– Ну, слышу. Я ещё этот ствол в тот раз после пива обмочил.

Не обращая внимания на очередную колкость, Искандер продолжал:

– В это время трамвай как-то бесшумно, словно вынырнул откуда-то, просто проявился весь в воздухе. Давай повторим, а? В последний раз, – умолял он Максима. – Бог любит троицу.

– О, как заговорил мусульманин, – хрипел Макс в трубку. – А твой Коран не признаёт Троицу.

– Макс, хорош там дуть пиво, я же слышу. Поверь мне, ты же меня уважаешь. – (Зная, что для Макса слово «уважаешь» всё равно, что «пожалуйста»). – Ну, уважаешь? Так давай завтра снова постоим вечерком, поколдуем, как раз полнолуние.

– Ладно, согласен, договорились, с.к.

«С.к.» на мобильном кодированном языке означало «конец связи», это Макс придумал. А на приколы, которые отвешивал Макс (по поводу обрезания, «башкирская морда» и т. п.), Искандер не обращал внимания, как и на приколы большинства его русских друзей. Это даже веселило, забавляло его, давая повод посостязаться в остроумии, быстро среагировать на негатив, такой вот психологический и языковый тренинг. Он даже был внутренне благодарен таким людям, научившись в конце концов, не срываясь на оскорбления, а по достоинству и без обиняков отвечать им тем же. И удивительно – они при этом почему-то обижались. Да и друга своего Макса он изучил хорошо. Его едкая натура просила, требовала «крови». Нанести сперва словесный «плевок», а затем ехидно наблюдать, как человек корчится от обиды, начинает тявкать и брызгать слюной. Таких он определял в «шавки». А с Искандером его номер с самого начала знакомства не проходил. Мало того, сам про себя узнавал много чего нового. Искандер от природы был прирождённый боец, и это придавало ему уравновешенность и добродушие.

На Северном вокзале, когда они всей группой собрались на вылазку на близлежащее озеро, все были свидетелями, как он защитил деревенского паренька, в несколько секунд раскидав здоровенных бугаёв. А потом, встретив их на берегу лазурного озера, хохмящих, быкующих, пошлящих, после нескольких предупреждений вести себя культурно вместе с Максом гонял их по понтону, отлавливая и притапливая в воде. А остальные отдыхающие вертели пальцами у виска в адрес Макса и Искандера.

– Герои, бэтмэны, защитники бедных и угнетённых, хи-хи-хи, – шипели они вокруг. Теперь и им тоже придётся вести себя по-культурному.

Отдыхающие – в большинстве своём нормальные люди. С презрением смотрящие на этих, с шашлыками и с пивом в руках, мужчин и женщин, угрюмо-замкнутые молодые пары со своими детьми. С детьми, которые вечно дрались друг с другом, бешено бегали по понтону, ещё совсем не умея плавать, опасно стояли на краю мостика, на что почему-то никак не реагировали их родители.

Максим дорожил дружбой с ним. Как-то Искандер пригласил Максима на сабантуй к себе в село, где жили его родители, братья, сёстры, дядьки, тётки. Максим от него много слышал про этот национальный праздник, но не видел ни разу, и вот она, возможность воочию, изнутри, ощутить праздник плуга. Максим потом долго вспоминал и всем рассказывал, что род Искандера, по преданиям местных башкир, исходит от национального героя Салавата Юлаева. Прапрадед Искандера был участником Бородинской битвы 1812 года. По воспоминаниям однополчан, вернувшихся после войны на Урал, в бою ему отрубила палец сабля поляка Яниса. Позже прапрадед Искандера разузнал имя этого воина, он всё искал новой с ним встречи в бою. Весело вспоминали, как он оторвал висевший на коже палец, положил его в карман и долго с ним не расставался, пока не потерял. А потеряв, вполне серьёзно горевал, чем забавлял товарищей по отряду.

– Это другая планета, друзья мои. Башкирцы – красивый духом и телом народ. Яростные скачки, борьба курач, край улыбчивых людей.

Протяжная мелодия курая затрагивала и бередила его русскую душу. Он замирал, слушая старика, который выкручивал, вытягивал мелодию степей и гор из простого лугового тростника. Посреди большой зелёной поляны сверкал на солнце белый столб, по которому отчаянно взбирался тот знакомый деревенский паренёк в засученных по колено брюках. Милые раскосые девицы в танце окружили, завертели Максима и, рассмеявшись над его неуклюжестью, весело разбежались. Ему самому очень захотелось принять участие в сабантуе, сыграть на гитаре прямо со сцены для старика с кураем, для деревенского паренька, который всё-таки добрался до вершины столба, для милых раскосых девушек.

