Так увлекся процессом, что и думать забыл про то, что меня сильно мучало и терзало.

Звонок в дверь. Я даже вздрогнул. Свету выписали, и она сама приехала? Не может быть, рано еще.

- Входите, открыто!

Марина? С каких чертей она ко мне припёрлась? Влетает в прихожую словно фурия, на лице кроме гнева, ненависти и жажды мщения ничего хорошего не отражается, громко хлопает дверью и стремительно с решимостью дикой кошки несется ко мне в комнату. Я от удивления даже забыл подняться, как сидел, так и получил оплеуху со всего размаха правой руки. Звонко, больно, обидно. Очки слетели с носа и красивой, инопланетной бабочкой порхнули в другой конец комнаты. Автоматически сработала самозащита и я ткнул ей кулаком в живот, под дых. Замечу - удачно, если уместно так выразиться. Ей перехватило дыхание, ни вздохнуть, только беззвучно хрипеть с выпученными глазами. Согнулась пополам. Ап... Ап... Ап... зевает, хватает ртом воздух, но не может сделать ни вздоха. И тут меня перемкнуло. Заклинило в ноль. Сука! Тварь! Только отчетливо и помню, что ухватил за волосы пятерней и рванул ее на себя с такой силой, что она, нелепо задрав ноги перелетела через меня, упала спиной на диван. А дальше все как в розовом тумане и замедленной съемке.

Вскочил. Секунду стоял над ней, глядя, как она мучительно пытается восстановить дыхание, соображал, вернее, вообще ничего не соображал. Я ж тебя накажу - запомнишь навсегда! Два года, скисал от безответной любви! А ты, продажная подстилка богатых паразитов, сейчас приходишь ко мне, выяснять отношения? Которых, вообще нет и не должно быть!

Шум в голове, яростно пульсирует кровь в висках и накатывается небывалое возбуждение, что мое естество восстает, завладевает моим мозгом безраздельно, оставив только мозжечок в управлении, чтобы хоть как-то выполнять рефлексы, просто не упасть от захлестнувшей темени в глазах и вспыхнувшей ненависти с небывалой яростью.

Грубо, с силой стягиваю с неё джинсы вместе с трусиками, снимаю до туфли. Марина пытается сопротивляется, слабыми пальцами цепляясь за карманы джинсов, из всех сил, что остались удерживает последний рубеж. Но злость рассвирепевшего быка гораздо сильнее.

И наконец, увидел в ее глазах ужас. Животный страх за свою жизнь, перемешанный с муками боли. Ты меня боишься. Ты боишься меня! Больно? Сейчас еще больнее будет. Вот увидишь! Еще пожалеешь, что ворвалась сюда с войной!

Ухватил за волосы и волоком потащил по полу. Швырнул на кресло, где совсем недавно созерцал чистую "Девственницу", грязных шлюх и вижу сейчас это, сгорая от похоти и вожделения! Голая задница Марины, напряженная судорогами и бессильной борьбой - она, чертовски привлекательна, гораздо привлекательней, чем даже в фантазиях.

Я сделаю это! Сделаю. И сделаю как можно больней. С силой навалился на нее, предварительно содрав с себя трико. Я - твердая плоть, плотнее урана, я - таран, штурмующий неприятельскую крепость, я сила благородной ненависти и возмездия.

Вошел в нее с размаха, как шмель в чужой улей за сладким медом, чтобы ограбить соседей. И тогда у нее пробилось дыхание. "А-а-а-ах" вскрикнула она и задышала громко, взахлёб, в запой. Я наношу удары жестоко, с силой, в почти безвольное тело, она не в силах сопротивляться, лишь пытается просунуть руку под меня, чтобы хоть как-то ограничить глубину проникновения, но я неумолим и непреклонен. Удары становятся еще жестче и агрессивней. Тебя трахали вот так, когда-нибудь в зад? Как грязную шлюху, последнюю подстилку, без всякого уважения, с брезгливым презрением? Только похоть и желание унизить через боль? Ты унижена? Тебе больно? Если нет - скажи. Я возьму линейку и отстегаю до кровавых полос, выверну тебя наизнанку и буду рвать, терзать как голодный волк. Кусаю за плечи, крепко тяну за волосы и наношу бешеные удары наращивая скорость тараном уже потерпевшую поражение крепость. Она лишь хрипит и громко дышит с каждым яростным толчком, размякла в кисель оставив даже попытки сопротивляться.

Я взорвался, как ядерный фугас над несчастной Хиросимой, испепеляя все вокруг атомным жаром, сплавляясь сам в адский протуберанец сошедшего с ума солнца, сметая все на своем пути. Затих. Лежу на Марине, потный, еще возбужденный, но уже не кипящий благородной ненавистью. Битва окончена, поверженный противник подсчитывает свои потери. Поднялся с нее. Она осталась лежать без движений, уткнувшись головой в сиденье, в неудобной позе и положении. Остро дышит. Руки завернуты за спину и на запястьях большие синяки. Не рассчитал своих сил, когда выкручивал ей руки.

