__________
* — понятия не имею, как правильно называется та штука, которую Наташа стянула с лица, когда перестала притворяться членом Совета.
========== Часть 8 ==========
Стив сидел в кофейне после пробежки, как делал почти каждое утро. Привычный порядок действий успокаивал, позволял хотя бы какое-то время не думать о Баки, о том, сообщили бы ему, если бы с ним что-то случилось или нет. К выводу, что нет, не сообщили бы, а, значит, отсутствие новостей — это вовсе не хорошая новость, он пришел давно, и с тех самых пор старался не думать о Баки вообще.
Официантка принесла ему кофе, улыбнулась чуть шире, чем обычно, и отошла, покачивая бедрами. Стив вздохнул. Его зря считали последним девственником Америки и образцом морали. Он, конечно, не пускался во все тяжкие, до того же Старка ему было далеко, но женщины у него были. И во время войны, и позже. Легкие приятные отношения, где никто никому ничего не обещал (хотя Сара из подтанцовки, с которой у Капитана Америка случился дебют, конечно, всем похвасталась, и остальные девушки были недовольны ее удачливостью). И вот теперь там, где раньше была заинтересованность и самый простой датчик нравится-не нравится, не оказалось ничего. Визуально Стив воспринимал и длинные ноги, и тонкую талию, перетянутую пояском кружевного передника, и пухлые блестящие губы, но та самая струна внутри молчала. Стив несколько секунд пытался решить, не начать ли оценивать мужчин с «той самой» точки зрения, и поморщился. О мужчинах не хотелось думать вообще. Только о Баки. О Баки, от которого не было вестей уже три месяца. За это время Стив будто сбросил старую кожу, стеснявшую, мешавшую рассмотреть его, себя, трезво оценить все то, что между ними произошло.
«Не суй голову в песок, хотя бы ради меня», — сказал на прощание Баки.
Теперь Стив понимал, что он имел в виду. Теперь он даже в какой-то мере был благодарен Баки за то, что тот не стал давить, а дал время тому странному чувству, что зрело в Стиве, окрепнуть. Оно было тяжелым, собственническим, окрашенным темным беспокойством и какой-то глубинной, нутряной уверенностью, что то, что так душно ворочается в груди — и есть настоящее. То, о чем столько написано, спето и нарисовано.
Если бы еще при этом Баки не попал к черту на рога, если можно было разрубить тот узел, что затягивается в груди при мысли о том, что Баки подвергает себя опасности, один против всех, как последние семьдесят лет, что ему никак нельзя помочь.
Стив сжал кулаки, ощущая иссушающее бессилие. Кофе остывал, и он, отогнав мысли, попытался успокоиться. Если Фьюри не раскололся и настоятельно посоветовал Стиву не вмешиваться, чтобы не навредить, то оставалось только искать Баки самому, и тут то самое «не навреди» становилось во главу угла.
Под стаканчиком оказалась салфетка с длинным рядом цифр. Стив уже хотел выбросить ее (номера телефонов официанток, готовых к случайным связям, его не интересовали), но тут его внимание привлекла по-особенному написанная восьмерка. Вытянутая почти в линию, без явно выраженных колечек. Как ее писал Баки.
Сердце замерло, а потом зачастило как сумасшедшее. Это код. Это код из их с Баки детства, когда они любили играть в шпионов. Первые четыре цифры — время. 0302 — три часа пополудни. Еще четыре цифры — квадрат. Стив нашел в телефоне карту и увеличил Бруклин Айленд. 1405 — середина восточной части. 1834 — дом восемнадцать, квартира тридцать четыре, 2320 — условный стук. Два удара, пауза, три, пауза, еще два.
Улыбнувшись, Стив взглянул на часы, скатал салфетку в шарик, проглотил ее и запил кофе. Чтобы уж совсем как в детстве. Он не мог перестать думать о том, как хорошо, что Баки помнит, как они в школе оставляли записки в условленных местах или передавали их друг другу через учеников младших классов. Несколько раз бумажки с кодом попадали не в те руки, но никто так ничего не понял, и Баки раздувался от гордости за свою придумку.
