На капище, на Перунов холм отправились пешком. Впереди, как и положено по обычаю, побряцивая боевым оружием шли князь Дир и Вадим. Следом выступали лучшие мужи с обеих сторон, далее - вои да отроки.

- А где же Аскольд? - немного удивленно спросил Вадим. - Отчего он не пошёл?

В самом деле, отсутствие одного из князей было удивительно и непонятно. Или так молодший князь решил выразить своё неудовольствие? Так ведь и до прямого оскорбления недалеко. Не было бы брани.

- А к чему он там? - равнодушно пожал плечами Дир. - Аскольд не воин, из оружия у него - лишь нож, Перуну клятву давать ему не пристало.

Прямо у валов, окружающих капище, делегацию встретил волхв - высокий, седобородый муж, строгий ликом и поджарый телом, босой, в белых одеждах и с посохом в руках. На шее - золотая воинская гривна, на руках - широкие створчатые обручья, держащие рукава, туловище перепоясано широким поясом, усыпанным соляными и огненными знаками. Ни дать ни взять - хозяин вышел встречать дорогих гостей.

Дир и Вадим в пояс поклонились волхву.

- Здрав будь, Велимир Светоярович, - проговорил князь. Следом приветствие повторили остальные.

- И вам поздорову, люди добрые, - благосклонно кивнул волхв и величественно прошествовал за валы.

Капище в Киеве почти ничем не отличалось от новгородского: те же восемь негасимых костров, расположенных по кругу, тот же алтарь посередине, тот же дубовый идол Перуна в центре. Вот разве что идол вырезан более тонко, искусно, да в глазницы вставлены два синих, как небо, яхонта. Не потому, что в Новгороде не было умелых резчиков или каменьев самоцветных. Просто считали словене, что не в красоте дело, а в вере. Не на тонкую работу любоваться должно, приходя на Перуново капище, а дело пытать, здесь лишняя красота только вредит. Вот Лада - дело другое, здесь не грех и расстараться. Ей всегда принарядиться приятно.

Принесённое с собой оружие князь, бояре и воины разложили у подножия идола. Благодаря расторопным младшим волхвам высоко взметнулось пламя костров. Вперёд вышел Дир. Подняв свой обнажённый меч, он двумя руками протянул его Перуну.

- Прими клятву мою, Перун, бог-воин и защитник Прави. Клянусь не поднимать сего меча против словен и брата моего князя Рюрика, не ходить войной в земли его, не полонить людей его. Клянусь при нужде помогать ему силой своего оружия. Клянусь блюсти все главы договора, что нынче был достигнут. Клянусь, что люди мои, подвластные воле моей, также примут эту клятву. А коли отступит кто от клятвы своей, коли нарушит договор, да покарает того собственное оружие, да будет проклят он от Бога и от Перуна. Да будет так.

Произнеся эти слова, Дир воткнул меч в землю пред ликом Перуна рядом с алтарём. Теперь настал черёд Вадима.

- От имени князя моего Рюрика, - провозгласил боярин, беря в руки свой меч и поднимая его вверх на вытянутых руках, - клянусь блюсти все главы достигнутого ныне договора. Клянусь, что Новгород не поднимет меча против Киева, но по первому зову придёт на помощь князю Диру и его войску. Ежели клятва будет нарушена, пусть клятвопреступника покарает его собственный меч и проклят он будет от века. Прими клятву, Перун.

Меч Вадима занял своё место перед алтарём. Старец принял из рук своего помощника, одного из младших волхвов, священный обоюдоострый нож, одной стороной сделал надрез на руке Дира, другой - на руке Вадима. Обряд сей напоминал клятву побратимства, когда на боевом оружии добровольно смешивалась кровь тех, кто желал отныне зваться братьями. Но здесь кровь не смешивалась, а приносилась в жертву Перуну в знак верности данному слову. Повернувшись к лику Перуна, волхв опустил нож в жаркое пламя костра. Кровь на ноже в один миг обернулась двумя сизыми клубочками дыма. Где-то далеко-далеко, на грани слуха послышался раскат грома.

- Перун принял клятву.

В руках Дира, а после него - Вадима оказалась братина с игристым, тёмным напитком, пряно пахнущим ржаным хлебом. Квас - истинное угощение Богов. Боярин с удовольствием отхлебнул, передал посудину одному из новгородских мужей, тот, сделав глоток, отдал дальше. Ядрёный, терпкий напиток, омочив горло, пряной волной ударил в голову, невесомой птахой порхнул в живот, тысячей тёплых иголочек растёкся по рукам и ногам, даря телу радость и блаженство. Невероятно чистая, радостная свежесть омыла душу.

