Жду, пока голоса почти совсем не стихают вдали. После чего подбираю с пола свою одежду и в спешке натягиваю ее на себя. Затем осторожно залезаю на подоконник и как можно тише открываю оконную раму.

Как тень, бесшумно спрыгиваю наружу и крадучись иду вслед за мужчинами. Держась от них на достаточном расстоянии, продвигаюсь вперед. Стараюсь держаться в тени, и поэтому мне приходится в буквальном смысле вытирать своей спиной стены чужих домов.

К моему изумлению, странные собеседники направляются прямиком к дому бабы Нюты. Я не ошиблась. Они действительно направлялись именно туда. Из своего укрытия я прекрасно вижу, как мужские фигуры поднимаются по ступеням на крыльцо и громко стучат в дверь.

Сначала ничего не происходит. Я наблюдаю за ними из-за широкого куста сирени. Какое-то время они чего-то выжидают. Затем немец со всей силы опускает тяжелый кулак на дверь. Она тут же, как по команде, открывается, и на пороге я вижу бабу Нюту. При холодном лунном свете ее лицо кажется вылепленным из воска. От этого становится жутко, и по спине бегут мурашки.

Мужчины оттесняют старушку и входят в дом. Что же это все значит?

Я не успеваю подумать об этом. Сначала я слышу какую-то громкую возню, доносящуюся изнутри дома, а затем подпрыгиваю на месте от резкого звука. Выстрел. Холодею от ужаса, догадываясь, что только что произошло. А дальше ноги реагируют быстрее, чем мозг. И вот я уже несусь обратно, ломая кусты и царапая кожу о колючие ветки.

Ни жива, ни мертва подбегаю к своему окну. Подтягиваюсь на руках и, перекатившись через подоконник, кубарем влетаю в комнату. Мои руки разжимаются, и я падаю на кровать, больно ударившись головой о подоконник. Не будь под окном кровати, я бы свалилась на пол. Несколько секунд лежу, не шевелясь, и пытаюсь придти в себя. Потом сажусь, потирая ушибленную макушку. Последнее время моей несчастной голове приходится несладко. Поднимаю глаза и от неожиданности подпрыгиваю на кровати. Прямо передо мной стоит, сложив руки на груди, Тихон.

- Ты где была? - интересуется он, хмуря брови.

- В туалете, - нахожусь, что ответить, я.

- Через окно туда ходила? - иронично сощурив глаза, спрашивает Тихон.

- А это что, запрещено? - выпаливаю я, действуя по принципу: лучший способ защиты - нападение. - Ты что сам-то делаешь здесь?

- Зашел проверить, на месте ты или нет, - огрызается мальчишка.

- Проверил? - хмуро осведомляюсь я. - Спокойной ночи.

Тихон кидает на меня злой взгляд и уходит, плотно прикрывая за собой дверь. Я остаюсь одна.

Закрываю окно и задвигаю занавеску. Прямо в одежде залезаю под одеяло и натягиваю его до самого носа. Меня все еще ощутимо потряхивает от ужаса.

Закутываюсь в одеяло с головой и сворачиваюсь на кровати клубочком. Хочется сжаться в комок, спрятаться ото всех и лежать. Но этому моему желанию не суждено сбыться. Никак не могу унять сердцебиение, а осознание, что, возможно, по моей вине погиб человек, потихоньку гложет меня изнутри.

Девятая глава

'12 июля 1942...

Выхожу на сельскую дорогу и тут же слышу оклик, донесшийся до меня откуда-то сбоку.

- Тихон! Ага, плут. Я так и знал, что встретимся!

Поворачиваюсь в ту сторону, откуда раздался Генкин голос, и действительно вижу перед собой Генку. Он стоит, прислонившись к входной двери своего дома, и смотрит прямо на меня. Его рыжие волосы слегка выглядывают из-за белоснежного бинта, который повязан на его голове. На вид он вполне бодрый и, я бы даже сказал, довольный жизнью.

- Генка? - удивленно переспрашиваю я, подходя к нему поближе. - Ты как тут?

- Да вот, друг, такие дела. Боевое ранение, все такое... Теперь с тобой тут останусь. Будем вместе куковать.

Все это рыжий говорит таким радостным тоном, что невольно начинаешь сомневаться, правду он говорит или шутит.

- А с головой что? - с довольно глупым видом спрашиваю я.

- А-а, ты про это? - театрально закатывает глаза парень. - Пустяки. Контузия... Но в бои уже нельзя.

