Тогда в движение звездолёт приводил орган из шести тяговых, или иначе, маршевых двигателей, неподвижно закреплённых в корпусе так, чтобы их оси проходили через центр тяжести корабля. Низкий гул и вибрация от их работы звучали, скорее, как зловещее предупреждение, чем как волшебная музыка. Их мощь была такова, что размазала бы нас о переборки тонким слоем, если бы нас не спасали от этого души кореллианцев, создающие компенсирующие гравитационные поля.
В пустоте мы меняли направление полета, используя ещё шесть маневровых двигателей. Два мощных плазменных, почти не уступающих курсовым во всём, кроме экономии рабочего тела, два крохотных плазменных малой тяги и два ионных. Последние не только не требовали охлаждения, но и обладали огромным, несравнимым с плазменными двигателями, удельным импульсом[4].
Часть двигателей имела свои собственные контуры и панели охлаждения. Последние, как крылья тяжёлого неказистого жука, раскладывались в полете буквой "Н", делая звездолёт похожим на фэнтезийный летучий корабль с поднятыми парусами. Но раскрывали их редко. Стоило сделать это в атмосфере, как их бы вырвало напором воздуха, и корабль лишился бы своих крыльев, словно падший ангел, сброшенный с облачных вершин.
Большинство раскладных элементов у кораблей, складывающихся при посадке, были именно такими панелями охлаждения.
Именно такие 'паруса' несли и СИД-истребители империи Палпатина. Как, кстати, и ионные двигатели, но они были дороги, занимали много пространства и имели смехотворное отношение тяги к своему весу. Во всяком случае, на данный исторический момент. Но малое энергопотребление и расход газа тибана наряду с очень точным управлением тягой делали их идеальными для маневрирования.
Теоретически для выполнения любых маневров в пространстве было достаточно одного двигателя, чей вектор тяги мог создавать крутящий момент в любом направлении. Но конструкция наших плазменных двигателей не позволяла сильно изменять их вектор тяги. Мы были вынуждены выбирать из всеракурсности, невысокой цены и большой тяги только два пункта. И полноценное управление тягой туда не входило. Поэтому они и были скомпонованы, исходя из соображения её постоянного направления.
А исходя из этого, необходимо было как минимум три двигателя, вектор тяги которых не пересекался с центром масс корабля и создавали замкнутый контур так, чтобы центр тяжести находился внутри него. (Также можно было менять центр тяжести, имея всего один двигатель, но это был очень экзотический способ, как и использование изменения момента импульса объектов, расположенных внутри звездолёта). Создавая крутящий момент, можно было развернуть корабль в любом направлении, не меняя вектора его основного движения, ведь лететь в пустоте он мог и боком, и вперёд кормой. Аэродинамика уже не диктовала свою волю покинувшим вязкий плен атмосферы.
Затем следовало, скомбинировав мощность всех трёх двигателей так, чтобы они компенсировали крутящий момент друг друга, направить тягу в желаемом направлении, изменяя направление полета. Но это было долго, муторно и требовало высокой точности ориентации двигателей и регулирования их тяги. Для того чтобы поймать баланс мощностей и точно повернуть корабль, надо было сначала постичь дзен.
Поэтому в случае чего можно было маневрировать с помощью тяговых двигателей. Можно было бы и вообще сконструировать корабль без маневровых двигателей. Но это бы наложило свой отпечаток на расположение тяговых. Их оси бы не проходили через ЦТ, а располагать их желательно было бы зеркально парами. Поскольку отказ одного из двух двигателей был бы столь же фатален, как и всей пары целиком. Ведь вместе с приданием импульса, оставшийся в строю двигатель начал бы ещё и раскручивать корабль, как маховик. До тех пор, пока он бы не развалился от центробежных усилий. А экипаж не стал фруктами в соковыжималке.
Но именно так и были расположены двигатели на 'Счастливой шлюхе'. Инженеров Мон-Каламари преследовала нездоровая тяга к резервированию, которая вместе с желанием сделать корабль с высокими эксплуатационными характеристиками выливалась в его стоимость.
