– Фиг с ним, с билетом. Ты должен послушать новую запись Сэма.
– Ала баб аллах, – вздохнул Малк.
Лепидопт посмеялся шутке – эта арабская фраза означала приблизительно «будь что будет».
– Так что возвращайся сейчас же. По дороге заедь в автохимчистку, делай остановки и путай следы, остерегайся прицепов, а если вдруг просто заметишь вертолет, гони вперед и бросай машину.
– Ладно. А ты там без меня не разыгрывай Джона Уэйна.
От неожиданности Лепидопт вздрогнул, его локти конвульсивно прижались к ребрам. В трубке стало тихо, и Лепидопт с застывшим лицом положил ее на рычаг.
Не разыгрывай без меня Джона Уэйна. «Берт, Берт, – думал он, – как беззаботно и не осознавая этого ты укорачиваешь мою жизнь! Или, что одно и то же, приближаешь какой-то новый ее рубеж».
Он заставил себя сделать глубокий вдох и выдох.
Тихое щелканье клавиатуры прекратилось.
– Ты смеялся, – заговорил из-за кухонного стола молодой Эрни Боззарис, – а потом будто чёрта увидел. Что он такого сказал?
Лепидопт небрежно махнул левой рукой.
– Не буду я есть борщ на обед, – ворчливо проговорил он. – Он возвращается, никуда не полетит. Будет здесь через полчаса, а то и раньше.
Вдруг смутившись, он спрятал искалеченную правую руку в карман.
Боззарис еще с минуту не сводил с него глаз, потом пожал плечами и снова вернулся к монитору. Эрни еще не исполнилось тридцати, не так давно он закончил академию «Мидраш»; в его черных волосах не было седины, а на узком подбородке, который он брил по несколько раз на дню, все равно просвечивала темная щетина.
– Какой это борщ, – рассеянно заметил он. – Ты же налил в него табаско!
Левой рукой Лепидопт вытряхнул из пачки еще одну «кэмелину» и той же рукой поднес к ней зажигалку. Он глубоко затянулся – теперь у него было еще меньше шансов успеть умереть от рака. Сколько раз он слышал: «Страшно до первого выстрела». И сам убедился в этом двадцать лет назад в Иерусалиме. По крайней мере на какое-то время.
Лепидопт вздохнул.
– Есть изменения? – спросил он, поднимаясь, и понес кофейную чашку на кухню. Его подошвы ступали по кухонному линолеуму так же бесшумно, как по ковру гостиной.
Боззарис повесил свою серую полотняную спортивную куртку на спинку пластикового кресла и закатал рукава рубашки.
– Активность не превышает обычной, – сказал он, не глядя на темно-зеленый экран с проплывающими по нему рядами ярко-зеленого текста. – Правда, мы знаем не всех, кто к этому причастен. Тот, из Нью-Джерси, который пытался проникнуть в тель-авивский процессор «Ханивелл» час назад, использует на VAXе дисковую операционку «Юникс», причем, как и все остальные, он не знает про тройной встроенный аккаунт на этой машине. Я вошел в его комп, залогинившись на «полевом» аккаунте, пароль по дефолту «Сервис».
Он замолчал, сплел длинные тонкие пальцы поверх монитора и потянулся.
– В их мейлах, – продолжил он, – нет ничего, кроме обычной болтовни для отвлечения внимания, при условии, что они действительно что-то скрывают. Серьезные парни, скорее, будут незаметно действовать через реальный бизнес, как мы. Заметного увеличения или сокращения трафика за последние полтора часа не было.
Боззарис добился от института денег на новую модель IBM-80 с 32-битным процессором и смартмодемом Hayes 1200, со скоростью то ли 300, то ли 1200 бод. Лепидопт же привык к стационарным модемам, которые нужно подключать к телефону.
– Подозрительные сообщения поступали?
– Откуда мне знать? Это же турагентство! Куча рейсов отсюда в Лос-Анджелес, которые я скопировал; но для них это, кажется, обычное дело. И, конечно, любой файл может оказаться шифровкой. Однако мне не попадалось ничего типа: «Джонни, это мама, вынь кастрюлю из духовки».
– Шифровкой может оказаться что угодно, – согласился Лепидопт.
– Думаю, им достались разве что помехи от Гармонического Сближения. Сотни тысяч ньюэйджеров, взобравшихся на горные вершины, чтобы взяться за руки и, опустошив сознание, одновременно настроиться на душу планеты.
