Но как преподаватель с огромным стажем, скажу совершенно обоснованно: в общей своей массе студенты всегда суть редкостные сволочи. Пока им нужен экзамен, они готовы встать перед тобой раком. А когда экзамен уже проставлен, они тут же выболтают кому угодно и условия и расценки. И если ректорат возьмется за дело серьезно, то не моргнув глазом подпишут письмо о том, что за тройку по математике я склонял их к сожительству на крыше академии. Правда, там большого шума не было – по сути никакого шума не было вообще.

Просто в четвертый раз меня туда уже не пригласили. О чем я сильно жалел.

Но об этом сейчас не стоит писать и тратить время.

Как вы, наверное, уже угадали, Юля была моей студенткой.

Но скажу вам прямо: общепринятое мнение о том, что практически любой преподаватель готов, чтобы студентка расплатилась ему телом за экзамен – миф, не имеющий под собой оснований.

Мой педагогический стаж составляет почти 30 лет. За это время на приемных комиссиях и семестровых сессиях я взял, наверное, сотни тысяч рублей. Но ни один раз я не брал ни с одной студентки платы телом.

В конце концов деньги – это бумажки; неимущим я всегда ставил оценки просто так. Более того, современные студенты готовы заранее заплатить любые деньги, чтобы избавиться от предмета. Даже в университете в последний год своей работы я помню, как после первой лекции по математике небольшая группа студентов отошла к окну, о чем-то переговариваясь. Потом от нее отделился, видимо, самый смелый и спросил:

– Виктор Васильевич, сколько вам надо заплатить, чтобы получить все зачеты и экзамены по вашему предмету и о нем забыть?

Я спокойно объяснил, что курс длится 3 семестра, в каждую сессию печатаются зачетные и экзаменационные ведомости, и сама зачетная книжка заполняется постепенно. Что я, конечно, могу озвучить сумму и взять деньги с твердым обещанием на 3 семестра вперед проставлять зачеты и экзамены, но это крайне опасно, поскольку 3 семестра – это полтора года, за это время на меня может упасть кирпич или мне элементарно поменять нагрузку. Поэтому лучше решать вопрос в рабочем порядке во время каждой из трех сессий.

На том и порешили.

Деньги это деньги. Их платит тот, у кого они есть.

Но принуждать студентку к половому акту я всегда считал делом бесчестным и недопустимым. Почему она должна терпеть половой контакт со мной даже в том случае, если я ей физически противен, если ей не нравится мой запах, если ей, в конце концов, велик мой фуй?

Правда, в том городе во время одной из командировок одна студентка отвела меня в сторону во дворе академии и фактически, не назвав лишь некоторых вещей, предложила расплатиться за экзамен телом. Я отверг это предложение и назначил ей, как и всем, 100 рублей. Которые она отдала спокойно. А я почувствовал, что совершил правильный поступок. Хотя по виду этой студентки было сразу видно, что это такая ****ь, которой абсолютно все равно перед кем раздвигать ноги.

Таким образом, даже на закате жизни я остался сексуально чист перед своими студентками.

Вообще, если не считать этой самой Юли. у меня были отношения лишь с одной из своих студенток еще по университету – с Ириной (С3) – какое-то время я регулярно встречался с нею в той самой своей счастливой машине «Ауди» – задирал на ней свитер, расстегивал лифчик и до одурения сосал ее довольно приличные белые груди. А одни раз даже сумел спустить с нее колготки вместе с трусами и, глядя на ее восхитительный, хотя и слегка оплывший живот, немножко поиграть рукой в ее половой щели… Но и это все было после того, как эта самая Ирина (С3) уже перестала быть моей студенткой.

В этой академии реально экзаменов не сдавал практически никто, поскольку никто не учился и не готовился.

