24 февраля

Наконец Энди подошел к моему столу и сказал, что начальство велело ему составить своего рода рекламную брошюру — чем занимается наша компания и кто мы такие, убедительный документ, предназначенный для рассылки нашим настоящим и потенциальным клиентам, как это делает партия лейбористов. Еще он сказал, что должен выделить время и организовать фотосъемку всех сотрудников, и меня в первую очередь, поскольку я в данное время провожу одно из самых важных мероприятий.

Я была ошеломлена, что он не упомянул про тот вечер, и почти согласилась на фотографирование. Само собой, я не позволю фотографу снимать меня без моего ведома и показывать снимки, пока сама не просмотрю их. Я наврала Энди, сказав, будто недавно снималась для бабушки у профессионального фотографа (бедная старая бабушка, за эти четыре года, что прошли после ее смерти, я ссылаюсь на нее чаще, чем при жизни), и обещала найти снимки. Прекрасно, теперь я могу истратить пару сотен и спокойненько сфотографироваться. Помни, лучше выложить двести фунтов, чем изводить себя, представляя, как Энди и Новая Секретарша Сара рассматривают снимки и хихикают над нелепым выражением лица, с которым тебя подловил фотограф, словно перед тобой расстрельная команда или трусы у тебя надеты наизнанку и задом наперед.

То, что Энди не упомянул про тот ужин, было очень любезно и мило с его стороны, я радовалась этому весь день. Что же, черт возьми, происходит? Позвонила Салли, чтобы она пролила немного света на его поведение, ее дома не было, и я застала Красавчика Дэна. Рассказала ему, что случилось, а он просто-напросто сказал: «Я говорил тебе, что он — гей, этот Энди, он, наверно, только и делает, что мечтает о своем милом дружке, и абсолютно забыл о случившемся». Тут до меня дошло, что Дэн просто заводит меня. Я снова пристала к нему, мол, пусть скажет, что это за мужская игра, в которую играет со мной Энди. «Неужели ты не догадываешься, Клин, что ты в самом деле ему нравишься, что он вовсе не обратил внимания на твои ноги и, в отличие от тебя, не видит во всем этом никакой трагедии?» На этом беседа закончилась, очевидно, Дэн продолжает дурачиться, и добиваться от него серьезного ответа бесполезно.

Разговор с Дэном настолько разозлил меня, что я решила не ломать над всем этим голову и навестить старую миссис М. Нашу беседу мы, естественно, закончили обсуждением Энди и всего, что его касается. И она согласилась с теорией Дэна. Не думаю, чтобы она тоже меня дурачила, и все же такое ощущение, будто весь мир против меня — что за безумная фантазия, будто я в самом деле нравлюсь Энди?

25 февраля

Сегодня видела Энди только мимоходом. Подтвердила все заказанные Поцци места конференций. Не стала пока звонить мамуле насчет уикенда в Бирмингеме, может, если протяну подольше, окажется, что она уже наметила какие-то другие дела. Так уже было не раз. Позвоню и скажу, что с удовольствием проведу с ней весь уикенд, а окажется, что у нее другие планы. Я сделаю вид, что жутко огорчена и разочарована, чтобы для разнообразия она почувствовала себя виноватой, и этого хватит по крайней мере до Рождества. На работе ничего особенного не произошло, если не считать, что в контору опять прислали цветы. Когда я увидела посыльного с букетом, у меня упало сердце. Черт возьми, я больше не выдержу испытующих взглядов коллег. Но оказалось, что эти цветы не для меня — какое счастье! Чувствовала себя со всеми в офисе немного напряженной и раздражительной: еще бы — постменструальный синдром плюс Энди, который висит над моей головой дамокловым мечом. Думаю, он выжидает, чтобы обрушить на меня ураганный огонь за мое поведение в тот вечер. Я чувствую себя как перед казнью, скорее бы уж заработала гильотина, зачем так долго мучить меня? Видно, он задумал что-то ужасное, не мог же он отнести мое поведение в тот вечер на счет нервов, нет, нет, это было бы слишком благородно с его стороны, да и никто не смог бы.

26 февраля

Слава богу, по крайней мере с этим покончено. Я не могла выносить напряжение ни мгновения дольше. Приняла это решение сегодня утром, осознав, что по дороге на работу в автобусе скрипела зубами, да так громко, что сидящий рядом джентльмен буквально взвыл, к тому же я, видно, еще и тихонько постанывала, отчего страхолюдная леди на переднем сиденье пересела на другое место.

