Легкая деревянная лодка, достаточно большая, чтобы выдержать полдюжины пассажиров, находилась на расстоянии менее ста ярдов. Гребцы боролись с жестким ветром и течением, своенравным и капризным в этом месте, в узком проливе между Европой и Азией. Анна глубоко вздохнула, почувствовав, как врезается в тело плотная нагрудная повязка и сползает специальная подушка, надетая на талию, чтобы скрыть женственные изгибы ее тела. Анна уже носила это одеяние, но сейчас чувствовала себя в нем неуклюжей. Она вздрогнула и плотнее закуталась в накидку.

– Нет, – сказал Лев за ее спиной.

– В чем дело? – Анна обернулась, чтобы взглянуть на него.

Лев был высоким, узкоплечим, с гладкими, как у юнца, щеками. Сейчас его круглое лицо было озабочено, брови нахмурены.

– Твои движения… – мягко ответил евнух. – Не реагируй на холод как женщина.

Анна отшатнулась, злясь на себя за такую глупую ошибку. Она всех их могла поставить под угрозу…

– Ты не передумала? – с сомнением спросила Симонис. – Еще не поздно…

– Я все исправлю, – убежденно произнесла Анна.

– Тебе нельзя ошибиться, Анастасий. – Лев нарочно назвал имя, которое выбрала Анна. – Иначе ты будешь наказан за этот маскарад как мужчина. То есть как евнух.

– Я буду предельно осторожна, – пообещала Анна.

Она знала, что будет сложно. Но по крайней мере одной женщине это уже удалось. Ее звали Марина, и она вступила в монастырскую общину под видом евнуха. Никто не узнал ее тайны до самой смерти.

Анна едва удержалась, чтобы не спросить у Льва, не хочет ли он вернуться, но это было бы оскорблением, которого он не заслуживал. И к тому же она должна наблюдать за ним, копировать его движения…

Лодка подошла к пристани, и молодой красивый гребец выпрямился с особой грацией человека, привычного к морской качке. Он закрепил канат вокруг стойки, затем спрыгнул на дощатый причал и улыбнулся.

Анна в самый последний момент удержалась от ответной улыбки. Она откинула плащ, и холод тотчас же пробрал ее до костей. Паромщик прошел мимо нее и подал руку Симонис, которая была старше, полнее и к тому же являлась, несомненно, женщиной. Анна шагнула следом за ней. Лев зашел в лодку последним, неся их скудную поклажу: ее драгоценные снадобья и инструменты. Гребец сел на весла, и они отчалили, отдавшись на волю течения.

Анна не оглянулась. Она оставила позади все, что было знакомо ей с детства, не зная, увидит ли это снова. Это не имело значения. Важна была лишь цель, которую ей предстояло достичь.

Они отошли довольно далеко от берега. Прямо из воды поднимались остатки волноотбойной стены, разрушенной латинянами-крестоносцами, которые семьдесят лет назад разграбили и сожгли город и изгнали его жителей[1]. Анна смотрела на эту стену, такую огромную, словно ее сотворила сама природа, а не люди, и удивлялась, как кто-то вообще осмелился атаковать такую громадину – и при этом добился успеха.

Ухватившись за планширь, Анна поворачивалась на сиденье то влево, то вправо, чтобы получше рассмотреть величественный город. Казалось, люди застроили каждый уступ скалы, каждый холм, каждую бухточку. Крыши домов располагались так близко друг к другу, что казалось, будто можно шагнуть с одной на другую.

Лодочник улыбался: его позабавило удивление Анны. Она почувствовала, что ее щеки вспыхнули от стыда, и отвернулась.

Они подплыли достаточно близко к городу, и Анна смогла рассмотреть камни, заросшие сорняками дворы и черные подпалины, оставленные пожаром. Она была поражена тем, что разрушения выглядели довольно свежими, хотя прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как в 1262 году Михаил Палеолог привел жителей Константинополя домой из провинций, куда их изгнали захватчики.

Теперь Анна тоже была в этом городе – впервые в жизни и с особой целью.