Не будучи зверем, я установил порядок, согласно которому студенты, активно участвующие в семинарах – то есть решающие задачи у доски – получали пятерки «автоматом». Но если в потоке насчитывалось 6 групп по 25 человек, а практических занятий назначалось всего 4, то ясно, сколь мал был шанс получить «автомат» даже желающим. Хотя особо желающих тоже не было, в основном я сам вызывал кого-нибудь к доске и для вида сам решал задачу.

Перед экзаменом вопрос решала староста группы, так было заведено во все времена. Хотя бы потому, что в институте взять деньги и проставить 300 оценок нереально. Как я уже вскользь упомянул, преподавателей разместили в разваливающемся общежитии через дорогу от учебного корпуса. Все три раза мне удавалось поселиться одному. Я ни на что не рассчитывал, но помнил, что заочницы – люди взрослые и что всегда остается возможность, что уже после экзаменов у кого-то из них возникнет желание зайти в гости, выпить и перепихнуться для удовольствия. Практика показала, что несчастливый ход мой жизни оказался несчастливым и тут – ни в одну из трех сессий просто так перепихнуться ко мне не пришел никто.

И вечера в общежитии были почти полностью посвящены пьянству – иногда в одиночку, обычно с другими преподавателями.

Так вот, незадолго до экзамена староста подходила к преподавателю и где-нибудь в укромном уголке решался вопрос о таксе.

Как только деканат раздавал экзаменационные ведомости, староста приходила ко мне в общежитие с пачкой зачеток и пачкой денег. И за закрытыми дверями процесс решался очень быстро. В часы назначенного экзамена мне оставалось лишь делать вид, что я сижу и жду студентов.

Сама староста, ясное дело, получала оценку бесплатно – за труды.

Первый мой приезд в этот город состоялся поздней весной, в мае, когда все цвело, кричало о жизни и гребле и еще больнее травило душу.

В этот приезд я общался в основном с одной из старост – Натальей (2D9).»

Против воли я, почти не напрягая память, вспомнила и эту самую Наташу – мать-одиночку лет тридцати или около того, учившуюся на курс старше нас. Работавшую где-то на почте в том городе и даже жившую., по случайности прямо во дворе института. Точнее, сама «академия», оккупировавшая бывший заводской детсад и оставившая себе даже детские табуретки как мебель для аудиторий, находилась во дворе этого, достаточно большого для того города, девятиэтажного дома. Где в одном из подъездов под балконом первого этажа был оборудован проволочный вольер, в котором кто-то держал собак…

Сама же Наташа, одна из известных своей пронырливостью старост, в институт ходила в короткой юбке, сияя беззастенчиво оголенными ногами. Хотя, если говорить честно, кроме ног в ней не было ничего, на что мог бы упасть взгляд преподавателя. Грудь ее была немаленькой, но сильно отвисшей, а лицо отталкивало очень грубыми чертами. Не знаю, почему Виктор Васильевич дружил с нею и общался в коридорах академии даже при мне – общался, как со старой подругой… Или даже бывшей любовницей?

Я поднялась вверх по тексту и сравнила обозначения. Я, то есть Юля, относилась к классу «А», Ирина к классу «С», а Наталья к классу «D». Возможно, этот класс означал именно закадычных подруг, в отличие от моего класса… Ведь я-то все-таки была его любовницей…

Но почему он назвал меня чужим именем? В этом, вероятно, мне еще предстояло разобраться.

И что обозначали две других класса? Видимо, деление на классы шло по степени овладения телом той или иной женщины…

Я подумала о том, что помимо воли пытаюсь раскусить классификацию моего бывшего математика – циничную, но очевидно важную для его воспоминаний. И почувствовала, что сама от этих мыслей возбуждаюсь все сильнее и сильнее.

По моей коже бегали мурашки; между ног у меня как намокло сразу, так и продолжало становиться все мокрее и мокрее; вероятно, в конце дня мне предстояла радикальная смена белья – будучи женщиной, я всегда хранила в запертой секции своего стола не только помаду, тушь и влажные салфетки, но также несколько пар запасных трусов и колготок, и кроме того две пачки прокладок разного назначения.