Вот так незаметно, с крутящимися в голове, то ускоряющимися в рваном темпе, то замедляющимися в стиле тай - цзы, мыслями Станислав дошлёпал в пригород. Дом на улице Водопроводной, к которому он подходил, был логовом и цитаделью одинокого семидесятидвухлетнего пенсионера Егорыча. В каком - то смысле гуру или духовника Стаса. Хотя, если к восточным практикам Егорыч имел некоторое отношение, то к священникам уж точно приписан быть не мог. Мало того, что в Бога Егорыч не верил, так ещё и имел собственную стройную, как ему казалось, теорию о гениальной бизнес - структуре под названием "церковь" и о её менеджерах, успешно оказывающих посреднические услуги между Господом и его рабами. Парадокс, по мнению Егорыча, заключался в том, раб по определению ничего не может получить у своего господина, а значит и просить его о чём - либо не имеет никакого смысла. А вот плутоватые посредники по собственной инициативе и при, якобы, крутой "крыше" красноречиво навязывают как основные, так и дополнительные опции. Причём не за фантики, а за денежку. Очень уважал Егорыч анекдоты про эту братию, можно сказать коллекционировал их и с большим вдохновением рассказывал. Приезжает как - то к батюшке чисто конкретный бизнесмен. Выходит из "шестисотого" с огромным котом на руках:
- Отец Сергий, причастите моего кота.
- Сын мой, сие есть животное неразумное, а потому по нашим канонам к причастию допущено быть не может.
- Как же мне быть, батюшка? Это же член семьи, можно сказать.
- Видите, сын мой, через дорогу коммерческую церковь. Туда ступайте, там вам и чёрта причастят.
- Не пойдёт, батюшка. Настоящее причастие требуется!
Бизнесмен достаёт из кармана пачку долларов и суёт её священнику.
- Так что ж вы, сын мой, умолчали, что ваш кот крещёный?
Тем не менее, разнообразные уничтожительные доктрины Егорыча не оказывали пагубного влияния на его физическую работоспособность. А потому и дом, и двор пенсионера содержались в идеальном, как он говорил "флотском" порядке. А ещё замечалось, что Егорыч имел так называемый "дефицит общения" и зачастую, заскакивающей к нему молодёжи, он предлагал не только чай с мёдом, но и многочисленные байки военно - морской направленности. Многие были уверены, что Егорыч каперанг (варианты: контр - адмирал, вице - адмирал, адмирал флота - в зависимости от лукавства зелёного Змия), сосланный в южно - сибирский городок после, удачно проведённой, сверхсекретной операции по переброске на Кубу ( в Гватемалу, Сальвадор, Никарагуа - Змий развлекался от души!) психотронного ( климатического, тектонического - аффтор Змий жжот!) оружия. Степень секретности была таковой, что - по заверениям Егорыча - его устранение и скармливание акулам было лишь вопросом автографа Самого в соответствующем закрытом приказе. Но Сам, учитывая исключительные заслуги Егорыча перед военно - морским флотом, пожаловал ему орден, именной кортик и убедительно попросил, как выразился Егорыч, ненадолго "зашхериться". Почему "зашхеривание" так затянулось, где сейчас орден и кортик Егорыч не объяснял (Змий к этому времени изрядно утомлялся и умолял Егорыча "отбить вечерние склянки"). Суровая правда выяснилась тогда, когда Егорыч попросил Стаса узнать в военкомате о правительственной денежной надбавке к пенсии. Сделал это Егорыч при обязательном присутствии зелёного Змия в стадии, приблизительно, контр - адмирала. Станислав ни на йоту не усомнившись в праведности претензии, устроил офицерам из отделения запаса выволочку, подробно рассказав с каким героическим человеком его свела судьба. Офицеры почесали затылки, прониклись корпоративной патриотичностью и решили восполнить пробел доблестных заслуг Зеленообской области перед Отечеством. По своим каналам они послали запрос о выдающейся личности, жизни и деятельности контр - адмирала, кавалера ордена Красной Звезды и просто скромного человека Ивана Егоровича Купцова. Ответ почему - то не очень удивил офицеров, но заставил несколько раз нервно хохотнуть Стаса. Оказалось, что Иван Егорович Купцов, уроженец города Оренбурга закончил с троечками семилетку, тянул срочную в сапогах в Саратове, а за кражу с целью обогащения запчастей с военного склада год и шесть месяцев подарил Свердловскому дисбату. После многострадальной демобилизации, продав в Оренбурге дом покойного батьки и обильно дав нужным людям "на лапу" дабы утаить судимость, ходил помощником судового кока на сухогрузе "Академик Павлов", который имел порт приписки - Владивосток.