«Помехи? – размышлял Лепидопт. – Они ведь чем занимаются? Воспроизводят богохульный цимцум! В начале творения Эн-Соф непознаваемый бесконечный Свет сжимается, освобождая пространство для творения конечных миров, поскольку без такого сжатия ни для чего, кроме Него, не нашлось бы места. А теперь эти жалкие хиппи и мистики пытаются все одновременно сжать свое сознание! Что может возникнуть в образовавшемся вакууме?»
Боззарис словно ответил на его мысли.
– Неизвестно, какие твари сунутся сюда с той стороны, – сказал молодой человек, – когда открываются такие двери.
– Целая толпа из Нью-Джерси пыталась взломать Тель-Авив после того, что произошло в полдень.
Боззарис пожал плечами.
– Едва ли они слушали это на нужной… волне, – возразил он. – Полагаю, что это событие должны были зарегистрировать и другие средства коммуникации. Хотя, конечно, взломать Тель-Авив люди пытаются с разными целями.
– Предположим, это не совпадение, – сказал Лепидопт.
Он подошел к кухонной стойке и налил себе чашку кофе, а потом уставился на плавающий в чашке сигаретный окурок.
Левой рукой он выловил окурок и, бросив его в раковину, потряс пальцами. Потом вздохнул и сделал глоток кофе.
Боззарис ввел Н->, чтобы отключить телефонную линию, и сразу после этого набрал DT и новый телефонный номер. На модеме вспыхнули светодиодные индикаторы. Лепидопт похлебывал свой кофе, нервно поглядывая в окно, пока Боззарис щелкал клавишами, прокладывая путь через уже знакомые пароли и каталоги. Телефонная связь осуществлялась через целую цепочку мест, и если бы Агентство национальной безопасности обнаружило вторжения Боззариса, их, вероятнее всего, предупредили бы достаточно быстро, чтобы они успели покинуть эту конспиративную квартиру.
Боззарис, немотря на молодость, очень тщательно подходил к вопросам безопасности и всегда проверял свои компьютеры на скрытые «черные ходы» и вторжения. К машине никто, кроме него, не прикасался, но он часто рассказывал Лепидопту о множестве компьютерных угроз, таких, как программы, притворяющиеся стартовой страницей IBM и запрашивающие пароль пользователя, а после введения пароля сохраняющие его и выдающие: «НЕВЕРНЫЙ ПАРОЛЬ, ПОПЫТАЙТЕСЬ ЕЩЕ РАЗ», чтобы пользователь, решив, будто сделал ошибку, повторил ввод, после чего запускается вход, и пользователь даже не подозревает, что его пароль перехватили. Боззарис остерегался таких подвохов и постоянно менял пароли. Он подозревал даже наличие в доме подслушивающих устройств и потому набирал все знаки пароля в одном темпе, не допуская двойного щелчка на парных буквах, а еще, желая убедить возможных любопытных слушателей, что в его пароле больше букв, чем на самом деле, он всегда нажимал пару случайных клавиш после клавиши «ввод».
Боззарис откинулся в кресле.
– Необычной активности среди «особого арабского» сообщества в АНБ не наблюдаю.
Этим эвфемизмом АНБ называло ивритских лингвистов, мониторивших Израиль. Лепидопт с облегчением увидел, что он опять нажимает H->, прерывая телефонную связь.
Мгновение спустя Боззарис снова застучал по клавишам, а Лепидопт присел на шершавый сейф из серой стали, стоявший у стены рядом с плитой.
Когда затарахтел лепестковый принтер на стойке у него за спиной, он поднялся.
Боззарис отодвинул кресло от монитора и зевнул во весь рот. Потом махнул на принтер.
– Платежные адреса, по которым сегодня заходили парни из Нью-Джерси и Лос-Анджелеса. Вряд ли там что-то есть, пожалуй, пока даже проверять не стоит, но можно подержать их в сейфе и посмотреть, не будет ли продолжения.
– Сравни со всеми списками, которые мы получали по Лос-Анджелесу, а копию отправь в Тель-Авив.
– Кому в Тель-Авив? На кого мы работаем? И кто теперь мы?
– Как обычно, Адмони.
Лепидопт предпочел бы по-прежнему видеть на месте Наума Адмони Иссера Хареля, хотя тот ушел с поста руководителя Моссад в 1963-м, за четыре года до поступления Лепидопта в израильскую секретную службу. Именно Харель учредил нигде не значившийся отдел «Халомот», агенты которого снабжались документами страны-объекта – в данном случае, американскими – и не связывались с израильским посольством. «Халомот» был еще сильнее изолирован от остального Моссада, чем «Кидон» – отдел убийств.
