- Ученые стоят на плечах своих предшественников...

"Ну, а на мои плечи никто не успеет взгромоздиться", - подумал Маленький.

- ...а удачи, как это ни парадоксально, - на фундаменте из неудач. Введем активатор абсолютно здоровым резусам. Надо же, наконец, выяснить его роль в организме. Может быть, он наряду с другими факторами создает предпосылки к заболеванию, не вызывая окончательного злокачественного сдвига.

- Может быть.

- Пессимизм вам не идет. - Покорно равнодушный тон Димы рассердил Бога.

- Как знать... - проворчал Дима уже в дверях.

Несмотря на обоюдное "вы" и внешнюю сдержанность, отношения между Креймером и Димой более всего напоминали фронтовую дружбу. Ведь, пожалуй, только в условиях непрерывно длящегося боя возникает чувство товарищества наперекор особенностям характеров, разницы в возрасте, в наклонностях. Просиживай они вместе положенные часы в ином учреждении, от работы которого не зависели бы жизнь и смерть, дело, возможно, дошло бы до личной неприязни.

Но здесь любая обида выглядела так же нелепо, как во время отражения танковой атаки.

Поэтому Бог реагировал на внезапный уход подчиненного совершенно иначе, чем это сделал бы некий Илья Борисович Креймер из жилищно-эксплуатационной конторы райисполкома.

В первую очередь он усомнился в самом себе. Ему вдруг стало больно от мысли, что равнодушие Димы вызвано тупиком, в котором очутились они по вине Креймера-ученого.

И стало страшно, что он, всегда умевший вырваться из прокрустова ложа любой гипотезы, не может осознать ошибочности поиска, которую, может быть, уже почувствовал Дима.

Короткие июньские сумерки, едва затемнив окно, отступили.

Креймер сидел не шелохнувшись. Руки, согнутые в локтях, придавили стол, плечи низко опущены.

...Человек, незаметно для себя превратившийся в роботагиганта, ушел из жизни. И по законам диалектики превратились в никому не нужный хлам созданные им работы-карлики. И оказалось, что, несмотря на его стальную хватку, большинство людей творило жизнь по законам живых. И роботы покрупнее уже не могли глушить живую мысль раз и навсегда запрограммированными тезисами. Да, Креймеру намного легче творивших в те замечательные и страшные годы. Ему не плдо прятать мысль от надзирателей всех мастей. И в то же время ему гораздо труднее. Нет больше никаких скидок, никаких компромиссов. За неудачу, за ошибочный поиск, за неверную мысль в ответе он и только он... Почувствует ли он вовремя опасность запрограммирования себя собственной идеей? Может быть, это уже случилось и у него просто нет сил признаться? Тогда в один прекрасный день тот же Дима назовет его роботом с докторской степенью. Такие парни не выбирают выражений, когда у них над ухом раздается пустой металлический звук.

Илья Борисович вздрогнул: позади действительно раздался такой звук...

- Вот и все,--прошептала Нина, провожая глазами грузовик.

А центральную дорожку от корпусов до самых ворот уже заполнили сотрудники. Рабочий день закончился. Для той, которая уехала, он кончился еще позавчера.

Маленький шел, сильно сутулясь, отчего казался еще длиннее. Нине, с ее позиции в боковой аллее, были хорошо видны отеки под глазами и морщины через весь лоб. Зато рисунок усиков над расплывчатыми губами, аккуратный подбородок - совсем мальчишечьи.

Дима не хозяин своего лица, подумала Нина.

Камешек из-под его ноги долетел почти до нее. И тут раздалось: "Па-има!". Нина обернулась. По дорожке бежал мальчуган. И вот уже он хохочет, высоко подброшенный.

- Асюнити-масюнити, асюнити-масюнити!-смешно скандировал Маленький, подбрасывая малыша. Теперь он стоял спиной к Нине, широко расставив ноги, распрямившийся и... красивый.

Вдруг спина сломалась, и руки уперлись в бока, словно Дима собирался танцевать вприсядку. Мальчуган шлепнулся, обиженно вскрикнул, вскрикнула и подбежавшая женщина. Это произошло так быстро, что Нина только успела вскочить на ноги. Женщина торопливо ощупывала плачущего ребенка. Дима наседкой суетился над ними. Нина облегчрнно вздохнула, когда все трое пошли дальше.

