— Конечно. Почему нет?
Баки коротко, на выдохе, застонал и поцеловал его в шею. Они были почти одного роста, плюс Стив стоял, чуть расставив ноги, что все упрощало и одновременно усложняло в разы. Сложнее всего было помнить, что одно неверное движение, и измученное тело вместо удовольствия почувствует боль.
— Думаю, ты достаточно чистый, — хрипло сказал Баки, снова прижавшись сзади, якобы для того, чтобы дотянуться и выключить воду.— Проверим теорию миссис Барнс о живительной силе поцелуев?
Стив мог только кивнуть. Тяжело навалившись на Баки, он выбрался из душевой кабины, позволил обтереть себя полотенцем и уложить в постель. Баки вытирался одной рукой, другой поправляя подушки у Стива под спиной, а тот смотрел на его непривычно смуглое тело. Загар был везде, совсем везде, вызывая ревнивые вопросы. Баки его взгляд заметил.
— Специальный крем, — пояснил он. — Эффект держится две недели. За полгода извел ведро этой дряни, от одного запаха тошнит. Надо будет стрясти с Фьюри несколько лишних тысяч за моральный ущерб.
Стив многое мог бы сказать о моральном ущербе, об уничтожении небольшой армии одними руками, но Баки вдруг улыбнулся, откровенно разглядывая его, и стал солнечным, совсем как раньше, и дурные мысли выдуло теплым летним ветерком, таким, как на той самой крыше, в Бруклине, много лет назад. Когда у Баки были глаза цвета насыщенной небесной лазури, веселые и озорные, когда все еще было впереди: и война, и смерть, и разлука.
— Иди ко мне, Бак, — сказал он, удивившись звучанию своего голоса. — Иди.
Баки отбросил полотенце и кровать прогнулась под его немаленьким весом. Он навис над Стивом, полулежащим в горе подушек, и лицо его приобрело хищное выражение.
— Играем в игру «Гимнастка на бревне», — низким голосом сказал он. — Ты — бревно.
— Что? — Стив хотел возмутиться, но ему было слишком смешно. — Ну, спасибо.
— Подлечишься — поменяемся. Или оба будем гимнастками.
— Или оба бревнами. После миссии, например, я вряд ли на что-то другое сгожусь.
— Как и я. Так что лежи и поскрипывай, Роджерс, — Стив уже открыл рот, чтобы возмутиться, но Баки, ухватившись руками за изголовье кровати, его поцеловал. Глубоко, жадно, покусывая губы и толкаясь языком. Оставаться неподвижным становилось невыносимо сложно.
Баки лизнул его в подбородок, шею, прижался губами к истошно бьющейся артерии на шее, прикусил ее слегка и, перенеся вес на металлическую руку, сильно сжал живыми пальцами сосок.
Стив застонал, дернулся, отчего тело тут же возмутилось — заныли едва сросшиеся ребра и ушибленный крестец.
— Лежать, — скомандовал Баки. — А то уйду в душ дрочить, оставив тебя наедине с твоим шикарным зарядом патриотизма, — его рука скользнула к члену и легко огладила головку.— Помнишь — точечные артобстрелы. Никаких масштабных действий, капитан.
— Артобстрелы? Несколько? — хрипло выдохнул Стив, стараясь не слишком резко подаваться бедрами.
— Зависит от того, как ты войдешь в роль. Не хочу, чтобы на твоей могиле написали: «Он умер, делая то, что любил».
— Баки…
— Ч-ш-ш, все хорошо, мелкий.
Баки снова куснул его за шею, зализал место укуса, погладил плечо, скользнул полураскрытыми губами по груди, чуть задержавшись на сосках. Облизал их, легко подул, и, дождавшись, пока они затвердеют, прикусил каждый.
— Баки, черт… Господи…
— Что-то болит?
— Нет. Хорошо. Знал бы ты, как хорошо.
Баки приподнялся, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Знаю. Поверь, знаю, как никто. Смотри на меня, Стиви. У меня от тебя… Господи, у меня от тебя… коротит. Здесь, — он приложил металлическую руку к груди, а живой провел по всей длине члена Стива. — Красивый. Такой, будто ненастоящий.
Стив, сжав зубы, обхватил ягодицы Баки ладонями и сжал их, пытаясь унять жгучую, жадную жажду внутри. Он проклинал чертов взрыв в бункере, потому что не мог сжать Баки изо всех сил, вплавить, впечатать в себя, надышаться, насытиться им, особенно теперь, когда самое страшное позади, как и недоговоренности, и есть только они. Вдвоем. Друг для друга.
