Больше самнитам пришлось потерять в годы те безвозвратно.

После их помощи Марию, после успехов огромных,

Дали гражданство италикам, но не воротишь обратно

Сто тысяч мёртвых самнитских семей благородных.

В списках и Гай Юлий Цезарь был, худо женатый,

Ведь воевал против Суллы отец этой женщины милой.

Чудо спасло, хоть был Цезарь патриций богатый -

Мать и родня, все молили диктатора с истовой силой.

Много в Кампании было убито богатых владельцев.

Вилла кому-то по нраву пришлась, а другому таверна.

Много доносчиков обогатилось и грязных умельцев,

Были реформы задуманы дельно, а вышло всё скверно.

Гнёт ростовщичества вырос в провинциях всюду безмерно,

Сборщики податей всех задушили своими долгами,

Благом Республики всё объясняя богам лицемерно,

Римлян всех сделав людей просвещённых врагами.

Стали моря всех народов подвластны пиратам жестоким.

Ужас торговцам не римским они принесли бесконечный,

В рабство людей продавая, торговлю прервав рынкам многим,

Тысячи их кораблей хаос сеяли бесчеловечный.

Сулла ушёл добровольно, но консул, его заменивший,

Тут же хотел отменить всё, но не был Сенатом поддержан.

К Риму свои легионы повёл, о себе много мнивший,

Где был Помпеем Великим разбит и потом был повержен.

Всё пролетело недавно как вихрь над провинцией славной,

А из лачуг у Везувия всё показалось далёким.

Для бедняков медный асс был монетой здесь главной,

Цель попрошаек-детей и оборванных и худощёких.

Гордо меж бледных и нищих пьянчуг ветераны смотрелись,

Те, что сражались за Суллу в гражданской войне беззаветно.

Землю свою получив, здесь под солнцем прекрасным пригрелись.

В драках разбойникам с ними тягаться всегда было тщетно.

Для развлечений убийство они почитали и игры,

Пленных, преступников в цирке они умерщвляли умело,

Там на несчастных бросались убийцы, медведи и тигры,

Или бойцы-гладиаторы между собой бились смело.

'Будет сегодня сражаться Спартак против 'галла'!

Завтра сражается Крикс-провокатор с димахером новым!

Вылечив бок, Эномай будет биться с велитом сначала!'

Так все кричали, писали писцы по настенным альбомам.

Песня простая тогда популярна была очень сильно.

Пели и в цирках её под кифару, рабы и матроны.

Пели в тавернах её и вином наливались обильно.

Больше всего подходили для пения строк баритоны:

'Возле потока прозрачной воды в жаркий день лучезарный,

Скинула в неге на землю одежды свои Артемида.

Лук положила тугой смертоносный и гребень янтарный,

В воду вошла и поющие нимфы прекрасного вида.

Только следить стал за ней Актеон - любопытный охотник,

Взглядом своим нарушать целомудрие дочери Зевса.

И преуспел в деле этом срамном молодой греховодник,

Долго сидел у ручья он, в беспамятстве от интереса.

Но Афродита заметила всё-же в потом Актеона.

Гневно вскричала она: 'Как посмел здесь таиться, ничтожный?

Будь же оленем, чтоб не раскрывал моего одеона!'

Стал Актеон тут оленем большим, осторожным.

Только его же собаки помчались за ним кровожадно.

С лаем свирепым оленя в глухую чащобу загнали.

Там на куски разорвали и съели его неприглядно.

Псов было около ста и Спартак одного из них звали'.

В Капуе школа была гладиаторов летом прошедшим

Строгим порядком гордился ланиста её небогатый,

Но всё разрушился ветреным днём сумасшедшим,

Бунт там возник гладиаторов варварский и жутковатый.

Может быть им надоело быть жертвой Юпитеру кровной,

Или матрон посещения после застолий победных,

Страстных до самых срамных приключений любовных,

Может быть к детям протягивать руки во снах безответных...

Вроде, сбежали они на охрану напав ночью тёмной,

Или ушли покупать по тавернам съестное для школы,

И не вернулись обратно, но толки пошли неуёмно,

Что на Везувии скрылись восставшие, босы и голы.