- А теперь, проваливай, - хрипло говорю, - и больше никогда ко мне не приходи.

Зашевелилась. С трудом поднимается, выползает из тесной ямки кресла, куда я ее, буквально, заколотил. Помятая, как конфетная бумажка, с размазанной тушью, подсыхающих слёз и собственных слюней на лице. Сконфуженно и суетливо натягивает на себя джинсы, в глазах изумление с примешанными остатками недавно испытанного ужаса, боли и ничего похожего на унижение. А еще, я не понимаю. Не могу дать определение, что-то особенное, может быть, так смотрит человек, сделавший неожиданное открытие, глубоко потрясшего его самого.

- Мене нужно привести себя в порядок, - глухо проговаривает, избегая пересечься со мной взглядом.

- Вперед, - указываю ей на ванную комнату.

Очень долго возится в ванной, а мне нужно, чтобы она побыстрее убралась, иначе я ей еще морду не набил. Так хочется ей врезать, чтобы вообще запомнила навсегда, как я ее ненавижу. Выходит, из ванной. Слегка умытая, уже без потеков туши и размазанной помады, жалкая, побитая собака, без былого лоска и безукоризненной красоты. Порывается что-то сказать, все также пряча глаза, но не может. Нет слов, чтобы выразить то, что я с ней сделал. Размашисто кивнул ей на выход, и она покорно ушла, тихо прикрыла за собой дверь.

И как только за ней закрылась дверь, на меня навалилось раскаяние, стотонным грузом на плечи. Ведь только что я ее изнасиловал! Грубо, по-свински, извращенно, воспользовавшись слабостью. И только потому, что в другом случае она бы мне никогда не дала. Хорошо хоть хватило выдержки не избить до кровавых соплей. Что там мне внутренний голос нашептывал? "Это еще не конец". А сейчас уже? Ну поговори со мной, пожалуйста. Скажи хоть что-нибудь! Молчит как белорусский партизан. Организовал диверсию и скрылся в лесах.

Меня, наверное, посадят в тюрьму. Нет! Только не сейчас! Когда стоит такой важный вопрос, со Светой, где ей жить и как. Меня посадят за изнасилование, а ее сдадут в детский дом. Я в ужасе, от осознания этого. За изнасилование никчемной бабы, которая и не стоила того. Стоп, стоп, стоп. Ты же ее когда-то любил! Так же, как сейчас любишь Свету, и точно такой же, невозможной, несбыточной любовью. Ты и со Светой поступишь также, когда-нибудь, только потому, что она тебе недоступна? Мне стало очень плохо, только от одной этой мысли. Парень, с тобой нечто происходит. Ты ведь раньше не был таким? Ведь, не был? Какая трансформация сущности, от неуверенного в себе неудачника, до жестокого доминанта альфа-мачо и всего за неполную неделю! Бросился к зеркалу посмотреть себе в глаза. Что изменилось во мне? Вроде ничего. Не знаю. Не думаю, что это быстро может дать отпечаток. Нужно бы взяться за практику делать автопортреты, день за днем, чтобы наконец увидеть, как меняется мое лицо, ведь внутренне я уже абсолютно другой человек. Сделал набросок выражения лица и глаз. Потом буду анализировать. А сейчас спать. Что-то устал очень. "Ага, выспись перед тюрьмой, там не придется" Завтра пойду просить прощения. Может и не посадят. Не надо просить прощения! Пусть даже, в тюрьму. И тебе легко это говорить?

***

Светлана. Папа Сережа, где ты? Какое бы зло тебе ни причиняли - от мимолетного уличного оскорбления или начальственного высокомерия до доноса в органы или убийства любимого человека - тут всегда есть общий знаменатель, это для тебя сводится в итоге к одному. У тебя отбирают, нагло, силой, незаслуженно, часть твоей жизни - будь то вещественные блага, или ее внутреннее пространство, или круг любимых людей, или вообще счастье, или самоуважение. Обидчик нарушил или разрушил твою жизнь, явил себя властелином над тобой - и продолжает жить. Вы столкнулись в жизни, и он оказался значительнее тебя в этом столкновении. А жизнь твоя - это то, что ты о ней думаешь, и то, что ты при этом ощущаешь. И могло от обиды не измениться в твоей жизни ничего, кроме одного - ты был человеком, и вдруг стал дерьмом. Нет, не целиком, не в главном, но ложка дегтя портит бочку меда. Достаточно и того, что ты оказался в чем?то и насколько?то дерьмом. Смысл в торжестве справедливости. Есть смертные грехи, которым нет прощения никогда. И достаточно того, что о воздаянии будет знать только один человек: сам убийца перед смертью. Ибо муки его невинных жертв живут в душе каждого, кто знает о них. И тому, кто отомстил, будет лучше, правильнее жить на свете. В воображении своем он может сказать жертвам: "Он не ушел безнаказанным, ребята. Ваша кровь не осталась неотомщенной". Справедливость, достоинство, честь - ценности идеальные, существуют только в человеческом сознании. И месть человек совершает (в общем и как правило) из соображений идеальных, для души.