Брат Модест вышел из кухни с собственной порцией каши и присоединился к остальным. Андре показалось, что повар нетвердо держится на ногах. Пьянство не было редким явлением среди монахов, поэтому доктор ничуть не удивился. А вот настоятель явно был недоволен. Он скосил глаза на повара и сурово насупил брови. Сидящий рядом брат Дамьен ниже склонился над тарелкой и застучал ложкой, будто ничего не замечая.

Его примеру последовали и остальные. Каждый торопился покончить с ужином и удалиться. Один за другим монахи складывали ложки в опустевшие миски и выходили через кухню. Ушел, склонив голову под капюшоном, молчаливый садовник, едва слышно прошмыгнул к двери брат Дамьен, удалился, сердито стуча сапогами, аббат… В конце концов в трапезной остались только гости да припозднившийся повар.

– Эх, отмаливать мне завтра грехи до самых петухов, – с усмешкой проронил толстяк, когда шаги последнего из братьев затихли во дворе.

– Прошу прощения? – Андре притворился несведущим из опасения оскорбить монаха.

– Да настоятель приметил, что я к бутылочке приложился. Будь на то его воля, я б неделю под арестом сидел, или розог бы мне всыпали. К большому сожалению нашего коменданта, монастырские порядки несколько отличаются от военных.

Доктор покосился на слугу и вымолвил:

– Должно быть, отец Лоран бывает излишне суров?

– Он бывает излишне туп, излишне придирчив, излишне солдафон! – прошипел в сторону выхода толстяк.

Доктор незаметно пнул ногу Лу под столом, и тот вышел, прихватив горбушку хлеба. Не хватало еще, чтобы юный слуга слушал ругань старого пьяницы! Андре по-своему заботился о воспитании парня и старался ограждать его от лишней или вредной информации.

– Полагаю, вам не слишком приятна личность настоятеля? – осторожно спросил он у брата Модеста.

– Мне могла достаться эта должность, – ответил тот с кислой миной, – Но настоятелю не полагается готовить. После смерти предыдущего аббата у нас уже было так мало людей! Воображаю, какой мерзостью нас кормил бы отец Лоран, заняв мое место…

– Вы отказались от возможности возглавить монастырь только из-за еды?

– Поверьте, в нашей жизни не так много других радостей. Миска доброй похлебки для старика порой значит больше, чем улыбка красотки для юного хлыща. Или танцы для самой красотки… Мои слова, должно быть, вас удивляют? – толстяк развернулся лицом к доктору и развалился на скамье, опершись спиной на стол, – Я один из последних новобранцев Сан-Антонио, как бы выразился наш комендант… Принял обет в сорок лет с хвостиком.

– А до этого? – спросил Андре, с любопытством уставившись на него.

– Был бароном N-ским. Старший сын своего отца, тоже барона…

– Но как же так? Наследник, титулованный и…

– И совершенно несчастливый, мсье. Хотите выпить? Там, на кухне, бутылочка доброго бургундского.

– Здесь? Откуда? – Андре не смог скрыть удивления.

– Наш возница иной раз балуется “контрабандой” ради лишнего куска пирога. Надеюсь, это останется между нами.

Доктор уверил повара, что будет нем как рыба. Через несколько минут они сидели на кухне, на всякий случай прикрыв наружную дверь. На разделочном столе стояла бутылка обещанного вина, лежали остатки хлеба и немного молодого сыра.

– Я всегда был склонен к чревоугодию. Здесь предаваться этой страсти непросто, особенно последние годы, – мрачно пошутил брат Модест, наполняя стаканы.

– Должно быть, ваш настоятель не привык к роскошным трапезам.

– Он привык к солдатской баланде, к побоям и лизоблюдству. Грубый и неотесанный вояка – ничего больше. Разумеется, когда его назначиили настоятелям, никто и предположить не мог, что притенения ожидают даже кухню…

– Как он вас притесняет?