Решив, что с меня довольно бессонных ночей, я прямо от лифта прошествовала в кабинет Энди и, как была, в пальто, встала перед ним и выпалила: «Послушай, я знаю, ты считаешь меня безнадежной пьяницей, знаю, что я мерзко выгляжу в голом виде, ну, в полуголом, и что ты носишься со мной только из жалости, ну и еще потому, что я старше тебя… Красавчик Дэн говорит, что ты гей, я так не считаю, но тебе лучше было бы быть им, чем спать со мной! Так почему бы тебе не покончить разом со всем этим, зачем мучить меня своими любезностями?»

Несколько мгновений Энди молчал, а потом выдавил из себя: «Не можешь ли ты оставить нас на несколько минут?» В первую секунду я остолбенела, потом поняла, что он обращается не ко мне, а к Новой Секретарше Саре! Она все это время находилась здесь, видно, стенографировала — ясное дело, не мои вопли, а то, что ей до этого диктовал Энди.

Во всяком случае, она вышла, стараясь не встречаться со мной взглядом. Энди закрыл дверь и сказал: «Я не считаю тебя пьяницей и веду себя с тобой нормально не из жалости, и старше меня ты только по положению. Я вовсе не считаю тебя мерзкой без одежды, даже наоборот. И кто такой Красавчик Дэн?» Я чуть не умерла, и зачем только я сказала, что я старше него? Я готова была удавиться. Да я и не ожидала ничего другого… что он еще мог сказать? Ведь не мог же он согласиться со всеми обвинениями: «Да, голая ты выглядишь омерзительно, да, я был любезен с тобой, потому что мне тебя жаль, да, я не гомосексуалист, но предпочел бы быть им, чем спать с тобой».

Последовала пауза, думаю, он ждал ответа, но у меня возникла еще одна проблема. Мои высокие замшевые сапоги причиняли мне ужасные мучения. От центрального отопления они вдруг так врезались в икры, словно мне обдали ноги крутым кипятком. В кабинете у Энди в самом деле было ужасно жарко, может, он из тех парней, что нарочно включают отопление на полную катушку, чтобы женщины снимали жакеты. Внезапно моя уверенность куда-то улетучилась. Когда я пришла с мороза, мне даже, как обычно на холоде, казалось, будто я немного похудела, а теперь я ощущала себя взволнованной и потной. Я чувствовала себя словно на раскаленной сковородке, мне хотелось выползти вон на карачках. Наконец я решила отразить удар: «Он — жених моей лучшей подруги». — «Кто?» — спросил Энди (ну и ну, он не шибко сообразительный). «Красавчик Дэн, ну, тот, кто подумал, будто ты гей». — «А-а!» — все, что Энди мог ответить. Он, наверно, заметил, как излишки мяса нависают поверх моих сапог. И только я собралась дать деру, как Энди сказал: «Давай просто забудем тот вечер? Я тоже был не в лучшей форме. Давай в следующий раз пообедаем вместе, это будет проще». Надо же, я уже чувствовала себя в безопасности, и вот снова стала тонуть. Он опять сбил меня с ног, не знаю, что мне делать с этой его безжалостной любезностью. Видно, я не запрограммирована на то, чтобы реагировать на подобную прямоту. И, не раздумывая, я согласилась на ланч через воскресенье. Прекрасно! Теперь мне целых десять дней придется ломать голову над тем, что надеть, чтобы выглядеть непринужденно и в то же время привлекательно, словом, так, как одеваются на воскресный ланч.

После работы позанималась у Нациста в фитнес-клубе — это не шейпинг, а какая-то карательная операция. Что же все-таки со мной такое? Наорала на Энди, пошла на шейпинг, скрипела зубами на людях, нашипела, как старая карга, на подростка на автобусной остановке… Все ясно — опять близятся критические дни. Надо хорошенько изучить мой цикл, иначе этот раздрай каждый раз будет застигать меня врасплох. Дело в том, что его трудно распознать, потому что каждый раз ПМС проявляется по-разному, с различной остротой и силой ощущений, ученым следовало бы думать не об атомной бомбе, а сосредоточить свое внимание на определении уровня разрушительной силы, которую женщина испытывает на себе каждые двадцать восемь дней. Я либо начинаю непристойно ругаться в городском транспорте, либо придумываю бесконечные неизлечимые болезни, которые должны меня поразить (Идеальный Питер еще пожалеет, что бросил меня!), либо звоню Салли, чтобы посоветоваться, принимать мне ванну или не принимать. Не знаю, что хуже — агрессивность или нерешительность. Целых сорок минут я решаю, что мне делать — посмотреть «Полицейских» или штудировать программу конференций. Когда же наконец прихожу к выводу, что надо посмотреть фильм, он заканчивается, и у меня до того становится скверно на душе, что я съедаю целый пакет «Хоб-Нобз» (не понимаю, как он оказался у меня дома… кто мне его подсунул… о боже, он, наверно, из того мешка продуктов, которые я купила для старой миссис М.).