Придя домой, Морозов зашёл на кухню, достал из дальнего угла старого комода бутылку столичной водки, открыл её и приложился с горла. Выпив половину, он сел на стул. Посидев минуты три, он также допил вторую половину и вышел во двор. Сев на лавочку возле палисадника, положил руки на деревянный столик и уставился вдаль. На горизонте громоздились свинцовые тучи, над которыми сквозь белые и лёгкие как пух облака выглядывало солнце. Его лучи широкие и светлые, поползли по полям, освещая их огромными пятнами света, меняя цвет и настроение пейзажа. В калитке показался Булат, закончивший практику в школе. Он тут же подсел к своему отцу, и сразу понял, что Иван подвыпивший. Это его насторожило.
–Привет пап.
–Здорово.
–А что это ты, сегодня не на работе?
– А что мне там делать?
–Как чего? Работать!
–Знаешь сына, человек должен работать, чтобы зарабатывать.
Булат никогда не видел своего отца таким подавленным. Глаза Ивана были налиты, голос дрожал. Он взял сына за плечо, прижал его к себе, и продолжил их диалог: «Знаешь Булат, за свою жизнь я понял одно: что зарабатывает не тот, кто работает, а если тебя хвалят, это значит, что ты сделал что-то невыгодное для себя, что можно не только жить, но воровать по закону. Знаешь, есть такая пословица: терпенье и труд все перетрут. Вот и меня они тоже перетерли в труху». Булат практически ничего из этих слов не понял, но запомнил их на всю жизнь. Иван погладил сына по голове и сказал: «Иди кушай».
–Пап, а можно мы с Петькой на речку порыбачить пойдём?
–Конечно идите!
–Пап, а можно твой спиннинг взять, мы щуку пойдём ловить.
–Да какие проблемы, конечно бери.
–Спасибо огромное, ну я пойду, перекушу да собираться буду, сейчас Петька подойдет.
Иван захмелел с бутылки водки. Раскинув руки на спинку скамейки, он положил ногу на ногу и продолжал любоваться игрою солнца и облаков.
Появился Петька, в огромных болотных сапогах, похожий на журавля. На плече он держал толстое удилище из орешника. Удочка была около четырёх метров в длину и сантиметров пять в основании, её обвивала толстенная леска с поплавком из белого пенопласта размером с кулак. В который был воткнутый, огромный ржавый и скорее всего очень тупой тройник. Петькина снасть, вызвала у Ивана насмешку. Но парень не расстроился, он вообще был очень оптимистичный, обладавший чувством юмора не по годам. Он с лёгкостью отшутился, поставив свою снасть и бидончик с карасями к колодцу, пошёл в дом за Булатом.
На заборе повис сосед, дед Семён.
–Здорово Ванька!
–Здоров, здоров…
Дед Семён являлся злостным любителем заложить за воротник. В великую Отечественную войну, он был кавалеристом. А после, всю жизнь проработал в колхозе конюхом, и сейчас находился на заслуженной пенсии. Человек он был, как говориться, «рубаха-парень, душа компании». Пить так пить, гулять так гулять. В молодости, столько раз смотрел смерти в глаза, что наверное ещё тогда надоел ей, и вообще ничего не боялся. Единственное, что на него могло повлиять, так это его бабка. Она тоже прошла всю войну, от Смоленска до Москвы и обратно до Берлина. Службу она несла радисткой. Познакомились Семён с Марией в конце победного мая в Берлине, тогда молодой красноармеец, чуть не зарубил шашкой союзника, который хотел познакомиться с молодой красивой пухленькой девушкой. С длинной до пояса русой косой.