– Он мечтает добиться снисхождения от епископа и ради этого экономит на всем. Видели бы вы, из каких крох мне приходится готовить на семерых! У нас совсем крошечное хозяйство и сад; закупать большую часть продуктов приходится в деревне – но денег почти не выделяется. А все это для того, чтобы побольше средств отослать начальству. Монастырь убыточен, мсье доктор, и ничего тут не поделаешь. Ни Папе, ни кардиналу, ни даже епископу нет до нас никакого дела: семь забытых стариков едва сводят концы с концами в горах. Но господин комендант упорно не желает признавать всю отчаянность нашего положения.

– Разве сюда не приезжают проверяющие или что-то в этом роде?

– Что вы, мы слишком далеко от цивилизации, – горько махнул рукой старый толстяк, – Сан-Антонио подчинется епископу в Уэске, туда несколько дней конного хода. Все весточки во внешний мир передает брат Арман, когда ездит в деревню. Дальше их отвозит один из племянников нашего плотника.

– Плотника?

– Брата Серхио. Он из местных, родня сдала его в монастырь совсем мальчишкой. Такое часто бывает у бедноты, особенно в голодные времена.

– Печальная история… Но расскажите же о себе, уверен, это более интересно.

– Вы разочаруетесь! – монах отхлебнул вина и поморщился, – Я вел самую обычную жизнь для мелкого дворянина. Мое предназначение: быть наследником отца – было ясно с самого рождения. Учился у бенедиктинцев в соседнем с нашим замком монастыре, погулял положенное, а потом женился. В двадцать пять унаследовал отцовские земли и титул…

– Но что-то пошло не так?

– Все… Жену я любил, прекрасная была женщина. Но первая беременность закончилась печально, а следующая долго не наступала… Нам было под сорок, когда она понесла второй раз. Местный доктор следил за ней весь положенный срок, я собрал лучших повитух из окрестных деревень в своем замке – но все оказалось тщетно… Бедная Жанна умерла, рожая нашего сына. Мальчик тоже не выжил

Монах замолчал, чтобы снова приложиться к вину. Андре терпеливо ждал, но минута шла за минутой, а выпивший лишнего толстяк не думал продолжать рассказ. Наконец доктор не выдержал:

– Вы долго скорбели о ней?

– Долго, – буркнул брат Модест, – Сколько положено безутешному вдовцу и еще столько же. Много пил, еще больше ел – все как полагается.

– Но вам ведь нужно было думать о продолжении рода… Неужели вы пожертвовали свое состояние и замок церкви?

Монах едва не поперхнулся куском сыра.

– Да бог с вами! Я далеко не святой, мсье, – сказал он, откашлявшись, – Нет. У меня есть младший брат. Отличный, надо сказать, мальчишка. Теперь-то ему хорошо за сорок…

– Так вы решили уступить ему дорогу, удалившись от мира? Так благородно!

– Тут дело не столько в благородстве… Поймите, я потерял волю к жизни, был старым толстым болваном без детей и будущего. А его заря только разгоралась. Двадцатилетний красавец, сильный, умница – учился он получше моего – и всему этому богатству суждено было сгинуть в монастыре. Что еще ему оставалось, безземельному сыну мелкого дворянина! Он пришел ко мне за благословением, когда более не мог прозябать в замке. Тут-то меня и стукнуло в голову: уйти должен я.

– Вот так запросто?

– Еще чего – запросто! Пришлось больше года переписываться с архиепископом, чтобы разрешил такое. Я брату тем временем и невесту присмотрел, а нам никак добро не давали. Все решили деньги в конце концов: я прямо написал его преосвященству, что за мной церковь больше получит, чем за братом. Ну и через месяц ответ: добро пожаловать! – хохотнул толстяк.

Андре изумленно покачал головой. О том, что среди дворянства уход в монастырь сопровождается торгами, он слышал, но не мог и предположить, как все обстоит на самом деле.

– А как вы попали сюда? – спросил он.

– Да обыкновенно. Мои бывшие земли неподалеку, за перевалом. Тридцать лет назад дорога была в порядке и отнимала всего пару дней. Бенедиктинцы мне всегда были симпатичны, да и место тут бойкое… было. Думал, стану жить как человек, службу нести на благо королевству – а не тут-то было. Кто же мог знать, что скоро объездную дорогу построят, да здесь все заглохнет. Кто помоложе, разошлись по другим обителям, пока была возможность. Кто-то помер своей смертью. А потом уж так мало народу осталось, так что не до жиру.