Вообще-то он напугал меня до смерти, но мне удается не показать этого, хотя сердце готово выпрыгнуть из груди.

– Вот, значит, как мы теперь будем поступать? – спрашиваю я бесстрастно, в глубине души испытывая сумасшедшую радость от того, что теперь у меня есть друг, с которым можно скоротать дорогу до школы.

– Не исключено, – отвечает он, отряхиваясь от веточек и листвы, когда мы уже шагаем рядом, – но пока я не заброшу все свои дела, чтобы заняться исключительно разработкой хитроумных планов с подробными чертежами, все захватывающие способы появления на твоем пути исчерпают себя дней через пять.

– Значит, у тебя уже есть пять сценариев?

– И я предпочел бы придержать их до особых дат. Например, до Хеллоуина или твоего дня рождения. Впрочем, раз я уж упомянул эти дни, будем считать их рассекреченными. На них сюрприза можешь не ждать. Если только я не говорю это специально, чтобы ты расслабилась. А на самом деле все как раз наоборот. Или нет?

– Может, я буду отправлять тебе эсэмэску прямо перед выходом из дома, чтобы ты точно знал, когда я появлюсь?

– Мне нравится. – Мы обмениваемся номерами.

– Твой лоб выглядит получше, – замечает он. – Менее…

Я предостерегающе поднимаю руку:

– Не надо. Спасибо.

В школе, мы с Джей-Джеем расходимся каждый к своему шкафчику, но мой не открывается.

Я думаю, что набрала неправильный код. Пробую еще раз. То же самое. Дергаю дверцу посильнее.

Подходит Джей-Джей вместе с Джеком. Тот показывает Джей-Джею что-то в своем телефоне.

– Статья из «Нью-Йорк Таймз»[19], – объясняет Джек. – Рупор общественного мнения. «Увлечение комиксами – новый тренд!»

– Скорее, хренд, – отвечает на это Джей-Джей.

В этот момент я, упершись ногой в дверцу шкафчика и схватившись за навесной замок, тяну его изо всех сил на себя. Если он все-таки откроется, я рискую растянуться на полу. Чувствую, как от усилий у меня даже подмышки вспотели.

– Эй, парни, у меня шкафчик не открывается!

– А ты набрала правильный код? – спрашивает Джек.

– Как же я об этом не подумала? – саркастически говорю я. – Я набрала правильный код шесть раз. Все равно не открывается.

– Дай-ка я попробую, – предлагает Джей-Джей. Я уступаю ему место и называю комбинацию цифр. Он медленно набирает код, а затем резким рывком дергает замок вниз.

– Ой, я, кажется, плечо вывихнул!

Джек и я смеемся, глядя, как Джей-Джей отскакивает от шкафчика, тряся рукой.

– Нет, нормально? – обращается он ко мне. – Я, между прочим, для тебя старался!

– Знаю, извини, – говорю я, стараясь успокоиться. – Просто ты так уверенно взялся за дело, а потом…

– Привет! – К нам направляется Амалита. На ней пурпурное платье в обтяжку и крупные висячие серьги с бирюзой. – Где вы ходите? Я была там на площадке совсем одна.

– Отем сломала замок, – отвечает Джек.

– Не я его сломала, а он не открывается, – возражаю я.

– Забей, – говорит она. – Нам пора идти в класс.

Действительно, коридоры стремительно пустеют. Я опять начинаю дергать дверцу:

– Не могу. Мой учебник французского внутри. Если не заберу его сейчас, другого времени до второго урока у меня не будет.

– Ладно, – соглашается Джей-Джей. – Давай срежем замок.

У меня нет ни малейшего представления, как он собирается это сделать, но он остается со мной, в то время как Амалита и Джек направляются в класс. В результате Джей-Джей не сам срезает замок, а находит дворника. Тот смотрел себе спокойненько телевизор в помещении для охранников и особо не спешил на помощь, медленно бредя по коридору с большими кусачками в руке. Он вскрывает замок буквально за секунду, после чего я хватаю свои учебники, прощаюсь с Джей-Джеем и несусь в класс.

Опять опоздала. Естественно, Шон вместе с остальными разворачивается в мою сторону.

– Отем Фоллз снова финишировала последней. – Пока мисс Ноулз продолжает проверять посещаемость по списку, я спешу занять свободное место. Оно нашлось в заднем ряду, и пока все еще смеются над такой замечательной шуткой, Ринзи разворачивается ко мне.

