- Ваил, вы не так все поняли! - вмешалась девушка.
- А ты помолчи, когда взрослые собираются бить посуду! - нежно улыбнулась Ева уже меняющимися заостренными зубками.
- Я ничего не думал, - решил вставить с свое слово вампир.
- А зачем приперся?
- Что?
Девушка закатила глаза. Потом моргнула. Чуть качнулась назад, словно сдерживание трансформации причиняло ей боль. Выпрямилась и, ничуть не стесняясь собственного вида, сложила руки под грудью. Честно говоря, в ней не было ничего, что Николас мог бы счесть красивым или хотя бы милым. Такие женщины никогда его не притягивали. Она была слишком... мощной, тяжелой, если так можно выразиться. Даже грудь смотрелось на этом теле неестественно, лишне. Но, все же, что-то в ней влекло, только не с желанием, как-то иначе, но к ней влекло...
- Пришел, говорю, зачем, клыкастик?
- Что значит, зачем? - даже опешил вампир. Манера речи этой чистокровной напрочь перекрывала любое желание говорить учтиво. Она будто напрашивалась на то, чтобы ей указали на ее место! - У нас договор!
- А поесть? - как-то совсем по-детски спросила она.
- Я больше часа тебя ждал!
- Тоже логично, - кивнула Ева, - сама виновата.
Она резко развернулась, чуть качнулась влево и скрылась в одной из комнат. Через минуту вернулась, одетая в темные брюки, мягкие сапоги и рубашку. Вся ткань намокла и так подчеркивала...
- Ты хочешь предстать перед наставником так!? - клацая клыками, прошипел вампир.
Ева уже набрала воздуха в грудь, чтобы ответить, но заметила насколько промокла рубашка.
- Ладно, не исходи на ароматы! - выдала волчица и снова скрылась в той же комнате.
Вернулась уже в черном тонком камзоле с зеленой вышивкой.
- Так пойдет? - спросила она, крутанулась, показывая, себя со всех сторон.
На этот раз ее качнуло вправо. У волков так не бывает. Николас решил, что возможно, молодая лиса что-то не так сделала или упустила в лечении, раз девушку все еще пошатывает.
- Да как ты со мной разговариваешь?! - окончательно разозлился вампир.
- Ой, только не ори! - поморщилась Ева. - Мы все поняли - ты злой и страшный серый вампир, и мы тебя уже боимся. Ты тут уже всех застращал...
- Что сделал? - перебил ее вампир.
Она снова закатила глаза, будто говорит совершенно понятные вещи, а он, несмышленыш, не понимает. Николас знал все языки Балы, его учили культурам и обычаям разных народов, но тех слов, что выдавала эта волчица он не слышал никогда.
- Милисса, ты же тут побудешь одна? - совершенно другим голосом уточнила девушка у рыжей.
- Ваил, если вас из-за меня попросят сделать что-то... - тихо, но твердо начала девушка, - то, не нужно ничего делать... Я никогда не прощу себе, если вы... если из-за меня вы...
- Что, отправят за бугор бандеролью? Лиса, ну что они могут с нами сделать плохого? Хотели бы - давно убили! Печенью чую, что разговор у нас будет долгим, так что беги купаться, ешь за нас двоих и спать, хорошо?
- Но...
- А вот возражения, я сегодня не принимаю!
Только после того, как девушка кивнула, волчица шагнула к выходу.
Николас вел себя странно. Я, конечно, не могу судить о разнице в его поведении, но если сравнивать его сейчас и час назад, когда мы наконец-то познакомились - было много различий. Чувствовалась в нем какая-то слабость. Знаете, бывает так, когда долго знаешь человека, а встретив, видишь, что он болен. Не знаешь чем но уверен, что он болен. Может лицо побледнело, может под глазами круги, а может зрачки неестественно ярко блестят на свету. Так и здесь, я просто знала, что за последний час в нем что-то изменилось. Вроде бы и голос остался прежним и повадки все такие же резкие, как у хищника в клетке, а что-то все равно не так. Он успел переодеться и выглядел сейчас не в пример лучше моего. Камзол коричневый с черным орнаментом, брюки в тон и светлая, почти белая рубашка на завязках с вышивкой вдоль выреза на груди. Волосы замысловато уложены в хвост и завязаны лентой на манер французских франтов времен Людовика XIV. В общем, красавец мужчина. Сейчас даже его пугающая худобой и сутулостью фигура выглядела величественно. Вот что значит талантливый модельер и правильные мерки. Даже такой дистрофик стал королем в правильной одежде.