Вспомнил, как они втроём поехали на фестиваль, посвящённый знаменитому барду Митяеву на Урале. Неплохо сыграли и спели одну из его песен, даже заняли какое-то…надцатое место. Максим превосходно владел гитарой, мог часами вытягивать блюз на электро в клубе института, собирал толпы слушателей. Настолько глубоко уходил в свою игру, что после выступления не сразу приходил в себя. Сарула неплохо пела, умела играть на домре. Трудности были с Искандером. Во-первых, его долго пришлось уговаривать влиться в состав будущего трио. Во-вторых, играл он на гитаре, хотя и довольно бойко, но по-дворовому. Тем не менее Макс чувствовал именно в нём потенциал и наотрез отказывался брать кого-либо другого. Максу было с ними удобнее и привычнее, он мог накричать на них на репетиции и погонять как следует, зная, что поймут и не будут обижаться, особенно Искандер.

Когда на сцене фестиваля они спели одну из песен Митяева, это вызвало в конце их выступления упрёки журналистов, освещавших фестиваль: «Глупо и смешно смешивать великую русскую культуру с тюркской, это абсурдно». Когда же Искандер неожиданно для своих вытащил из кармана «варган» да и заиграл в такт исполняемой песне, а потом закончил протяжным горловым пением, Макс нисколько не растерялся – лишь, усмехнувшись, кивнул головой и – вошёл в раж. Выдал такой русско-башкирский блюз, что профессиональные музыканты из Москвы пришли в шок и трепет. Они потом долго искали необычное трио среди участников. Обращались к ним через микрофон со сцены. И, не найдя, уехали раздосадованные, поругавшись между собой; досталось и жюри конкурса.

– Ух, урус, – загортанили местные парни верхом на лошадях, закружили вокруг Максима. Щёлкнула над его головой нагайка. Расхохотались, когда он от неожиданности вздрогнул, но не выказал испуга.

– Хэ, э, э, э, батыр, – прошипел один из наездников, наклонился над ним, вглядываясь в его серые глаза. Выпрямившись, кликнул всем: – Якши казак! – Рванул с места, увлекая за собой остальных всадников….

На следующий день они ни разу не созвонились. Искандер встал рано, необъяснимая тревога присутствовала в нём. Сегодня что-то должно произойти. Подошёл к окну, а там сизый голубь толкает боком чёрно-плекую голубку. Оба одновременно поглядывали на него. Ждали, как всегда, от хозяина корма, который он каждый день выбрасывал им через форточку. Выклёвывали еду со снега, прыгая между осыпавшимися с дерева алыми ягодами вишни.

Вечерело, когда Искандер подошёл к остановке. Эта остановка вдоль витого чугунного забора всегда была безлюдна, мало кто здесь ожидал транспорт: можно было пройти чуть дальше, ближе к площади, где было больше возможности сесть на любой автотранспорт.

Время на мобильнике показывало 17:00. Поглядывая в сторону, откуда по уговору должен был появиться Максим, Искандер чувствовал какое-то лёгкое волнение, словно перед стартом весеннего легкоатлетического кросса студентов, где он с удивительной лёгкостью выигрывал забег.

– Да он там у себя в степях привык за сайгаками бегать, – разводили руками ребята. Дружелюбно свысока похлопывали его по плечам.

– Пошли в кафешку, Саша! – звали его девушки.

– Куда без меня?! – махал увесистым кулаком Максим. Каждый год он заканчивал кросс последним.

Девушки по-особому относились к Искандеру. Его по-азиатски красивое мужественное лицо привлекало и «прикалывало» их, особенно когда он злился. Клонил голову, глядел на них исподлобья, сверкая карими глазами. Это пугало и вместе с тем притягивало девушек. Разозлить Искандера можно было очень просто – задрать юбку или расстегнуть кофточку и показать грудь. Этого хватало, чтобы он погнался за ними. А поймав жертву, он терялся и не знал, что делать. Почуяв женщину, запахом напоминающую ему мокрый ковыль и брыкающего в бессилии ягнёнка в руках, он скалился, страстно хикал, тыкаясь щекой в затылок, в шею. Жертва от этого начинала визжать, дёргаться. Не оттого, что было неприятно, а оттого, что ещё секунда – и она просто растает в руках этого азиата…