— Элин, какая муха тебя укусила? — спросил отец, пока они возвращались на машине в свою лондонскую квартиру. — Ты вела себя, как избалованная принцесса из той сказки, а не как моя дочь.

— Ой, пап, ты что, тоже повелся? — засмеялась та. — Мне там жуть как понравилось! Дом суперский, все остальные были намного хуже!

— Тогда почему...

— Потому что нельзя показывать продавцу, что товар тебе по душе. Это же основы торговли, папа! Кто из нас тут взрослый, ты или я?

— Понятно, — Эрик покосился на беззвучно смеющуюся жену. — Твоя школа?

— Невиновна, ваша честь! — усмехнулась та. — Она сама до этого додумалась, а я всего лишь посоветовала не говорить тебе. Мы даже поспорили насчет того, как быстро ты догадаешься.

— Ну и кто победил?

— Я, — довольная Элин завозилась, устраиваясь поудобнее в своем детском кресле. — Спасибо, пап, теперь мама должна мне одно желание.

— Кроме тайского бокса! — категорически заявила Линда. — И кроме отмены женских дней, эти две вещи не обсуждаются.

Элин разочарованно вздохнула. По этим вопросам у них до сих пор существовали непримиримые разногласия, поскольку любой спорт, подразумевавший удары по голове (а муай тай их таки подразумевал), отвергался мамой и папой единогласно и безоговорочно. На вопрос же о том, каким образом ей предлагается себя защищать, следовали неубедительные ответы в духе «не связываться» и «пожаловаться взрослым».

Сама же девочка, в свою очередь, категорически отказалась ходить на танцы и художественную гимнастику, предложенную ей в качестве альтернативы, а попытка родителей настоять на своем привела к их первой серьезной ссоре, которую удалось преодолеть лишь путем компромисса. Элин согласилась на легкую атлетику, решив, что если ее не хотят учить драться, то пусть хотя бы научат быстро бегать. Родители же, в свою очередь, пообещали, что если в течение трех лет после аварии врачи не найдут у нее в мозгу никаких патологий, то они подумают над какой-нибудь относительно безопасной борьбой.

К счастью, все остальные особенности ее характера, проявившиеся после катастрофы, родители восприняли достаточно легко. Папа так и вовсе расцвел, когда понял, что в качестве подарков его дочь предпочитает не куклы и украшения, а наборы солдатиков, радиоуправляемые танки и вертолеты и, самое главное, миниатюрные автомобили, дома, деревья, стрелки, переезды и массу других компонентов для модели железной дороги 1:76, с которой они оба с удовольствием возились.

Папа также гораздо легче мамы принял и то, что, несмотря на возраст, Элин может рассуждать и действовать как вполне взрослый человек. Возможно, потому, что сам он в свое время был вынужден повзрослеть достаточно быстро, ведь жизнь без отца во время войны и в послевоенные годы была совсем не сахар, и первые свои заработанные деньги он принес домой лет в семь или восемь. Только через несколько лет после войны бюрократы из министерства обороны подтвердили, наконец, что норвежский подданный капитан Харальд Олсен, погибший 22 марта 1943 года при атаке немецкой авиацией конвоя KMS-11, действительно являлся вольнонаемным служащим Королевского военно-морского флота. А поскольку вышеуказанный капитан погиб при исполнении своих обязанностей, находясь на королевской службе, то, следовательно, его вдова и сын имеют право на британское гражданство и все полагающиеся выплаты.

Но и после этого Мария Олсен продолжала жить очень бедно, сохраняя выплачиваемые правительством деньги ради того, чтобы ее сын смог осуществить свою мечту и поступить в Кембридж на авиационного инженера. Там-то Эрик Олсен и познакомился со своей будущей женой — полной противоположностью не только внешне, но и по характеру, и по судьбе. Учившаяся в юридической школе Линда Уолкер была дочерью известных адвокатов и с детства росла в тепличных условиях богатой семьи. Они были настолько не похожи друг на друга, что никто из родни и знакомых не верил, что их роман продлится достаточно долго, но, тем не менее, они счастливо жили в браке вот уже шестнадцать лет.