Будто в храм Митры они возвратились под утро,

Братьев неравенство истинной верой отринуть,

Жизнь после смерти воспеть благородно и мудро,

Прежде чем Капую - Рим второй снова покинуть.

Вскоре об этом в этрусском краю, как обычно, забыли.

Мало ли с древности беглых рабов знали эти пределы...

Даже милиция быстро ушла отряхнувшись от пыли,

Осенью хлеб собирать, стричь овец и лелеять наделы.

Тёплый Везувий укрыл беглецов, как всегда это делал.

В зарослях диких, пещерах глубоких, лачугах из досок.

Стал кто-то скот по ночам воровать и вредить виноделам,

Вскоре пошло воровство даже с помощью конных повозок.

Виллы в Помпеях, дома в Геркулануме начали грабить,

В Капуе стали менял убивать и торговцев-евреев,

Женщин свободных и женщин-рабынь похищать и похабить.

Люди шептались, что это безумцы и секта злодеев.

Но больше этого всех занимала война с Митридатом.

Стал в Киликии наместником новым Лукулл благородный.

Начал войну на востоке опять, обещая победу солдатам,

Явно желая богатства снискать и триумф всенародный.

Там Митридат угрожал сильным войском провинциям римским,

Греции даже, как раньше, когда захватил он Афины -

Пленник гордыни великой, ведомый желанием низким.

С ним был Тигран - царь армян и надменных парфян властелины.

Думали все и гадали, не станет ли гибелью это:

Слушают сплетни, читают альбомы и снова кровь чуют -

Новые битвы бушуют в Испании в жаркое лето,

Где марианец Серторий пять лет против Рима воюет.

Храбрый Мертелл и Великий Помпей чередой поражений,

Чуть не открыли дорогу на Рим иберийцам жестоким.

Множество войск и казну им послал Рим для новых сражений,

И племена покорялись теперь, подчиняясь стратегам высоким.

Больше войны беспокоили цены на мясо и просо,

Цены подённых работ и расцвет африканских болезней.

Осенью только возникла в сознании плебса угроза -

Лагерь на диком Везувии стал им войны интересней.

К осени там вместо жалких лачуг стены встали из камня,

Как легендарная Троя, чьи стены устроили боги.

Кузница в лагере этом была и пекарня,

Перекрывали подобия башен наверх все дороги.

Редко теперь мог туда посторонний попасть, любопытный -

Вход на вулкан пастухам и охотникам стал невозможен.

Всюду на склонах стоял караул и открытый и скрытый.

Не пропуская любого, мечи вынимая из ножен.

Кто-же сплотил здесь самнитов, германцев и галлов умело,

В зной ярким днём, и во мраке ночного тумана

Бывших рабов и крестьян обучая военному у делу,

И дисциплиной создав из разбойников войско нежданно?

Много запасов скопил чей-то ум и умелые руки:

Сыр, сухари и бобы, и в колодцах вода дождевая.

Собраны копья, мечи и щиты, шлемы, стрелы и луки -

Ими забита до верху уже не одна кладовая.

Как стало это так нужно обычным крестьянам

Бросившим плуг и рабам, вместо бегства в пределы другие?

Месть... За обиды большие, в угаре кровавом и пьяном,

Всё потерявших навек: и родных, и мечты дорогие.

Месть за убийственный каторжный труд днём и ночью,

И за насилие дев малолетних и жён бесконечно,

Верных друзей, что собаками в цирке разорваны в клочья,

Тех, кто стал в жизни немым инструментом и вещью навечно.

За отсечёние пальцев, ступней, рук, грудей, гениталий,

Плётками порки на дыбе, в цепях и колодках, отравы,

Гвозди под ногти, клеймение, зверства других вакханалий,

Каторга, смерть на кресте без суда, для жестокой забавы.

Месть - смысл всей жизни, сны многих ночей бесконечных,

Бронзы прочнее любой и богатством сильней всех сокровищ.

Жарче Юпитера молний, длиннее времён самых вечных.