Лашевич прислал в крепость двух моряков-артиллеристов. Правда, они не слишком опытны, но зато это большевики, готовые стрелять из ржавых орудий, без масла в компрессорах. Только это от них и требуется: звук артиллерии сейчас важнее меткости удара.

«Теперь уж поздно, товарищи, — говорю им: — Вот если бы вы пришли часа на два пораньше, так очень бы пригодились».

Решаю поехать лично во взятый дворец. Снаружи почти тихо, лишь изредка звучит одинокий выстрел и огненная вспышка режет темноту ночи. Выхожу за крепостные ворота. На мостике отчаянно тарахтит чей-то автомобиль, ослепивший меня светом своих прожекторов. Подхожу ближе, узнаю товарищей Подвойского и Еремеева: они объезжали действующие части и заехали в крепость, чтобы узнать о положении. Сообщаю им весть о взятии Зимнего. Решаемся ехать вместе к Зимнему. Сажусь в машину; быстро летим через Троицкий мост, Марсово поле, по Миллионной улице к дворцу. По обеим сторонам на тротуарах разбросаны солдаты Павловского полка, а ближе к мостику через Зимнюю канавку мы наезжаем на правильно раскинутую цепь. Нас окликают и задерживают. Объясняем, кто мы. Передаем весть о взятии Зимнего. Известие встречается с большим недоверием, голос из цепи авторитетно заявляет: «Какой там сдались, недавно оттуда нас здорово шпарили, опасно туда ехать». Но мы остаемся при своем мнении: решаем, что Зимний взят частями, действующими со стороны Невского, что цепь просто не осведомлена, а стрельба, о которой говорил товарищ, относилась к периоду более раннему.

Катим дальше. Вслед нам несутся предостережения товарищей быть осторожнее. Шофер замедляет ход. Кругом тишина. Вот автомобиль почти подходит к арке Эрмитажа, и в этот же момент раздаются громкие «ура», рой пуль со свистом летит над автомобилем, а несколько пулеметов со стороны дворца начинают отчаянно стрелять. Наш шофер, будучи человеком смелым и увидя, что дело принимает опасный оборот, моментально останавливает машину и дает задний ход. Я и Подвойский опускаемся на дно машины, чтобы не быть слишком большой мишенью для пуль, а Еремеев, сидевший вместе с шофером, выпрыгивает на мостовую и растягивается там по всем правилам воинского устава. Через мгновение мы пролетаем мостик через Зимнюю канавку, я уже минует опасность, так как за мостиком почва значительно понижается и пули не могут нас поражать.

Благополучное окончание происшествия главным образом объясняется тем, что юнкера слабо приспособились к продольному обстрелу Миллионной улицы, сильно нервничали, а главное потому, что шофер оказался человеком с громадным самообладанием. Павловцы, встревоженные сильным огнем, тарахтением пулеметов, шумом машины и криками «ура», которые неслись со стороны дворца, подумали, что против них перешли в атаку, и открыли беглый и беспорядочный огонь в сторону дворца вдоль Миллионной, причем в некоторых группах их произошло замешательство и они начали отходить к Марсову полю. Наше положение было весьма незавидное: мы попали под обстрел своих. Пришлось остановить автомобиль и обратиться с речью к павловцам. Заминка была быстро ликвидирована. Как потом оказалось, сообщение о взятии Зимнего было ложно, был взят только штаб, помещающийся на Дворцовой площади против дворца. Нами было решено немедленно открыть интенсивный огонь из крепости.

Министры ждали… Загасили верхний свет. Только на столе горела лампа, загороженная от окна газетой. Кто сидит, кто полулежит в креслах, кто лежит на диване. Короткие, негромкие фразы коротких бесед…

Шел девятый час. Вдруг раздался пушечный выстрел, за ним другой… Кто стреляет? Это охрана министров по напирающей толпе.

— Вероятно, в воздух, для острастки, — компетентно разъяснил адмирал Вердеревский.

Опять говорили по телефону, который — не в пример штабу и Мариинскому дворцу — до конца не был выключен. Говорили с городской думой, соединялись с окрестностями. Откуда-то сообщили, что к утру придут казаки и самокатчики. Что ж, может быть, до утра продержатся! Вот только не дали приказа защищаться…

Роты павловцев и отряды красногвардейцев были выведены и, согласно данным им указаниям, начали окружение района Зимнего дворца от набережной Невы по Мойке и Морской улице.