Видя, что его соседу совсем худо, и что он уже сидит поддатый, дед решил лечить Ивана своим методом, самогоном. По его мнению, выпить, это когда наступало состояние, что стол подымается к лицу, и по нему вверх пренебрегая гравитацией, начинает течь разлитый самогон. Все его кони, на протяжении сорока пяти лет, возили на себе домой висящее в седле тело. Дед Семён, никогда из седла не выпадал, его даже не смогла от туда выбить, пуля из немецкого пулемета угодившая в плечо. Старик являлся мастером джигитовки и когда был молод, собирал большую аудиторию зевак. Шашку правда у него все же изъяли, в пятьдесят девятом году. Сидя в седле, он ей плашмя ударил агронома, прилетев на поле верхом на лошади как ураган. Удар был такой силы, что сломал человеку ключицу и отбил легкое. Если бы рубанул не плашмя, а как полагается на скаку с протяжкой, разрубил бы его до самого пояса. А может и вовсе пополам, так как на нем не было ни шинели ни портупеи, как на убегающих от конницы фашистах. Кавалерия ложилась под пулеметами, но стоило ей прорваться, врагу не было пощады. Кавалерия в плен не брала. Дед Семён жил очень законопослушным человеком, просто лошадей любил больше своей жены. Без его участия на планерке решили сократить посевы овса, и пятнадцать коней пустить под нож. Это и стало причиной его поступка. Был суд, который закончился условным наказанием. Судья тоже был фронтовик, и значит, что для кавалериста значить конь.
Дед лукаво обратился к Ивану: «Я зайду?»
–Заходи.
В планах у старого вояки был план, в усмерь напоить Ваньку, заволочь его в дом, и уложить, что бы мужик, не сидел не мучился. Своеобразная методика снятия стресса. Через мгновение, дед сидел уже рядом с Иваном, на коленках у него была корзинка накрытая полотенцем.
–Что это ты там принес?
Да так, ничего особого, немного выпить да закусить. Ты же знаешь, я пью только свою, как это теперь говорят, натур продукт. После этого, сосед положил полотенце на стол, достал из корзинки трехлитровый стеклянный бутыль самогона, полбулки чёрного хлеба, сало, большую луковицу и зубчик чеснока. Затем залез во внутренний карман пиджака и достал две серебрёные стопочки, на которых была аккуратная чеканка в виде дубовых листьев, а по центру донышка гравировка, в виде двух перекрещенных шпаг. Стопки покрывали царапины и небольшие вмятины, но блистали восхитительно. «Трофейные?»: подметил Иван. «Трофейные»: с выдохом, и гордостью ответил дед.
С веранды во двор вышли юные рыболовы. У Булата в руках был алюминиевый спиннинг с зелёной пластиковой рукояткой и невской катушкой, за которую, была зацеплена большая белая блесна. Иван, закусывая очередную стопку самогона, махнул рукой, подозвав Булата. Когда он подошёл то отец обнял его, положив кисть руки на плечо, и тряся, сказал: « Ну сынок, желаю тебе удачи». Это было сказано так выразительно, что навеивало мысль, о том, что сказание было не о рыбалки, а обо всей, предстоящей жизни. Ещё раз, сжав его плечо, добавил: «Ну давай, иди на рыбалку». Булат обнял отца, поблагодарил за спиннинг и отправился на речку, со своим верным товарищем. Петька, деловито взял свою оглоблю, и задрав нос, последовал за другом. Отойдя метров сто от дому, обернувшись Булат сказал Петьке: « Что-то я за батю переживаю, не наломал бы он дров, он без мамки сам не свой!» Петька тут же принялся успокаивать своего товарища: «Да не переживай, куда он денется? Видал сколько у них ещё самопляса, будут пить, пока не упадут! Это я точно знаю». Булат сделал вид, что Петька его немного успокоил, согласился с ним, и они продолжили дальше свой путь.
Время было около двух дня. Ветер угнал все тучи с горизонта, небо было по летнему необъятным. Иван уже был смертельно пьян. Его тяжёлая голова перекатывалась с плеча на плече. Дед Семён тоже хорошо захмелевший сидел рядом и травил свои байки. Он часто пропускал, и наливал себе поменьше. К воротам подъехал мотоцикл Урал, выкрашенный в желто-синий цвет. На нем сидел местный участковый, звали его Аванес. Заглушив двигатель, он слез, важно поправил форму и фуражку. Это человек, очень большое значение придавал своей внешности, форма всегда была в безупречном состоянии, усы на смуглом лице аккуратно подстрижены, а чёрные как уголь вьющееся волосы, уложены под фуражку. Кожаные сапоги, всегда блестели, и если, внимательно присмотреться, в них можно было увидеть его улыбку с белыми зубами. Это была его внешность, но в душе же жил человек жадный, везде искавший для себя выгоду. Может и не в деньгах, но хоть в чем либо. Он считал, что если отношения не приносят ничего полезного, то это совершенно ненужные отношения.