— Я тебя… я так тебя люблю, Бак.
Баки вместо ответа вывернулся из хватки, скользнул вниз и вобрал член Стива в рот, сразу весь, до основания, так, что Стив задохнулся, подавился воздухом, вцепился во все еще длинные волосы Баки и просто исчез сам по себе. Остались лишь они, спаянные, слитые вместе, и это ощущалось правильно, цельно.
Под веками плавились белые звезды, мир вокруг стремительно летел мимо, куда-то в пропасть, в тартарары, Стив слышал только стоны Баки, ощущал влажную тесноту его рта и бесконечную, безумную любовь к нему. Такую, ради которой стоило провести во льдах семь десятков очень долгих лет. Ради нее стоило умереть. Или жить вечно.
— Лежи, — прочистив горло сказал Баки, слизывая с уголка припухших губ белесую каплю. — Просто смотри на меня, ладно? Стив?
Стив заторможено кивнул, его выжало, выкрутило только что, распылило и создало заново. Он чувствовал, как кровь быстрее разгоняется по жилам, как она несется, грохоча, к каждой поврежденной клетке, и вымывает из тела болезнь.
Баки навис над ним, упираясь коленями по обе стороны бедер, придерживаясь бионикой за изголовье. Он совершенно безумными, посветлевшими глазами смотрел на Стива и быстро ласкал себя. Стив, едва дыша, смотрел на него снизу вверх, на то, как вздуваются мышцы, как они перекатываются под блестящей от пота кожей, а потом с трудом поднял руку и толкнул Баки к себе.
— Дай я… как ты мне, — выдавил он из себя, не зная, как, не смея озвучить то, что хотел сделать.
Баки коротко, загнанно выдохнул и кончил с низким, животным рыком, заливая Стиву грудь и шею. Несколько теплых капель попали на щеку и губы, заставив инстинктивно облизнуться, и Баки, увидев это, просто обезумел. Он что-то шептал по-русски, отрывисто и твердо, касался губами приоткрытого рта, слизывал собственное семя со Стива, прихватывая губами теплую кожу, и едва не терся об него всем телом, якобы созданным для войны.
— Ты, ты, — шептал он, касаясь его, будто видел впервые, — ты мой. Я не отдам… никто больше, никогда.
— Твой. Никогда, — так же тихо отвечал Стив, чувствуя, как снова предательски щиплет глаза. — И ты мой.
— Я всегда был твоим, мелкий, — наконец, Баки устало опустился рядом и помог улечься Стиву. — Даже когда… все эти семьдесят лет, что ты проспал — тоже.
— Устал?
— Zaebalsya— точнее передает глубину проблемы. Все эти суды, допросы, интервью. «А вы правда выжили при падении с поезда, мистер Барнс?» Нет, бля, я пошутил. В общем…
— В общем, спи. У меня тут регенерацию подстегнуло, к утру сможем вернуться на подоконник.
— Мечтай, — Баки сладко зевнул и перебросил здоровую руку Стиву через живот. — Как же мне тебя не хватало, — сонно заметил он. — Всю жизнь не хватало.
— Я больше тебя не оставлю, Бак.
— Угу. После всего, что ты обо мне знаешь… это было бы непорядочно. А ты — какой угодно, но не непорядочный.
Стив со скрипом повернулся к Баки лицом и сунул руку ему под подушку. Было приятно ощущать тяжесть его головы на предплечье, так уютно. По-домашнему. Он был дома.
***
— Пробежка отменяется, — бросил Стив, вернувшись из подъезда. Баки молча поднял брови, но с подоконника слезать не спешил.
— Острый приступ патриотизма?
— Тебе когда-нибудь эта шутка надоест? — Стив был обеспокоен, но все равно улыбнулся. — Хотя насчет патриотизма — в прямом смысле этого слова — сейчас в точку. Координатор созывает общий сбор. Где твой телефон, что ты так на меня смотришь?
— Мы его вчера разбили. Когда ты с размаху впечатал меня в стену прихожей.
— Нечего было… распускать руки и мешать мне управлять мотоциклом, — Стив недавно разучился краснеть, но воспоминания о вчерашней выходке Баки, когда он едва не расстегнул на нем джинсы на глазах у всего Нью-Йорка, пока они ехали домой, заставили ощутить, как к щекам приливает проклятый жар. — Собирайся.