Лодочник напрягся, сражаясь с мощной волной, которую подняла прошедшая мимо триера, направлявшаяся в открытое море. У нее были высокие борта, три ряда весел, которые синхронно погружались в воду и поднимались на поверхность – и тогда капли, словно драгоценные камни, сверкали, стекая с мокрых лопастей. За триерой виднелись еще два судна почти правильной круглой формы. Моряки суетливо опускали паруса, спеша закрепить их, чтобы успеть бросить якорь в нужном месте. Анна пыталась угадать, пришли ли эти корабли с Черного моря и что они собирались делать в Константинополе.

За волнорезами море было спокойным. Где-то смеялись, и звук разносился над водой, заглушаемый плеском волн и криками чаек.

Лодочник направил лодку к набережной, и она легонько стукнулась о камни. Анна заплатила ему четыре медных фоллиса, всего на миг встретившись с ним взглядом, встала и ступила на берег, давая ему возможность помочь Симонис выбраться из лодки.

Следует нанять транспорт, чтобы перевезти сундуки, потом найти постоялый двор, где можно получить кров и пищу, до тех пор пока она не подыщет съемное жилье и не обзаведется лекарской практикой. Здесь Анне никто не мог помочь, никто не мог дать ей рекомендации. В Никее, древней величественной столице Вифинии, расположенной на юго-востоке, по другую сторону Босфора, было иначе. Там лучшей рекомендацией для Анны было доброе имя ее отца. Константинополь находился всего в одном дне пути оттуда, но Анне казалось, будто она очутилась в другом мире. У нее не было никого, кроме Льва и Симонис. Они были беззаветно преданы своей хозяйке и, даже зная правду, все равно последовали за ней.

Анна двинулась вперед, по истертым камням набережной, между тюками шерсти, коврами, сырым шелком, посудой, мраморными плитами, ценными породами древесины и небольшими мешочками, источавшими пряные ароматы. В воздухе витали и менее приятные запахи – рыбы, кож, навоза и человеческого пота.

Она дважды обернулась, чтобы убедиться в том, что Лев и Симонис по-прежнему идут следом за ней.

Анна с детства знала, что Константинополь – центр мира, перекресток Европы и Азии, и гордилась этим. Но теперь мешанина чужих голосов, греческая речь, перемежающаяся незнакомыми наречиями, ее ошеломила.

Мужчина с блестящим от пота голым торсом, согнувшийся под тяжестью огромного мешка, столкнулся с Анной, пробормотал что-то и, пошатываясь, побрел дальше. Жестянщик с ведром и котелками громко рассмеялся и сплюнул на землю. Мимо бесшумно прошел мусульманин в тюрбане и черном шелковом халате.

Анна пересекла улицу, шагая по неровным булыжникам. Лев и Симонис следовали за ней. На противоположной стороне улицы стояли четырех-и пятиэтажные здания. Проходы между ними оказались ýже, чем ожидала Анна. Там неприятно пахло прокисшим вином, а шум на пристани стоял такой, что даже здесь, на противоположной стороне улицы, нельзя было разговаривать спокойно. Анна повела спутников вверх по склону холма, прочь от причала.

Слева и справа располагались всевозможные лавки, над ними – жилые помещения, об этом можно было догадаться по вывешенному в окнах выстиранному белью. Через несколько кварталов стало заметно тише. Они прошли мимо пекарни, и запах свежеиспеченного хлеба вдруг напомнил Анне о доме.

Они продолжали подниматься. Руки Анны болели от тяжести лекарских принадлежностей. Лев наверняка устал еще больше, ведь его ноша была еще тяжелее. А Симонис несла одежду.

Анна ненадолго поставила свою сумку на землю.

– Нам следует найти место, где можно будет остановиться на ночлег. Или хотя бы оставить свои вещи. И еще нам нужно поесть. Никогда в жизни не видела столько людей.

– Хочешь, я понесу твою сумку? – спросил Лев, но он и без того выглядел очень усталым и нес гораздо больше, чем Анна и Симонис.

Вместо ответа Анна снова взяла сумку и двинулась вперед. Вскоре они нашли уютный постоялый двор, где подавали обед. Тут были отличные перины, набитые гусиным пухом, и чистые полотняные простыни. В каждой комнате стояла довольно большая бадья, в которой можно было искупаться, и уборная с трубчатым стоком. Комната стоила восемь фоллисов за ночь – без учета питания. Это было дорого, но Анна сомневалась, что сможет найти что-нибудь дешевле.