При последних словах он разводит руками, как бы показывая мне, что очень сожалеет об этом. Хотя весь его счастливый вид говорит об обратном.

- Ясно, - зачем-то говорю я, думая о другом.

- Кстати, - вдруг как-то весь выпрямляется Генка. - Ты где это уже успел побывать с утра пораньше? Не видел я, чтобы ты мимо меня проходил. Не успели еще нормальные люди проснуться, а он уже топает откуда-то. Никак из леса?

Моргаю несколько раз, пытаясь решить, что лучше: рассказать ему всю правду или соврать.

- Тетка за водой послала, - наконец принимаю я решение. - А ведро я забыл. Иду назад.

- А в лесу что делал?

- Думал ягод Верке насобирать.

- Ну и как, насобирал? - усмехается Генка, смеряя меня подозрительным взглядом с ног до головы. - Не верю.

- А я тебя и не спрашивал.

Генка поджимает губы и смотрит на меня сверху вниз слишком пренебрежительно.

- Они где-то рядом, да?

Сперва я не понимаю смысл его вопроса, а, когда до меня доходит, не могу скрыть своего удивления. И откуда Генка может знать об этом? Если, конечно, он имеет в виду отряд партизан.

- Не понимаю, о чем ты, - как можно безразличнее роняю я.

- Понимаешь, - цедит он сквозь зубы и вдруг резко наступает на меня, очевидно, желая напугать.

Отскакиваю в сторону.

- Сдурел что ли? Реально контуженный!

- Не хочешь, как хочешь. Я-то думал, мы друзья.

Рыжий сплевывает на траву и отступает от меня.

- Ну, что стоишь? Вали отсюда.

Хочу ответить ему колкостью, но вместо этого разворачиваюсь и ухожу. На повороте оборачиваюсь. Генка несколько секунд мнется на крыльце, потом стучит в стекло своего окна. Из дома выходит тот самый немец, которого я видел до этого.

Я никак не могу найти объяснения произошедшему, и от этого впадаю в ступор. Генка говорит новоявленному мужчине несколько слов, после чего уходит в дом. А его собеседник остается на пороге. Немец мнется у Генкиного дома, словно не решается на что-то.

Какое-то время он стоит, беспокойно оглядываясь по сторонам, а потом спускается по ступенькам и быстрым шагом направляется в сторону леса по той тропинке, которой я вернулся в Листеневку. Пробираюсь вслед за ним, стараясь ступать как можно тише.

Внимательно наблюдаю за действиями фрица. Тот идет, слегка ссутулившись, то и дело вздрагивает и нервно оглядывается по сторонам. Если раньше я и допускал мысль, что мог ошибаться, то сейчас у меня не осталось никаких сомнений. Теперь-то я хорошенько его разглядел. И с уверенностью могу сказать, что передо мной ни кто иной, как самый настоящий фашист.

Совершенно неожиданно для самого себя срываюсь с места и обходной тропинкой бегу наперерез партизанам. Что бы сейчас ни происходило, я подсознательно понимаю, что, если я не успею предупредить отряд Павла, то случится какая-то непоправимая беда.

Несусь сломя голову, продираясь сквозь ветки. Подбегаю к тому месту, где они, по идее, должны были уже быть, и замираю, как вкопанный. Здесь совершенно безлюдно.

Разворачиваюсь и бегу вперед. Да, они, наверно, уже ушли дальше, чем я предполагал.

По пути вспоминаю ту историю, рассказанную мне Павлом ночью, и которой я не придал ровно никакого значения. Лишь пожал плечами и забыл о сказанных мне мужчиной словах. Но теперь, вспоминая наш диалог, я соотношу в голове все, что слышал и видел, и понимаю, что Павел был прав во всем.

'Ты это, брат, осторожнее будь со своим другом. Генка тот еще...'

'Почему ты это сказал?'

'Есть причина.'

Павел тогда помолчал немного, видимо, тщательно подбирая слова. Когда он заговорил, его голос звучал как-то по-военному жестко и беспощадно:

'Ты, брат, не знаешь многого. По вине его отца Борис-то наш в плену сгнил. Да и, по правде, опасаюсь я, что и отец твой тоже в нехорошую историю из-за него втянулся. Этот Иуда ведь как? Еще в самом начале с фашистами связь имел. И сынок его тоже совсем не прост.'

Я промолчал. А Павел неумолимо продолжал: