– Таких это каких?
У шефа был явный литературный талант, образы рождались мгновенно и всегда оригинальные – Зарубин так не умел.
– Как парное молоко…
– Как парное мне не нравится. – признался он, понимая слова шефа как намек на его образование, полученное в Молочном институте. – Люблю, чтоб были охлажденные…
– Охлажденные, это как? Сдержанные, что ли? Фригидные?
Зарубин не хотел говорить с шефом о личном, выразился скупо:
– Парное скисает быстро.
Фефелов попытался уловить скрытый смысл – не уловил.
– Потому и холостяк. – философски заключил он и встряхнулся, явно пожалев о сиюминутной слабости. – В сорок лет это означает крайнюю степень эгоизма. Охлажденные ему нравятся… Может, сам простуженный?
– Да мне просто не везет на этой охоте…
– Давно хочу спросить, что у тебя с носом? – как-то скучно спросил шеф, явно желая перевести тему разговора. – В аварию попадал?
– Боксом занимался…
– Да ну? И что, сломали на ринге?
– В ранней юности еще. Потом погоняло дали – Ломоносов…
Фефелов слушать про бокс не захотел, положил коробку на стол и сказал обыденно:
– В общем, вручи. Вдову Дивой Никитичной зовут. Такое странное имя… Не забывай: король будет на текущей неделе. Лично я отвечаю за безопасность охоты.
– Может тогда сам и съездишь? – предложил Зарубин, как последнее испытание. – Парного молочка попьешь, подарочек передашь. Да и маслица прикупишь!
Шеф замер на несколько секунд, потом вскинул голову.
– Ты натуральный циник, Игорь Сергеевич! Бес-искуситель… Знаешь ведь, министр и на сутки не отпустит.
На самом деле Фефелова никто не держал, прежде всего, министр, и об этом знали все сотрудники. А так же знали, что к концу грядущей недели, скорее всего, в выходные, состоится назначение на должность руководителя департамента министерства, и в такой ситуации лучше не уезжать из Москвы, избегать всяческих рисков, быть все время под рукой и на связи. Потому что желающих занять место около дюжины – это только те, что были известны и ждали очереди. Министр мог запросто притащить «варяга» со стороны, и тогда продвижение стопорилось намертво – было, от чего волноваться! Зарубин тоже стоял в неком резерве и должен был ждать и молиться, чтоб шефа скорее повысили, и тогда бы он, при счастливом сочетании небесных светил, сел в его кресло. Но он ничего не ждал и тем паче, не молился, поскольку этим занимались добрых полтора десятка сотрудников, и шансы у них были на порядок выше, и все из-за опубликованных баек их автора – Баешника.
Тон шефа стал приказным – неотвратимость предстоящей командировки была с блеском закреплена!
– Езжай ты, доверяю. – сказал тот. – И еще помни о строгой конфиденциальности.
Уже потом, когда Зарубин по дороге на Пижму подсадил попутчиков, семейную пару, и совершенно секретную, но уже пространную, с деталями, информацию о будущей королевской охоте услышал из их уст, чуть ли не давился от хохота и камуфлировал его под гримасы, будто болит зуб. Это было замечено, и от тетки даже поступил совет – обратиться в Тотемскую больницу. Зарубин подобрал их на перекрестке грейдера, среди тайги глухой, где близко и деревень-то не было, зато лесовозных дорог, развилок, перекрестков великое множество, иные, торные, наезженные, вели в никуда. Стояли попутчики у обочины, как два гриба на толстых ножках, с тяжелыми сумками, голосовали неумело, и он бы не остановился, коль знал, где и куда свернуть. Но тут указателей нет, дело к вечеру, навигатор будто с ума сошел, бормочет – сбились с маршрута и в обратную сторону посылает: спутник в космосе тоже запутался в пижменских проселках. Вот и пришлось прихватить первых встречных, чтоб дорогу показывали, хотя подсаживать пассажиров было не желательно: руководство пыталось скрыть появление в этом браконьерском краю сотрудника Госохотконтроля, чтоб никто в лицо не знал. И одновременно настоятельно требовало провести некую скрытую разведку, дабы выяснить, что в народе говорят по тому или иному случаю.
Оказалось, попутчики из Красной Пижмы – поселок так называется, и ездили в вологодский город Тотьму вставлять себе пластмассовые челюсти по льготному тарифу, как заслуженные работники леса: это все была губернаторская программа по оздоровлению местного населения. Вставили и теперь на попутках добирались назад, в свой пижменский край. У лесорубов к пятидесяти годам во рту остаются одни пеньки, как на лесосеке, жевать нечем, и это в наказание, за то, что всю жизнь с топором – так объяснила набожная тетка. Она шептала молитвы и крестилась на все заброшенные храмы и погосты, когда проезжали редкие, чаще брошенные деревни. Однако же сама призналась, что всю жизнь работала в комсомоле, райисполкоме секретарем, была членом партии и без какой-нибудь веры жить не может.
Но ее муж когда-то лесной техникум закончил, хорошо знал природу, рассуждал, как философ, поэтому не согласился со столь мистическим толкованием и сослался на то, что в леспромхозах зубы попросту не лечили, а рвали, если немного заболит, мол, приказ такой спустили сверху. И это было медицински правильно: в течении жизни человек все время что-то приобретает и теряет, в первую очередь, зубы. В старости пора уже не мослы грызть, а кашки есть, как в детстве, коровку заводить и творожок со сметанкой лопать. Дескать, природа мудра и сама регулирует кормовую базу, беззубость она тоже на пользу организму, как эдакий сигнал к сдержанности. Например, в драке тебе выхлестнули зубы не просто так – с намеком, чтоб мяса ел поменьше и ярости поубавил. Поэтому вернувшись домой, они непременно купят стельную телку у Дракониной вдовы, не взирая на новые челюсти. У нее коровы удоистые, чистопородные, то ли испанские, то ли французские, а называются как тряпки – джерси. Жена попутчика покупать даже импортную нетель и растить из нее корову отказывалась, поскольку никогда в жизни ее не держала, не доила и с молоком не управлялась. Тогда ее строптивый муж рубанул с плеча:
– Не купишь – разведусь нахрен!
– Ну и разводись! – огрызнулась тетка. – А я деньги сыму с книжки и себе хвархворовые вставлю! А с ними я хоть за лешего пойду, хоть за деда Мороза!
Казалось, ссора у них серьезная, смертельная для брака, сейчас биться начнут, вон мужик уже кулаки стиснул, того и гляди врежет супруге по новым зубам. И сам тут же получит! Не хватало еще стать свидетелем семейной драки: Зарубин поэтому и попутчиков не брал, чтобы ехать в тишине, думать, мечтать – пустынная дорога к этому располагала. Но попутчик расхохотался, держась за круглый живот.
– Ох, уморила!…. Скажи еще – в снегурки возьмет! Да ты знаешь, сколь они стоят? Она с книжки сымет!…
И тут Зарубин узнал, что за большие деньги, примерно в стоимость новых «Жигулей», можно и в Тотьме поставить себе фарфоровые на титановых штырях, которые вкручивают в оставшиеся пеньки. Сам не видел, но Борута рассказывал, возятся во рту, как в слесарной мастерской, дрелью сверлят, ключами крутят, зато потом челюсти снимать и в стакан класть не надо! Цивилизация добралась и до этих глухих мест, вот только денег на такие зубы ни в жизнь не заработать, поскольку у попутчиков в наличии осталось всего на одну нетель. А в пересчете требуется ровно на восемнадцать нетелей, если их покупать, как мясо. Стадо целое во рту можно носить! Так что, мол, никуда ты от меня не денешься – это он уже про жену, леший тоже не дурак, бесприданницу с пластмассовыми челюстями брать не захочет.
В общем, забавные попутчики попались, веселые, простодушные: они тут же помирились, заулыбались и даже неловко обнялись. Зарубин не пожалел, что нарушил свое правило дорожного одиночества и прихватил голосующих на дороге. Вставив пластмассовые челюсти почти даром, они теперь сияли хищными улыбками, словно американцы, и без умолку, перебивая друг друга, рассказывали совершенно невероятные истории. Послушать, так Зарубин попал в сказку, в волшебный, но почему-то опустевший рай, в заколдованный лес, где ничего, кроме чудес, теперь уже не творится.