Вдруг Вадим увидел, как по идолу снизу вверх побежали маленькие едва заметные искорки. Сначала медленно, будто нехотя, потом всё быстрее и быстрее, и вдруг ослепительная вспышка охватила столб. От яркого света боярин зажмурился, прикрывая глаза, а, проморгавшись, понял - необычное светопреставление было явлено ему одному. Остальные, явно ничего не понимая, смотрели на него: новгородцы - сурово, неодобрительно, киевляне - с любопытством и даже насмешкой. Только Дир и волхв переглянулись понимающе, заговорщицки улыбнувшись друг другу одними глазами.

Обратный путь Вадим не шёл - летел. Душа его пела, солнечны        й свет радовал очи, нос вбирал всю пестроту ароматов. Всё, что раньше было спорно, что угнетало и давило на плечи, ныне казалось ясным и на диво понятным. За спиной трепетали невидимые огненные крылья, казалось, стоит лишь пожелать - и взлетишь. Что за беда, ежели кто-то из бояр - хоть киевских, хоть новгородских - сейчас посчитает его чуточку тронувшимся умом. Главное, ныне Вадим как никогда ощутил себя правнуком Перуна-громовержца.

Новгородцы полагали, что воздавать почести богам и возносить клятвы следует лишь до полудня, пока всеблагое Солнце - Око Богов - не затуманено ещё человеческой неправдой и несправедливостью. За исключением тёмных богов, коих чтить полагается лишь после заката либо ночью. В Киеве не так. Здесь разным богам отводилось разное время для молитв, просьб и прочего. Велесу, например, приносить требы и клятвы нужно было после полудня, ближе к вечеру. Утром его посещали разве что бояны, скоморохи да искусные резчики по камню и дереву, благодаря за помощь в делах.[5] Заключать договор, скрепляя оный клятвой, предполагалась незадолго до того, как гости торговые, купцы именитые станут лавки затворять. Сейчас же, в час полуденный, опричный вообще не полагается вести никаких дел. А потому весь двор вернулся в княжьи палаты, дабы отдохнуть, сном полуденным вернуть крепость духа и тела.

Капище Велеса располагалось в низинке, рядом с торговой площадью. Дабы лучше выразить почтение изменчивому в своей благосклонности богу достатка, идти на капище следовало пешими. Впереди шёл Аскольд - облачённый в дорогие, шитые золотом одежды, которые, впрочем, ещё больше уродовали его. Следом плечом к плечу выступали Дир и Вадим - красивые, статные витязи. А после уж лучшие мужи Киева и Новгорода. Оружия с собой не брали - ни к чему. А вот даров богатых несли с избытком.

Вот и тын капища, где на высоких жердях красовались медвежьи да бычьи черепа. Огня здесь не возжигали - не жалует его скотий бог. Вместо этого в самой середине божьего двора высилась искусно вырезанная из тёмного дерева мужская фигура, одетая в медвежью шкуру - сам Великий Велес. Здесь же разгуливал молодой медведь - Его звериное воплощение. Нахальный бер[6] первым встретил гостей и, по привычке заревев, стал требовать угощения. Специально для этого Аскольд и Вадим приготовили сладкие пряженцы - любимые лакомства этого лагодника. Получив подношение, довольный зверь отошёл в сторону и смачно зачавкал.

Миновав это вполне ожидаемое препятствие, мужи боярские во главе с киевскими князьями ступили на широкий двор капища. Сметливые волхвы в шитых золотом одеждах споро расстелили пред очами своего бога медвежью шкуру. Аскольд горделиво прошествовал вперёд, встал как раз промеж идолом и расстеленной шкурой. В руках его оказались большая золотая чаша, от которой тянуло сладким, пряным, чуть кисловатым духом - в отличии от Перунова капища здесь причащаться принято мёдом. Дир первым сел на мохнатую шкуру, следом за ним - Вадим.

- Клянусь не чинить препятствий в торговле князю Рюрику и гостям новгородским, не заступать их путей, не желать их добра и не брать мзды выше оговоренной - провозгласил полянин. - А ежели нарушу клятву сию, пусть лик мой станет жёлтым, как золото.