Сквало нахмурился и вырвал у подопечного из пальцев брошюрку, которая оказалась японским разговорником. Развалившийся в кресле Занзас лениво наблюдал за происходящим из-под полуопущенных ресниц.

— Эксперимент с японским разговорником?

— Ты его просмотри. Можно открыть, начать читать с первой страницы и так до самого вылета, — Бельфегор нашел какую-то страничку. — Вот, например. Садишься в такси, едешь в бар, напиваешься, спаиваешь девушку, везешь ее к себе, утром говоришь, что вы не можете быть вместе…

Сквало ошалело смотрел на строчки «Б-52, пожалуйста!», «Конечно, мне уже есть двадцать лет», «Еще Б-52» и «Космополитен для вон той девушки». Он прикрыл глаза, сделал глубокий вдох, а затем посмотрел на Бельфегора взглядом, не предвещающим ничего хорошего.

— Бель, ты дебил? Тебе, блядь, шестнадцать лет. Пить, курить и трахаться ты не будешь.

— Но…

— А уж если ты решишь распотрошить свою визави, и тебя арестуют, я тебя сам убью. Прямо в КПЗ. — Сквало спрятал разговорник во внутренний карман куртки и паскудно ухмыльнулся. — Поэтому эксперимент будут проводить взрослые, серьезные дяденьки. Леви, пошли.

— Мусор, ты охуел?

Сквало очень хотел сказать, что фраза про шестнадцатилетних дебилов и к Боссу относится, но в этом случае недовольным шипением он бы не отделался. Поэтому ему пришлось приводить более весомые аргументы.

— Извини, Босс, но после того, что было сегодня между тобой и бутылкой «Джонни Уокера»…

Занзас поднял бровь, ожидая продолжения.

— Если продолжишь пить, тебе будет очень плохо. А на потрахаться у тебя уже не встанет. — Сквало заметно поморщился, что-то вспоминая. — Не повторяй моих ошибок.

И он, оперативно ухватив Леви за локоть, скрылся за дверью.

Занзас подумывал запустить в дверь стаканом, но отказался от этой мысли, ибо ему было лень.

— Давай пропитаем его простыни перцовым раствором, — прошипел Бельфегор, все еще глядя на дверь.

— Отличная идея. Вот и займись.

Занзас было подумал, что ему обеспечена пара часов тишины и спокойствия, пока Бельфегор занят своей страшной местью… и тут в дверь номера кто-то постучал.

Кем-то оказалась улыбающаяся Савада Цунаеши с большой коробкой домашнего печенья в руках.

Печенье готовила ее мама, но Цуна об этом сообщать не собиралась.

— Синьор Занзас, я принесла вам печенье.

— Я вижу.

Японская мелочь ему даже до плеча не доставала — здесь отлично подошло бы выражение «дышать в пупок» — и влюбленно смотрела на него снизу вверх «глазами Бэмби».

Занзас, с полным ощущением собственной неотразимости, взял коробку со словами «вот и отлично, у меня как раз закусь кончилась».

Цуна переводила взгляд с его глаз на губы и обратно, трогательно смущаясь. Ну, трогательно для кого-нибудь, кроме Занзаса. Девочка встала на цыпочки и жестом попросила его наклониться поближе.

Ухмылка Занзаса стала еще более самодовольной, если такое было возможно. Ну да, малявке для того, чтобы попытаться клюнуть его в губы, пришлось бы подпрыгнуть. Он поставил коробку с печеньем на тумбочку возле двери и быстро подхватил пискнувшую что-то не то протестующее, не то смущенное Цуну под бедра. На ощупь под юбкой у нее было какое-то сексуальное бельишко: только под большими пальцами были две тоненькие кружевные тесемочки… и больше ничего. Голая кожа.

Цуна, увидев хищный огонек в багровых глазах, судорожно сглотнула и покраснела до ушей. Еще бы, горячие, мозолистые от постоянной стрельбы лапищи прямо на… Oh, Dio. Она осторожно опустила руки Занзасу на плечи и поцеловала ровно в уголок губ. А через секунду ее уже прижали к захлопнувшейся двери номера и терзали губы жестким поцелуем со вкусом «Джонни Уокера».