А по дороге проходили все новые: группами и в одиночку, молодые и старые... Бесконечен поток веселых и озабоченных, усталых и бодрых лиц. Хорошо сказал Маленький: "симпатяги". А сколько таких на планете!

Конечно, Дима прав: победа будет завоевана всеми, кто участвовал в этом сражении. И все же... Все же ей самой больше верилось не в абстрактный разум многих, а в человека из плоти и крови.

Гравий замолчал.

Но она, облокотившись на спинку скамейки, терпеливо ждала. Сейчас, как обычно, пройдет Бог . И за то время, пока его будет видно, она успеет набраться уверенности и силы.

Заныл сверчок. Нина не могла вспомнить, как задремала.

Было еще светло, но так, будто вместо электричества зажгли керосиновую лампу.

Кругом ни души. Нина быстро пошла в сторону корпусов.

Они стояли притихшие, точно гигантские памятники. Только в одном светилось окно. Окно в их корпусе... От сознания, что рядом кто-то есть, страх прошел, и она не спеша направилась к стационару.

Миновав освещенное окно, она вдруг вернулась.

- Так. Еще... - попросил Дима.

Расхохотались.

- Звони, - попросила она, -если будет время.

- На это времени еще хватит,-серьезно ответил Дима. На троллейбусной остановке Нина стояла четвертой Один читал газету, двое ругали какого-то директора, она смотрела по сторонам. Они жили... она продолжала жить.

ДЕКАБРЬ

За норд-остом с Ладоги в город ворвалась зима. Уличные коридоры съежились и притихли.

Тишина...

- Нам с тобой не хватает девочки, правда, Дим..?

- Конечно,-соглашается Дима.

Они остановились у каменного парапета набережной.

Мальчуган спит на руках у Димы.

- Три года - как раз хорошая разница, Дима кивает. Потом спрашивает: А это правда, что начинают помнить только с четырех?

- Говорят... Хoтя вот я точно помню, как меня возили на дачу в Подмосковье, а было всего два.

- И отца помнишь?..

- Конечно, - неуверенно отвечает она, - то есть, я ведь и сейчас его вижу.

- Ну да, - смущается Дима.

Мимо бредут двое, мужчина придерживает спутницу за талию.

- Твой шеф, - шепчет жена, дергая Диму за рукав, - с кем это он?

- Очень давно, Илья, очень... - доносится женский голос.

- Это же Нина! - от удивления Дима говорит очень громко, но те не слышат.

- Та самая, у которой рак? Вот здорово!

- Что здорово? - не понимает Дима.

- Ну, если он действительно увлекся.. Это же настоящая трагедия... - В широко распахнутых глазах восхищение и страх. - А я бы не смогла, мне все казалось бы, что рядом мертвец...

Сразу становится слышно дыхание малыша.

- На минутку... - Маленький передает ребенка. Вспыхнувшая спичка не сразу находит кончик сигареты.

Илья Борисович закуривает только дома. Когда он с ней, от него не должно пахнуть дымом.

Мать крепится из последних сил. Ждет, чтобы поделился.

А ему не хочется. Это просто болтовня, что матери можно рассказать все. И Нина тогда была права...

- Я хочу познакомить вас, - сказал он.

Она взяла его руку в свою, тихо сказала: - Илья, пойдем ко мне.

И он смутился от того, что сфальшивил.

Небольшая, но просторная комната. Светлые слоты без ковриков и портретов. Пестрая занавеска колышется на балконных дверях.

- Какие у тебя топкие волосы... - сказал он.

- Ты знаешь, о чем я сейчас подумала, Илья? О часах.

Вон тех, старинных, в углу. Видишь, они стоят. За двадцать девять лет они слишком часто останавливались, и я устала их заводить. И все-таки время оказывается подвластно мне.

- Какого черта вы лезете со своим сочувствием?! - истерично кричит Дима на Груздина.

Тот сразу отходит поближе к Креймеру.

"Разве я виноват, что директор уехал за границу и мне приходится заменять его? Но я же человек и не могу делать вид, будто мне безразличны ваши неудачи"... - Не нужно быть богом, чтобы прочитать все это на лице худенького безобидного зама.