Правда, подходы к воспитанию у них были очень разными. Папа позволял Элин делать почти все, что хочется, а вот мама старалась воссоздать для нее условия своего детства и на любую идею, казавшуюся ей опасной, от нее следовало категорическое «нет», которое лишь путем долгих и утомительных уговоров постепенно превращалось в «может быть» и, наконец, в «ну ладно, под твою ответственность».

Но одним из маминых категорических убеждений, которое Элин так и не удалось побороть, было то, что ее дочь должна при необходимости уметь себя вести так, как подобает настоящей леди. А это значило, что в дополнение к необходимости носить женскую школьную форму (само наличие которой в Британии стало для девочки пренеприятнейшим сюрпризом), она два раза в месяц должна была надевать до омерзения девчачьи наряды и делать все, что ей велели мама и бабушка. Обычно они или водили ее в ресторан, где полагалось правильно вести себя за столом и пользоваться десятком разных столовых приборов, или отправлялись на какие-то невыразимо скучные мероприятия, на которых собирались дети из так называемых приличных семей.

Это называлось «женские дни», и это было ужасно.

Телефон зазвонил, едва они вошли в квартиру. Элин метнулась вперед и схватила трубку.

— Резиденция Олсенов, — важно произнесла она. Месяц назад она услышала, как подобным образом отвечал на звонок один из маминых клиентов, и теперь развлекалась, представляя себя жительницей большого поместья с десятком слуг. В конце концов, это Британия или что?

— Пап, это тебя, — она передала трубку отцу и, прикрыв микрофон, добавила, — это та риелторша. Спорим, она уже наша?

— Слушаю. Да, как раз обсуждали... Сколько, вы говорите, они хотят? Что ж, хорошо, завтра мы с вами созвонимся. И вам тоже доброй ночи.

— Ну и? — подняла бровь она.

— Не буду я с тобой спорить, чертовка, — он потрепал дочь по голове. — Они согласны скинуть шесть тысяч при условии, что мы дадим ответ до завтра.

— Наверное, боятся, что я вас отговорю, — счастливо засмеялась Элин. — Пакуем вещи?

— Погоди, — остановила ее мама. — Дочка, повтори правила безопасности.

— Не бегать перед машинами, — начала загибать пальцы она, — не бегать по лестницам, не совать пальцы в розетку, не играть с тем, что горит... — тут она запнулась, но все же продолжила, — не показывать свои способности посторонним. Что из этого я нарушила?

— Способности, Элин. Я отлично слышала, что ты что-то разбила, когда была на втором этаже, но когда мы поднялись, осколков уже не было.

— Эта дурацкая ваза стояла на самом краю стола, — потупилась девочка. — Я сама не заметила, как она упала.

— И конечно сама не заметила, как она починилась? — строго произнесла мать.

Она грустно кивнула.

— Я же не могу делать это осознанно. Просто испугалась, что разбила чужую вещь, и захотела, чтобы все исправилось. Вот она и... — Элин всхлипнула и прижалась к маме. — Я правда не хотела.

— Счастье, что агент ничего не заметила, — мама присела на корточки и заглянула в глаза дочери. — Но все равно, ты должна быть очень осторожной с этим. Представь, что случится, если кто-то узнает о том, что ты делаешь невозможные вещи.

— Я знаю, знаю, — ответила она. — И я тренируюсь, правда, я уже полгода ничего случайно не поджигала. Но я все еще не могу это контролировать, когда сильно волнуюсь.

— Ну тогда я рада, что у меня такая спокойная и рассудительная дочь, — она погладила Элин по голове и улыбнулась ей. — Ладно, иди, пакуй свои вещи. Только учебники пока оставь, я не уверена, что мы успеем переехать до начала учебного года. Возможно, тебе придется походить в старую школу еще какое-то время.

Поняв, что выговор окончен, Элин радостно чмокнула маму в щеку и побежала в свою комнату.

— Да уж, — Эрик подошел к жене и обнял ее за плечи. — Когда я говорю коллегам, что моя дочь — стихийное бедствие, они и представить себе не могут, насколько это буквально. Жаль, что в Англии нет школы, в которой таких детей учили бы управлять своими способностями.