– Я же не к врагам в тыл еду, – возразил я.
Но шофёр, посерьёзнев, прикрикнул:
– Ты давай не спорь со мной. Придумывай легенду или дуй обратно в кафе. Я тебе объясняю: если менты что-то заподозрят, они тебя арестуют и переправят домой. Дома-то знают, где ты путешествуешь?
– Нет, – говорю. – Думают, что я у друга на даче.
– Ну вот видишь, ещё и меня могут напрячь за то, что вывез тебя за пределы Московской области.
– А может, мне в спальнике спрятаться и носа не показывать? – предложил я.
– Не пойдёт, – замотал головой Фёдор, – если обнаружат тебя в кабине, ещё хуже будет. Могут такого нагородить, что будешь потом век оправдываться. Они же спрашивают, с кем еду. Ты что предлагаешь, врать им? Нет, это не вариант. Ты это… лучше скажи так: живёшь в Ростове, у тебя же в свидетельстве о рождении штампа прописки нет, дескать, сейчас каникулы, приезжал в Москву к другу. Не один, а, допустим, с бабушкой или дедушкой. Далее так: тебя оставили в Москве на праздники, ну там, на ёлку сходить, туда-сюда, а бабушка уехала. Должна была приехать, забрать после Нового года. А тут, мол, соседи позвонили, бабушке плохо, вызвали скорую, увезли в больницу, ну, типа боты уже надувает…
– Что надувает? – округлил я глаза. – Не понял. Какие боты?
– Вот тормоз, – ухмыльнулся он, – ну, я к тому, что бабушка умирает в больнице…
– Моя?
– Ну не моя же! Ты что, Михаил, так притормаживаешь? Чтобы тебя не задержали, нужно ментам рассказывать что-нибудь жалостливое и правдоподобное.
– Вы считаете, что бабушка умирает – это правдоподобно? – усомнился я.
– Конечно, – хмыкнул Фёдор, – бабушки все рано или поздно боты… в смысле умирают.
– Не накликать бы беду, – тихо сказал я. – Как-то страшно мне говорить такое о своей бабушке.
– Ты ещё и суеверный? – рассмеялся шофёр. – Ну ты даёшь! Да речь-то идёт не о твоей бабушке, а о вымышленной старухе. Твоя бабка где живёт?
– В Подмосковье, – отвечаю.
– Ну вот, – смеётся он. – А бабушка из легенды – в Ростове. У тебя есть бабушка в Ростове?
– Нет, – замотал я головой.
– Ну вот и всё, – хлопнул меня по плечу Фёдор, – значит, ни на кого не накликаешь. Понял?
– Понял, – отвечаю.
– Ну-ка повтори, – потребовал он. – Только с выражением, так, словно ментам рассказываешь…
Я, нахмурившись, повторил легенду и тяжело вздохнул.
– Ладно, пойдёт, – махнул рукой водитель и, тронувшись, добавил: – Только, когда будешь говорить, морду покислее делай. А то будто стихотворение под ёлкой рассказываешь.
– Хорошо, – буркнул я.
– Так, ну что? Врубай музон, что ли, – предложил Фёдор.
– Радио? – спрашиваю.
– Ну да, пока от Москвы далеко не отъехали, можно что-нибудь найти. Там в бардачке и диски есть, но меня уже от них тошнит. Всё на сто рядов переслушал. Наизусть знаю…
– А у меня тоже диски есть! – вспомнил я и полез в рюкзак.
– О! – обрадовался Федя. – А ну покажи, что там молодёжь сейчас слушает?
– Да это не молодёжь, – рассмеялся я. – Это дед мне купил. Он слушал лет, наверное, сорок назад. Прикольная музыка.
– Серьёзно? – удивился он. – Дай-ка взгляну.
– Вот, смотрите, – я протянул ему три диска Pink Floyd, Deep Purple и Uriah Heep.
– Ни фига себе, – присвистнул водитель. – Здорово! Мы тоже в молодости это любили. И как тебе? Нравится?
– Угу, – кивнул я.
– Но ты знаешь, Михаил, такую музыку нужно не за рулём, конечно, слушать. Согласен?
– Согласен, – кивнул я и, протягивая ещё один диск, добавил: – У меня вот что ещё есть.
– О! А это кто? – Федя прочитал вслух. – Юрий Купер, «Я помню…». Что-то я такого певца ни разу не слышал. Новый, что ли?
– Это не певец, – говорю. – Это художник. Очень известный.
– Ничего не понимаю, – нахмурил брови шофёр. – Художник? Но это же музыкальный диск?
– Ну да, – улыбнулся я. – Просто он любит петь, ну и записал диск. Юрий Леонидович дружит с Александром Маршалом, а у того своя студия. Вот они и записали двенадцать песен. Это некоммерческий проект. Читайте, что здесь написано: «Только для друзей, не для продажи».
