Мальчишка пытался отчаянно вырываться из рук насильников, кусался, кричал, но оборотней это только веселило. Подонки играли со своей жертвой. Кто-то оборвал подол рубашки, другой завязал на шее Колмана веревку и дергал за нее, заставляя мальчишку задыхаться. Герольд огляделся и с удивлением увидел брата, стоящего неподалеку. Роджер кусал губы, бледный, с искаженным от ненависти и отчаяния лицом, но не подходил. Не спасал омегу, который теперь стоял на коленях перед насильниками и, рыдая и задыхаясь, умолял отпустить его.

- А почему это именно тебя мы не должны трогать? - Раздавались насмешливые голоса. - Ты у нас что, особенный?

- У меня маленькие братья. Они без меня умрут от голода!

- Так ты их и не сиськой кормишь! - Рассмеялся Ий, который снова был в той же компании. От него пахло многими омегами, Герольд это хорошо чувствовал.

- Надо им приготовить еду, никто не будет это делать! - В отчаянии крикнул Колман и прижался лицом к коленям подонка. - Я их покормлю и вернусь к вам. Я не отказываюсь… Прошу вас. Отпустите…

- Так ты и так никуда не уйдешь. А твои братья белые, их не жалко. - Ий наклонился и провел пальцами по промежности омеги. На его лице блуждала отвратительная сальная улыбка. - Пусть подыхают.

Наблюдать за этим дальше Герольд не мог. Но и вмешиваться тоже не хотел. Он отвернулся и зашагал к дрожащему от ненависти Роджеру.

- Знал я что ты дерьмо… - Прошипел шаман, на какое-то время даже забыв про встречу с Мором.

- А что мне делать? - С раздражением вскричал альфа.

- Тебе? Что делать?! Пойти и вздернуться на ближайшем дереве! - Рыкнул Герольд, уничижительно глядя на брата. - Ты мелочный, тупой, трусливый подонок и предатель. И ты сдохнешь в муках! В канаве!

- А ты нет? - Ядовито парировал вождь.

- И я тоже.

Смачно плюнув на землю, Герольд зашагал дальше. Альфа не хотел больше смотреть на все это, но, не успел он скрыться из виду, как услышал возмущенные крики оборотней. Любопытство оказалось сильнее, и шаман повернулся к толпе. Увиденное заставило его усмехнуться. Роджер нес в охапке связанного заплаканного Колмана, у которого на шее теперь красовалась черная печать.

========== Глава 107. В племени Арена ==========

Все это время, пока развивались драматичные события раскола племени, Энджи упрямо цеплялся за жизнь. Он чувствовал, что стоит ему хоть раз сдаться, как его душа покинет измученное, болеющее, беременное тело. Шаман не хотел умирать. Не ради себя. Ради нерожденного волчонка, ради мужа, ради сына, ради всего племени. Каждую ночь, каждый день он сражался с собой, раз за разом просыпался, когда хотелось уснуть навечно, говорил, беззвучно шепча сухими губами, когда хотелось молчать и расслабиться.

Иногда его посещали видения. Чаще всего это происходило во время самых страшных кризисов, а бывало - и наяву. Он видел сотканного из огня крылатого волка, который касался горячими крыльями лица, небольно, даже ласково. Он видел сидящего напротив бога смерти. Энджи теперь хорошо знал Мора. Тот являлся, чтобы забрать душу, но шаман мотал головой и отказывался. Мор не был страшным, не пах падалью и гнилой плотью. Это был прекрасный воин с длинными черными волосами, который протягивал Энджи руку, приглашая на пир. Но шаман, хоть и хотел пойти с ним, зная, что в том мире больше не будет страхов, жестокости и несправедливости, все равно отказывался. Мор в ответ понимающе улыбался, гладил горячей ладонью волосы омеги и исчезал. Чтобы в следующий кризис вернуться снова. И снова предложить уйти в мир мертвых.

Иногда Энджи просыпался в слезах, почти разуверившись, что выздоровеет. Тогда в его душе поселялся страх и глубокое недовольство собой. Почему все омеги вынашивают волчат без проблем, а он находится на волоске от смерти? Как же так? Но потом страхи отступали, Энджи боролся. Даже когда, казалось, смерть совсем близко.