В то же время рабочие, матросы и другие полки охватывали район от набережной площади Сената к Александровскому саду и Морской улице. Кольцо замкнулось. Вскоре на площади началась перестрелка — это, в ответ на предложение сдаться, ударницы открыли пулеметный и ружейный огонь.

К Павловскому полку приехал тов. Подвойский и пожелал обойти фронт. Мы обошли по набережной Мойки и вышли на Морскую улицу под арку Главного штаба. На площади шла усиленная стрельба. Пулеметы щелкали от Зимнего дворца во всю мочь, ружейная стрельба раздавалась переливами. Пули постукивали в стены и окна зданий.

— Ишь, не дают подойти. Как жарят! Разрешите их хоть разок пугнуть из орудия, — говорили солдаты, бывшие около нас.

Тов. Подвойский не возражал, и я вызвал сюда с моста одно орудие. Мы целой толпой вышли на площадь, чтоб выбрать место, с которого было бы удобнее послать снаряд в ворота дворца. Однако тут так свистели пули, что установить орудие было трудно. Пришлось орудие поставить под аркой, где артиллеристы были в большей безопасности. Но здесь имелось неудобство для прицела в виде Александровской колонны и фонарей около нее.

Пока устанавливали орудие, послышались орудийные выстрелы со стороны Невы. Это стреляли с верхов Петропавловской крепости и с крейсера «Аврора» холостыми предупредительными выстрелами. Раздался и наш выстрел. Все были осыпаны осколками стекол из окон арки и прилегающих зданий. Прицел был взят несколько высоко, и снаряд попал немного ниже карниза вправо от ворот. Впоследствии выяснилось, что он пролетел на вторую половину дворца, где и был поднят стакан от снаряда.

Орудие было отправлено на место, так как оно уже не могло пригодиться. К дворцу с двух сторон тесно надвинулись наши отряды.

Уже было темно, когда нам сообщили, что ультиматум правительством отклонен. На «Аврору» был отдан приказ приготовить условленный выстрел. Стали ждать сигнала крепости. Набережные Невы усыпала глазеющая публика. Очевидно, в голове питерского обывателя смысл событий не вмещался, опасность не представлялась, а зрелищная сторона была привлекательна. Зато эффект вышел поразительный, когда после сигнального выстрела крепости громыхнула «Аврора». Грохот и сноп пламени при холостом выстреле куда значительнее, чем при боевом, — любопытные шарахнулись от гранитного парапета набережной, попадали, поползли. Наши матросы изрядно хохотали над комической картиной.

Вдруг раздался пушечный выстрел — совсем иного тембра. Это — «Аврора». Минут через 20 вошел Пальчинский и принес осколок снаряда, попавшего во дворец. Вердеревский компетентно разъяснил: с «Авроры». И положили осколок на стол в виде пепельницы.

— Это для наших преемников, — сказал кто-то из обреченных, но не сдающихся людей.

Снова вошел Пальчинский и сообщил: казаки ушли из дворца, заявив, что им тут нечего делать. По крайней мере, они не знают и не понимают, что им делать тут… Ну что ж, ушли так ушли! В полутемной комнате, где сидели министры, ничто не изменилось. Шел десятый час. Какие-то ружейные выстрелы слышались все чаще.

Приблизительно в седьмом часу, когда во дворце уже были представители Ревкома, тт. Дашкевич и Чудновский, мы получили через вышедшего казака-парламентера сообщение, что казачьи роты не хотят более продолжать оставаться во дворце, что они сознают, что введены туда обманом, и хотят уйти, но просят не позорить их и выпустить с оружием. Мы колебались, не доверяя вполне уверениям парламентера; мы сомневались, не хотят ли нам устроить обход с тыла. Решили все-таки выпустить. Казаки выходили по набережной. В ближайшем переулке был спрятан броневик, который, лишь только ряды казаков прошли мимо, был направлен вслед за ними до самых казарм казачьего полка, находившихся недалеко от казарм павловцев. Когда казаки уходили из дворца, осаждающие кричали женскому батальону, предлагая сдаваться, но оттуда в ответ раздались крики: «Умрем, но не сдадимся».