Я на его фоне смотрелась... хм... как плохая карикатура на мальчика-подростка. Волосы во все стороны, брюки мятые. Рубашка, моими стараниями, превратилась в весьма неплохой вариант картинки для взрослых. Камзол красивый, но что-то мне подсказывает, что на мне он не сидит. Как не верти, а хорошего впечатления на этого Наставника я не произведу. Похоже, собрала все местные стереотипы о волках. Не девушка-спасительница, а чуть отдрессированный звереныш. На людей не бросаюсь - и на том спасибо.
Стало так стыдно, что я уже готова была развернуться и подобрать что-то более приличное. Повернулась к своему спутнику, чтобы попросить еще пять минуток - и застыла. Николас шел со мной шаг в шаг, но буквально волочил ноги. Глаза ввалились, веки почернели. И дышал он с таким надрывом, словно каждый вздох стоил ему тонны поднятого веса.
- Эй, что с тобой? - осторожно позвала я, уже понимая, что дело пахнет сгоревшей селедкой.
- Все но-ма-л-но, - еле шевеля, побелевшими губами, выдал вампир.
На очередном шаге споткнулся и для того, чтобы не упасть оперся рукой о стену, но это не помогло. Николас рухнул набок и глухо, почти бесшумно захрипел. Он не потерял сознание. Казалось, что у него просто закружилась голова. Он даже попытался приподняться, опираясь на локоть.
- Николас!
Я нагнулась и попыталась ему помочь.
Удара я не почувствовала. Уже отлитая, дальше по коридору, спиной вперед ощутила легкое жжение на животе, чуть ниже ребер. Инстинктивно потянулась руками к животу и почувствовала влагу на ладонях. Коридор был достаточно длинным, а сила его удара достаточно слабой, чтобы я пролетела с десяток метров и приземлилась на спину. Боль в позвоночнике, затылке и животе слегка ослепили, и на некоторое время я просто выпала из реальности.
Когда, наконец, в глазах наладилась резкость увидела, что на животе от ребер до пупка три глубоких вертикальных разреза, будь я хоть на пару сантиметров стройнее этот гад наверника разрезал бы мне кишечник!
Кровь лилась сквозь пальцы, как из душа, моментально залив одежду, брюки и ковер вокруг.
С потерянным видом, все еще не веря своим глазам, посмотрела на Николаса. Тот стоял там же, где минуту назад упал. Только это был уже не совсем он. Почерневшее лицо, вздувшиеся вены. Удлинились кости рук и ног, от чего вампир стал похож на жутко уродливый манекен. Он стоял, смотрел на меня своими светящимися провалами глаз и медленно, с явным удовольствием слизывал кровь с длинных широких когтей на правой руке.
Почему-то именно от этого стало по-настоящему больно. От его удовольствия. Он, тот, кто казался мне, неплохим парнем, тот, кого я спасла сейчас ловил кайф от того, что едва не убил меня!
Волчья регенерация и в этот раз не подвела. Боль от разрезов не стала такой уж чудовищной, как должна была. Почти сразу жжение сменилось на холод, а холод стал нарастать. Только если раньше кровь почти сразу останавливалась, то сейчас пришлось вставать на ноги с подозрением, что если уберу руку от живота, то, как в плохом ужастике, оставлю на ковровой дорожке свои внутренности. Этого, конечно, не случилось, но опасения были.
Разговаривать с этим существом смысла не было. Хотя меня подмывало! Хотелось бросить ему что-то резкое и обидное, обозвать как-нибудь позаковыристей, но я только стиснула челюсти. Нет смысла говорить с психом и маньяком. Для превращения в волка требовалась хотя бы пара секунд, но он мне их не дал.
Николас будто понял, что разговоров не будет. Он оказался рядом так быстро, что даже мое новое зрение не заметило движения. Левой рукой этот монстр ухватил за ворот камзола и поднял меня, как котенка. Едва успела выставить блок от удара второй рукой, а вот от удара с ноги в подвешенном виде было не спастись. От удара правой ногой в бок меня впечатало в стену слева и размазало по ней. А через миг у меня появилось чувство, будто я машина на свалке под прессом. Вампир вжал меня в стену, уперев руки мне в лопатки, а колени в бедра. Я слышала, как трещат собственные кости под давлением его силы, как крошиться камень, и как медленно, но вместе с тем стремительно, меня оставляет жизнь. Боль была такая, что невозможно издать ни единого звука.