Но однажды он проснулся с осознанием, что что-то поменялось. Больше не хотелось провалиться в беспробудный сон, не хотелось волноваться и плакать. Внутри росла радость, и Энджи сам себе чуть заметно улыбнулся. Он вдруг осознал, что победил смерть.

Живот рос, и шаман чувствовал, как волчонок шевелится внутри. Это было странное, удивительное ощущение. Омега клал руку на живот и замирал, забывая обо всем на свете.

Феофил верил что омега выздоровеет, не позволяя себе сомневаться в этом. И как только он заметил, что болезнь отступает, тут же стал усиленно заниматься с волком, рассчитывая его поставить на ноги в самые короткие сроки. И дело было не только в любви Феофила к своему мужу.

Просыпаясь каждое утро, лекарь гадал, доживет ли он до вечера? Альфа каждый день ждал нападения со стороны Герольда и Роджера. И он не был уверен, что если оборотни, перешедшие на сторону узурпаторов, решат атаковать, то удастся сдержать их натиск. Причин он видел несколько. Во-первых, расстановка сил была не в пользу Арена. Во-вторых, не было единого вожака. Феофил, Аскольд, Кайлин, Ланзо… Все были приблизительно на равных правах. Никто из них не ссорился, однако оборотни не воспринимали их как вождей, которым стоит беспрекословно подчиняться. А Арен, хоть и очнулся в конечном итоге, был еще далек до того, чтобы руководить.

И поэтому Феофил молился, чтобы Энджи быстрее вернул форму. Его не хватало и как шамана, и как авторитетного члена племени.

А еще Энджи нужно было постепенно вводить в курс дела. Но как это сделать, чтобы не навредить еще слабому от болезни шаману? Лекарь давал информацию маленькими порциями, перемешивая ее с тихими ласками и отвлеченными разговорами.

К беременному папе каждый день являлся Аскольд. Он садился рядом с омегой, тихо разговаривал, держа за руку, и через силу улыбался, изо всех сил скрывая взвинченность и нервозность, которые не проходили которую неделю. Энджи видел, что Аскольд сильно не в порядке, но пока что ни о чем не спрашивал. Интуиция подсказывала шаману, что как только станет известно все, о чем молчат сын и муж, ему уже будет не до своих омежих фантазий. Реальность пугала Энджи, он еще не чувствовал силы в себе ворваться в жизнь племени, как это было до беременности. А еще, сидя рядом с мрачным Аскольдом, омега чувствовал еле заметный запах Давида. И тогда шаман с грустью вспоминал мальчишку, скрывшегося с волчонком и живущего теперь где-то в изгнании. Энджи до сих пор не мог отойти от проступка сына. Оборотень скорбил, хотя и не слишком понимал это.

Аскольд держался с большим трудом. Для альфы было мукой продолжать жить в обществе соплеменников, постоянно помня о том, что все в курсе, как его опозорили. Оборотню постоянно казалось, что волки только и смотрят на него, думают о нем как об опущенце, и Аскольд едва находил причины, которые бы его удерживали на белом свете. Ему было противно от самого себя, было тошно общаться с окружающими, но смутное осознание собственной необходимости удерживало его от глупых шагов. Аскольд помнил, что он нужен родителям, нужен Кайлину и даже немного нужен своим соплеменникам, потому что в случае нападения он будет сражаться плечом к плечу с ними.

Волк постоянно нес дежурство, боясь проспать возможную атаку соседей. Поэтому темное время суток альфа проводил, неся пост рядом со стеной, внимательно наблюдая за любыми действиями на той стороне. Аскольд спал очень мало, он намеренно выматывал себя, чтобы меньше думать о пропавшем Давиде, о своем позоре, о тихих перешептываниях за спиной и о том, что больше всего его пугало - о возможной встрече с так волнующим его омегой.

В одну из ночей Аскольд, который снова был на посту, услышал крики и смех с другой стороны стены. Звуки доносились откуда-то издалека, и альфа напрягся, чтобы понять, что же происходит у соседей. Было похоже на какой-то праздник. Но что за повод?