пережил» сегодняшнюю ночь. Что дальше, Нази? Думаю, не ошибусь, если скажу — подобные решения, как правило, принимаются один раз, так что, помешай я первому покушению, следом за ним непременно последовало бы еще одно, и еще одно… Немного зная твое упорство, драгоценная моя фрау, могу лишь предречь, что вы сражались бы до результата. А это значит, что дабы продолжить свое существование, я, согласно логике, вынужден был бы прервать ваше, — фон Кролок опустил взгляд на продолжавшую пристально рассматривать его Дарэм и негромко проговорил: — Как я уже заметил ранее, Нази, дело отнюдь не в моих интересах. Я не могу обвинить тебя в слабости потому, что она, увы, слишком хорошо знакома и мне. Разница между нами лишь в том, что мне не потребовалось стоять над твоим телом с топором в руках, чтобы признаться себе, что убить тебя я не смогу. Однако существовала вероятность, что разорвать сей «порочный круг» окажется под силу тебе. Признаться, я уже порядком успел позабыть, что такое рисковать по-настоящему и, должен сказать — весьма будоражащие ощущения, которые я, пожалуй, предпочел бы впредь не испытывать. Все же верной гарантии, что, столкнувшись с настоящей возможностью меня упокоить, ты пересмотришь свой вердикт, у меня не было, хотя определенные надежды все-таки имелись, не скрою.