Девчонка не растерялась: обхватила ногами талию, руки с плеч не убрала (только пальцами в волосы зарылась) и отвечала с энтузиазмом. Горячая штучка, жалко, что плоская. Хотя, сколько ей там лет, четырнадцать? Может, вырастет еще. Занзас накрыл ладонью грудь скромного размера «полтора с натяжкой», и японочка что-то довольно простонала ему в губы. Мелкая зараза еще его по выбритым вискам гладила своими пальчиками…

Когда Занзас впился в изгиб тонкой шеи, Цуна тихо застонала ему в ухо, забралась пальцами под ворот форменной рубашки и…

Их прервал ехидный детский голосок.

— Босс, будьте так добры, ебитесь в своей спальне. Гостиная — общественное место. А я как раз собираюсь пить чай.

Цуна, испуганно вскрикнув, рыбкой выскользнула из жарких объятий и выскочила за дверь. Занзас послал Маммону недовольный взгляд.

— Молча уйти в свою спальню ты не мог, да?

— Конечно, — повел плечами иллюзионист. — Мне же за это не заплатили.

Занзас закатил глаза, подхватил с тумбочки коробку с печеньем, а затем, открыв дверь, прислонился к косяку и стал наблюдать за тем, как девчонка панически жмет на кнопку вызова лифта.

Цуна повернулась в сторону номера и смущенно сжалась: Занзас стоял в дверях и, явно раздевая ее взглядом, ел печенье из подаренной коробки. Черт, как же хорош! Цуна счастливо зажмурилась при одном воспоминании о произошедшем и, когда двери лифта наконец-то разъехались перед ней, одарила варийца солнечной улыбкой.

— До свидания.

Занзас с усмешкой помахал ей в ответ.

А потом, захлопнув за собой дверь номера, обвиняющее ткнул пальцем в пустую бутылку виски, стоявшую рядом с его креслом.

— Ты во всем виноват, не надо было тебя пить!

После произошедшего в отеле Цуна окончательно уверилась в том, что Занзас ее обожает, а все эти бои — всего лишь брутальные сицилийские ухаживания.

Ее не разубедил даже бой Неба, а ведь Занзас вполне серьезно пытался ее убить.

Когда кольцо Неба, не признавшее Босса Варии, откатилось к ней под ноги (сам Занзас как раз свалился на землю недомороженным трупиком), Цуна присела на корточки, подняла кольцо и радостно заявила:

— Я согласна!

Гокудера, тихо матерясь, бился головой об стену.

Ямамото, которому Цуна периодически «переводила» те угрозы, которые считала признаниями, задумчиво почесал в затылке:

— Мне кажется, или для предложения руки и сердца это было как-то слишком сурово?

Остальные присутствующие же категорически не понимали, что происходит.

Занзас пришел в себя, когда ему уже подложили под голову свернутый форменный свитерок Намимори и успели вызвать скорую. Какой-то самоубийца гладил его по волосам.

Он приоткрыл один глаз. Лучше бы не открывал.

— Чертова баба, ты совсем ебнулась?

Японочка почему-то густо покраснела.

В мозг раскаленным гвоздем впился хриплый голосок ее Хранителя Урагана.

— Десятая, он интересуется вашим душевным здоровьем. Это если цензурно.

Из реплики на варварском языке Занзас не понял ни бельмеса, но, судя по тому, что Савада с коротким «а-а» прекратила краснеть, она что-то неправильно поняла. Это она что, подумала, что он пообещал ее… Твою-то мать. Не то чтобы он был против, девчонка сама буквально в руки просилась, но…

А еще она вертела в пальцах кольцо Вонголы.

Проследив направление его взгляда, Цуна смущенно пожала плечами и нацепила кольцо на безымянный палец. Левой руки.

Твою-то мать три раза!

Занзас прикрыл глаза и сквозь зубы позвал:

— Эй, Ураганчик. Насколько плохо с итальянским у твоего Босса?

Тяжелый вздох был отличным ответом на все интересующие его вопросы.