Открывая ключом дверь, Стив вспоминал, как волнующе было прикидывать,в каком квадрате Баки придумал встретиться в этот раз, как упоительно было рассматривать карту, делая едва заметные пометки, делить ее на пятнадцать равных квадратов по горизонтали и десять — по вертикали, потом отыскивать нужный, сверяясь с запиской.
Чаще всего здание, выбранное Баки, было заброшенным складом или фабрикой, и тогда вместо номера квартиры стояли нули, но иногда это был барак под снос, и тогда поиски Баки становились еще упоительней.
Стив глупо улыбался, распечатывая карту Бруклина, по старинке деля ее карандашом на квадраты, отыскивая нужный и уже там — дом номер восемнадцать. Это действительно оказалось в старом квартале, и дом наверняка был ветхим или вообще нежилым. Но Стиву было хорошо, так хорошо, как не было уже лет восемьдесят-восемьдесят пять, с тех пор, как Баки начал интересоваться девушками, носить им после школы портфели, и их игра постепенно сошла на нет. Стив был рад, что Баки не забыл, хотя мог скинуть код через интернет, или просто написать смс с одноразового номера, но так было интересней. Так было понятней, и так было только для них двоих.
Стив готовился к встрече, как к свиданию. Ну, если можно себе представить свидание с таким, как Баки, не будучи при этом одной из легкомысленных девиц, помешанных на танцах. Хмыкнув, он все-таки завернул в пергаментную бумагу два сэндвича (они с Баки всегда любили перекусить во время «явок») и решил по дороге купить кофе.
Насвистывая, Стив быстро сбежал по лестнице и, подумав, решил не брать мотоцикл — слишком приметно. Подкинув на ладони ключи, он ниже надвинул кепку и направился к метро. Времени у него было с избытком.
Дверь под номером тридцать четыре была облупленной, но прочной. Вокруг стояла тишина, пахло застарелой грязью и заброшенностью, а сердце у Стива колотилось так, что, казалось, Баки слышит его за дверью.
Два, три, два — в этот раз код был простым, и дверь как обычно открылась, едва прозвучал последний удар.
Если бы Стив не знал, что это — Баки, он бы никогда его не узнал. Во всяком случае, издалека, мимоходом и на улице. И привычная профессиональная наблюдательность, и тот факт, что они с Баки выросли вместе, не помогли бы совсем.
— Заходи, — сказал незнакомец со странным акцентом и, широко улыбнувшись, распахнул дверь
На Баки была кожаная куртка, а под ней — тонкая белая майка, которую Стив привык считать бельем. Темные джинсы обтягивали, как вторая кожа, непривычные иссиня-черные волосы, отросшие до лопаток, были стянуты в хвост, а глаза были темно-карими. Добавить к этому загар, сережку с явно недешевым камнем в правом ухе и золотую цепь толщиной в палец с огромным крестом на груди — вот перед вами типичный парень из латинского квартала, но никак не Баки Барнс, которого Стив знал всю жизнь.
— Привет, — сказал Стив, улыбаясь.
Баки вернул улыбку, поманил за собой, и они оказались на маленькой кухоньке. Стив разместил принесенные сэндвичи и два стаканчика с кофе на колченогом столе и принялся рассматривать Баки. Тот стянул куртку, кинул ее на один из стульев, а сам устроился на подоконнике — по привычке.
Все слова испарились из головы Стива. Он столько хотел сказать Баки, и не мог. Вместо этого рассматривал левую руку Баки, удивительно живую, настоящую, почти полностью покрытую черной татуировкой, багровый шрам вокруг плеча, где должен быть стык металла и живой плоти, его губы, особенно губы — полные, темно-красные, фантомный вкус которых тут же возник на языке, вспомнился, как будто с последнего поцелуя не прошло три очень долгих месяца.
— Как ты? — нарушил молчание Баки и, щелкнув вычурной золотой зажигалкой, закурил.
— Нормально. Скучаю, — отозвался Стив. Он не знал, на что конкретно сейчас имеет право, и невысказанное, только-только окрепшее в груди чувство висело над ним, как дамоклов меч.
Баки смотрел на него, склонив голову к плечу, и едва заметно улыбался.
— Я тебя люблю, — очень буднично, спокойно сказал Стив, решившись, просто констатируя факт. — В том самом смысле, которого не вкладывал в эти слова в прошлый раз. Просто чтобы ты знал.