И подмигивает.

И тут до меня доходит.

– Это она поменяла мой замок, – сообщаю я Амалите, Джей-Джею и Джеку во время обеденного перерыва. Я яростно вгрызаюсь в свой сэндвич с сыром.

– А я тебе говорила, ты в ее черном списке, – говорит Амалита, пожав плечами.

– Возможно, – заявляет Джей-Джей, кусая свой ролл со свининой. – Но ей пришлось бы вернуться в школу вчера поздно вечером или прийти сегодня с утра пораньше, чтобы срезать твой старый замок и заменить его новым.

– Обычно они запирали не шкафчики, а людей. Это что-то новенькое, – бормочет Джек, просматривая фото в «Инстаграме».

– Но я же ничего ей не сделала! А почему тебя нет в ее списке? – спрашиваю я Амалиту. – Ты-то постоянно насмехаешься над ней!

– Она украла мою лучшую подругу, – резко заявляет Амалита. – Это она в моем черном списке!

– О чем это вы? Что за люди? Какие списки? – позже интересуется Дженна, когда я звоню ей, чтобы поделиться новостями. Уроки закончились, и я еду на автобусе проведать Эдди. Я думала откосить, но раз уж обещала, пришлось поехать. Ненадолго.

– Не знаю, – говорю я. Мимо автобуса проезжает вишневое «Порше» с мальтийской болонкой, выглядывающей в окно. – У нас с тобой никогда не было никаких списков. А у них тут какое-то «Лицо со шрамом»[20]. Они все здесь такие мстительные.

– Это, наверное, от влажности, – заявляет Дженна. Мы еще немного болтаем, а потом я замечаю, что уже приехала, и мы прощаемся.

Автобус высаживает меня как раз напротив «Сенчури Акрз»[21]. Несмотря на свое название, дом престарелых занимает не так уж много акров земли. Здание довольно большое с высокими потолками и тремя этажами квартир, которые крыльями расходятся в обе стороны от центрального вестибюля.

Когда я захожу внутрь, меня оглушает фортепианная музыка. Вестибюль расширяется в достаточно большую зону отдыха с диванчиками и рядами складных стульев. Сейчас все места заняты: пожилые мужчины и женщины улыбаются и хлопают в такт довольно фальшиво звучащему музыкальному сопровождению и не менее фальшивому, хоть и очень энергичному, исполнению попурри из старых песен.

Я пробегаюсь глазами по рядам седых голов. Сзади любую из них можно принять за Эдди.

Затем я слышу ее голос. Она подвывает исполнителю. Ее сильный кубинский акцент делает каждое второе слово в песне почти неузнаваемым.

Нет! Только не это!

Я вижу, как моя восьмидесятилетняя бабушка, одетая в тренировочный костюм розового цвета, ложится животом на рояль и тянется за микрофоном, задрав вверх ноги в фиолетовых кроссовках. Она прижимается щекой к играющему на рояле мужчине средних лет, чья редеющая растительность на голове напоминает лохматую прическу Эйнштейна, и начинает петь с ним хором.

– Поют все! – громко провозглашает она, усаживаясь на рояле. Она поднимает руки высоко над головой и начинает качаться из стороны в сторону.

Ну все! Пора сматываться!

– Отем! – кричит она.

Вот черт! Я не успела сделать и пары шагов.

– Эдди, – откликаюсь я с неестественной улыбкой, словно прилипшей к губам, – я тебя не заметила.

Эдди хватает микрофон:

– Леди и джентльмены! Это моя внучка Отем. У нее ангельский голосок. Иди к нам, Отем, споем вместе!

Все аплодируют. Зачем только я согласилась сюда прийти?

Я пробираюсь к Эдди, и она тычет мне микрофоном в лицо.

– Всем здравствуйте, – с вымученной улыбкой произношу я. – Я, пожалуй, не буду петь. Я приехала проведать бабушку.

Нестройный хор из «А-а-а-а!» перебивается гневным «Тогда слезай со сцены!».

– Эй, потише там! – набрасывается Эдди на обидчика. Она соскальзывает с рояля, берет меня за руку и, петляя, ведет через толпу. Ростом она едва доходит мне до подбородка, но она очень шустрая. Чтобы поспевать за ней, мне приходится согнуться почти вдвое.