Списан же на берег Иван Егорович был далеко не по героическим причинам и, естественно, без ордена и кортика. Дело в том, что уже тогда помощник кока Купцов активно протягивал "краба" пресловутому пресмыкающемуся изумрудного цвета с целью наведения с ним дружеских, как бы даже не братских, отношений. Животный хорошо шёл на контакт и вскоре стал уже совсем ручным, отвечая Ивану Егоровичу искренней взаимностью и пониманием. Так вот однажды в одном африканском порту судно готовилось к ответному визиту серьёзной делегации. Приём, который ранее устроили африканцы был насыщен туземной экзотикой, метанием копий, подарками, заверениями в вечной дружбе, клятвами в безоговорочной победе над, шалящими там, радикалами, братанием и местными спиртосодержащими растворами. Капитан же, стремясь не курнуться в гальюн по гюйс, энергично взбодрил весь экипаж на предмет приборки и подготовки. Потные рубашки его помощников в эти дни рассматривались не как пренебрежение к форме одежды, а как показатель служебного рвения. Стопудовая тяжесть предпраздничной нагрузки естественным образом легла на камбуз. Кок и его помощники творили чудеса и даже чуть более. В день знаменательной встречи Иван Егорович, логично рассудив, что стол накрывают в общем - то не для него, систематически успокаивал душу посредством воплощения в жизнь прекрасной русской поговорки: "Кто празднику рад, тот накануне пьян!". Имитируя бурное исполнение капитанских установок, он, время от времени, тайком заныривал в специальный трюмный складик. Да так удачно, что к моменту начала церемонии качка стала чувствоваться сильнее, а рыбы за бортом покормились три раза: омлетом, макаронами и борщём. Самих высоких делегатов Иван Егорович не видел, но с удовольствием пообщался со свитой, суетившейся в коридоре, почему - то вооруженной, но тоже не промах выпить. Именно в этот радостный момент и познакомился Егорыч с маленьким улыбчивым китайцем, в обязанности которого входила доставка корзины с фруктами и подача её на стол после трёх условленных хлопков. Корзина была своевременно подана, китаец, соответственно, освободился и был немедленно уведён Егорычем натоптанной тропкой в, любимый до последнего шпангоута, трюмный складик. Китаец с трудом говорил "по - рюски", так как когда - то колымил в СССР на стройках портов. Но и этого было за глаза в сложившихся обстоятельствах. Звали китайца Ло Хай. Был он потомственным мастером редкого и уже почти забытого стиля цзяомэнь таньтуй. Исповедовал Ло ислам и пять лет назад из голодного Китая сбежал на заработки в Африку. Обогатиться желал само собою за счёт того, что умел, но, как оказалось, никому и нафиг был не нужен вместе со своим таньтуем. Так уж повелось, что в этих местах в гораздо большем почёте был легендарный советский конструктор Калашников. Назад в Китай ему было нельзя, да не очень - то и хотелось, но и здесь каждый день зачти за три потому, что без малого шестьдесят месяцев горбатился Ло грузчиком в порту. Причём механические краны портовым руководством не приветствовались по причине чрезвычайной дешевизны физической силы. В общем, поговорить было о чём, а так как свиной тушёнкой Ло закусывать наотрез отказался, то и догнал он Егорыча как истребитель транспортника. Далее - провал, а позже - гудок. Причём длинный, прощальный. В связи с отбытием сухогруза в порт постоянной приписки. На момент, когда Егорыч проснулся в пролетарских объятиях с товарищем Хай, гребной винт сухогруза молотил уже во всю матушку. Китайца оставили на судне не из - за братской любви к вождю Мао и его соратникам, а по причине дороговизны топлива, которое нужно бы было истратить на обратный разворот из - за двух пакостников. Приветливый китаец оказался трудолюбивым и выносливым, с удовольствием работал по камбузу, а также привлекался командой для любых других дел, не отказываясь никогда. Естественно, экипажные острословы мгновенно поменяли местами ему имя с фамилией, но слабо разбирающийся в игре слов китаец всегда улыбкой откликался и на Ло Хай, и на хайло. В свободное же время на грузовой площадке сухогруза Ло был в непререкаемом авторитете. Он самозабвенно обучал энтузиастов основам техники и тактики стиля цзяомэнь таньтуй. Ребята были крупные, спортивные, координированные, но, к сожалению, кроме бокса, самбо и советской вольной борьбы ни о чём подобном понятия не имели. А потому имели отбитые "орехи", голени, стопы и ещё большее стремление к освоению экзотического таньтуя. Увлёкся этим делом и Иван Егорович. Временно расторг договорные обязательства с зелёным Змием, встал на путь исправления и уже почти был уверен, что незначительный инцидент с появлением китайца на борту по прибытии во Владивосток будет благополучно забыт. Но всё повернулось иначе и никто забыт не был. А был рапорт, кадровая комиссия и, как следствие, списание на берег. Куда делся китаец по прибытии никто не знал. Он испарился с судна так, как - будто владел не только таньтуем, но и телепортацией.