Самое печальное - в космосе твой крик о помощи никто не услышит. И потеря любого из двигателей, составляющего их минимально возможное количество равносильна затянутой смерти. Но от того не менее неизбежной. Не расположив нужным образом корабль и не выровняв его курса, нельзя совершать гиперпрыжок в желаемом направлении. Впрочем, если такое случится в цивилизованных секторах с активным судоходством, то всё закончится томительным ожиданием буксира. Только "буксиры" здесь больше "буксируемого" корабля.
Именно по этим причинам практически на любом корабле была уйма двигателей. Особенно на корабле военном или пиратском. Потеря даже половины из них тогда не угрожала полной утратой управляемости, а первыми в бою выбивали именно двигатели. Затем сгорали щиты, и приходила костлявая. Или ПРИХОДИЛ.
Для ведения маневров неплохо бы знать свой центр тяжести, поэтому перед вылетом мы ввели данные о расположении и массе реакторов в трюме. При разгоне по прямой смещённый от присутствия груза центр тяжести мешал нам использовать тягу всех семи двигателей на сто процентов. И именно по этой причине трюм расположен в пространстве прямо напротив группы двигателей, а не в стороне от их осей. В противном случае основные движки просто раскручивали бы нас вокруг своей оси, как волчок.
Необходимо также регулярно калибровать двигатели для уточнения их тяговых характеристик. При их повреждении все эти данные теряли смысл, приходя в хаос - это тоже следовало знать. Вообще, в ходе любого боя как никогда растёт энтропия. Всем вышеперечисленным забивал свою голову Ивендо. Теперь за это отвечало сразу три члена экипажа. Нейла же в железе не разбиралась совершенно. Или ей не хватало пространственного воображения.
Всегда можно было побрезговать интеллектуальным трудом и свалить все эти сложности на бортовой компьютер, но в экстремальной ситуации за это можно было поплатиться. Пилоты-дроиды не были сертифицированы для сложных маневров и гражданского применения. Я знал, что R2-D2 в киношной вселенной мог пилотировать самостоятельно, но его, похоже, от меня отделяла не одна тысяча лет. И это было правильно, управление своими руками рождало неведомое прежде чувство свободы и контроля. Это было намного интереснее, чем смотреть в транспаристил единственного иллюминатора живым грузом, поглядывая на траекторию корабля, ведомого роботом. Сотни тонн инженерного гения, преодолевшего и планетарное тяготение, и релятивистский барьер готовы были прийти в движение от легкого прикосновения к рукоятям. Это не могло не возбуждать.
Я сел в штурманской и смотрел на мешанину данных, сигналов и графиков. Нас облучала пара десятков радаров, несколько гиперсканеров; и можно было только догадываться, сколько пассивных средств наблюдения пристально изучало 'шлюху'. Мы не прилетали и не улетали незамеченными. Те, кому это нужно было, всё записали и зафиксировали. Контрабанда могла существовать только с попустительства властей, как и пиратство в семнадцатых-восемнадцатых веках в Карибском бассейне.
Пока мы выходили на орбиту, я записывал в память бортового компа частоты и характеристики сканирующих излучений - я собирался разобрать их на досуге. По нормам безопасности на скорость входа в гипер существовали ограничения для того, чтобы успеть отвернуть от неожиданного препятствия при выходе в нерасчётной точке, но мы покидали атмосферу, как баллистическая ракета, уже перешагнув первую космическую. Следуя правилам, мы вышли бы к точке входа в гипер за пять часов, но Травер не потратил и одного. Эти правила касались только нашей безопасности, поэтому никто Травера не останавливал. Пять минут расчётов навикомпа, и синеватый ореол окружил наш корабль. Убедившись в нормальной работе всех систем, я вышел из штурманской. Что не исключало того, что что-нибудь отвалится от корпуса через час-другой. По пути в кают-компанию я встретил Травера с Фарландом.