– Ясно, – кивнул Федя, – как красиво оформлено. Прямо загляденье…
– Ну так художник же, – говорю.
– Слушай, – воскликнул он – а ты откуда всё это знаешь?
– Юрий Леонидович – друг нашей семьи. Он у нас бывает в гостях, а мы – у него.
– Тогда понятно. А ну-ка поставь диск. Песни-то хоть классные?
– Старинные, – говорю.
– Романсы?
– Нет, – рассмеялся я. – Такие, военные, что-то типа шансона.
– Давай послушаем. Любопытно очень. Сколько ему лет?
– Под семьдесят, – отвечаю. – Он на моего деда похож.
– Ха! – хмыкнул Фёдор. – Деды все друг на друга похожи… Ну, врубай. Послушаем.
Я включил проигрыватель. Может, вам повезёт и вы когда-нибудь станете счастливым обладателем такого уникального диска. Когда услышите голос Юрия Леонидовича, вы согласитесь со мной: такой голос может принадлежать только художнику. Ни певцу, ни актёру, ни… словом, только художнику.
«В ту ночь я почему-то вспомнил деда. Дед, который казался мне волшебником. Но почему-то он умер. И соседи поручили мне нести венок на кладбище. Я шёл впереди процессии обитателей коммуналки и плакал. Мне не верилось, что я больше не увижу этот серебристый, пепельный, волшебный конус. В ту ночь я вдруг вспомнил и открыл для себя мой мир – мир, от которого мне уже не уйти. Надо созерцать, думал я, то есть смотреть долго-долго, всматриваясь в почти невидимое… За окном светало, и всё становилось более ясным и очерченным. Мне было страшно, что скоро наступит утро. Я закрыл глаза и лежал, прислушиваясь к тихому и ровному дыханию…»
Тёплый ветер дует, развезло дороги,
И на южном фронте оттепель опять.
Тает снег в Ростове, тает в Таганроге,
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
Об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах
Где-нибудь когда-нибудь мы будем говорить.
Вспомню я пехоту и родную роту
И тебя за то, что ты дал мне закурить.
Давай закурим, товарищ, по одной,
Давай закурим, товарищ мой…
Взглянув на своего спутника, я вдруг увидел, что по его щеке катится слеза. Я сделал вид, что не заметил. Не всегда можно и должно смущать беззащитных взрослых. Им лишь кажется, что они хозяева жизни и знают больше нас, своих детей. Но это не так; на самом деле взрослые – просто выросшие дети. Они точно такие же, как и мы, только у них проблем больше.
Я: Как ты там, милая?
Маша: Всё хорошо. Как ты?
Я: Уже еду.
Маша: На чём?
Я: Большой грузовик. Водитель – ростовчанин.
Маша: Долго ехать?
Я: Не знаю. Но говорит: утром по-любому будем в Ростове.
Маша: Очень переживаю.
Я::)
Маша: Жду:)
– Эсэмэски строчишь? – спросил Фёдор, дослушав песню.
– Угу, – кивнул я.
– Любовь-морковь? – рассмеялся он.
– Ну… типа, – уклончиво ответил я.
– У меня тоже в молодости как-то эсэмэски приключились. В армии, 1978 год.
– Шутите, – не поверил я. – Разве в 1978 году были эсэмэски?
– У меня были, – уверенно сказал водитель. – Не веришь?
– Ну, – пожал я плечами, – как-то… это…
– Что «ну», что «ну»? – рассмеялся он. – Слушай, салага.
– Как вы сказали? – насторожился я.
– Салага! – повторил он. – Не обижайся, это не обидное слово. Так обычно молодых в армии называют, но без злобы, любя, по-дружески.
– Понятно, – кивнул я и подумал: «Чую, с дядей Федей мой лексикон расширится основательно».
– Ну так вот, – продолжил мой спутник, – слушай: нас после учебки (это в армии типа школы) откомандировали в другую часть. Сутки ехать в поезде. Плацкарта. Народу как селёдки в бочке. А напротив меня ехала очень симпатичная девчонка. Я к ней и так и этак, а она ноль внимания. Всё косится на какую-то старуху. Как потом оказалось, это её бабка. Думаю: как же мне познакомиться с девушкой? Красивая. Думал, думал и придумал. У меня в вещмешке лежал блокнот. Чистый, ни одной записи – друг перед расставанием в учебке подарил на память. Ну, я достаю блокнот и пишу в нём: «Ты мне нравишься. Давай знакомиться. Фёдор». Старуха носом куняет, то есть дремлет. Я подвинул блокнот девушке. Та, видя, что старушка посапывает, пишет мне в ответ: «Я с бабушкой. Лариса» – и подвигает мне блокнот. Ну и понеслось. Блокнот туда-сюда, туда-сюда… Чем не эсэмэски?
