— А теперь внимательно вслушивайтесь в мои слова и хорошенько запомните проповедь, которую услышите сейчас. Станьте все на колени! Лбом коснитесь священной земли!

Мальчики послушно выполняли все приказания шейха. Шейх Ибрагим придирчивым глазом осмотрел всех согбенных и, убедившись в искренности исполнения приказания, приготовился читать проповедь. Первая проповедь, первый урок будущих воинов Аллаха и падишаха начинались только сейчас, и шейх был уверен, что каждое слово проповеди коснется ушей слушающих и глубоко западет им в душу. Ему, шейху Ибрагиму, потом будут благодарны эти мальцы, отпрыски неверных гяуров, за то, что он открыл им истину, научил их жизни и всем ее премудростям и превратностям.

— Иисус от духа Божьего, а Мухаммед — Божий посланник; Моисей — старший пророк, брат Мухаммеда-пророка. Перед Моисеем море расступилось, а Иисус-пророк мертвых воскрешал из гробов; а над Мухаммедом-пророком вознеслись скалы там, где он совершал поклонение Богу. Ибо Мухаммед — последний пророк, и не может его пред Богом превзойти ни один пророк. Иисус взошел на небо, и за это его христиане-гяуры назвали Богом, а евреи-чивуты хотели его замучить и распять за его великую святость и великие чудеса, которые он творил на земле. Чивуты боялись, чтобы за ним не пошли люди так, как гяуры, которые называют его Богом. Желая его схватить, они искали его, чтобы после мучений распять. Перед ними Иисус, войдя в один дом и зная злобу евреев, вознесся из дома на небеса. А чивуты, найдя одного человека, похожего на него, в этом доме схватили его, мучили и распяли и рядом с ним двух разбойников. А гяуры говорят, что Иисус мучен и распят. Не верьте вы этому: Иисус был такой святости, что никто не мог до него почти дотронуться, а не то что его могли схватить и мучить. А когда Иисус взошел на небеса, к нему приступили ангелы, приветствуя его, и, взявши его к себе, повели к высшим небесам, показать ему славу Божию. Иисус, пройдя небеса, пошел с ангелами к вратам небесным, делая вид, что он хочет сойти на землю; замыслив это, сказал ангелам: «Я забыл в одном месте сапог». Итак, вернувшись за сапогом, Иисус остался на небесах и будет там вплоть до судного дня. А когда наступит судный день, тогда Иисус сойдет на землю и скажет гяурам: «Вы меня назвали Богом». А чивутам скажет: «Вы хотели меня мучить и распять, и за это все вы идите в вечный ад и будьте там навеки…»

В теплую лунную июньскую ночь на Ивана на несколько километров по берегу реки Сочи горели костры. Народное гуляние захватило всех. В эту ночь христианство отступало перед язычеством, верования в Бога отступали перед верованиями в свою судьбу. И церковь была бессильна. Язычество еще настолько глубоко пронизывало всю жизнь человека, что никакие помазания и причащения не могли вытравить его оттуда, ибо языческие обряды приближали человека к жизни (и это было ему понятно и близко), а христианские — к Богу (а вот этого человек никогда не понимал, ибо невозможно понять то, чем тебя пугают и чего ты боишься).

В эту ночь стыд становился врагом людей — одухотворенной природе чужда всякая инородная оболочка. Природа не признает искусственности, какой бы необходимой она ни была. Для нее главное — естество. Обнаженные юноши прыгали, соревнуясь между собой и прогоняя злых духов, через костры; обнаженные девушки плели из луговых цветов венки, и пускали их по течению, и, вверяя самих себя слепым и немым цветам, пускались за ними вплавь, ибо верили, что там, где остановятся их венки, находится их судьба. А потом все вместе, взявшись за руки, водили зажигательные коло вокруг костров.

Пустила свой венок по течению и Зорица. Пустила и поплыла за ним, как и другие девушки. Плыли они все вместе, но каждая видела только свой венок и плыла только за ним, забыв об окружающих.

Вдруг Зорица заметила, что ее венок остановился, затем, как-то странно изменив направление, повернул к берегу. Какая-то неведомая сила вела венок и влекла за ним Зорицу. Ей стало страшно, но она не повернула назад. Венок, зацепившись за прибрежную водоросль, остановился. Речная рябь прибила его к берегу. Зорица, словно слепой за поводырем, поплыла за венком и вскоре вышла из воды на берег. Лишь лягушачьи переливы да трели сверчков разрывали мертвую тишину. Отблески горевших костров не доходили сюда, как не доносился сюда и шум языческого веселья. Зорица закрыла и тут же снова открыла глаза. Было темно. Только бледная луна слабо освещала землю. Не без тревоги и боязни ступила Зорица на прибрежную траву. Ей было страшно, но венок сделал свой выбор, и отступать было нельзя.

Чуть в стороне зашуршала трава, и Зорице показалось, что кто-то к ней приближается. С легким криком она подалась назад, в воду, но ее остановил тихий приятный голос:

— Не бойся меня, милая.

— Кто ты? — вскрикнула Зорица.

— Ты меня не узнала?

Зорица молчала, напряженно вслушиваясь в показавшийся ей знакомым голос. А невидимый человек тихо запел густым, приятным голосом:

— Милко! — воскликнула Зорица, вся подавшись вперед, но не выходя из воды.

— Откуда ты знаешь мое имя? — удивился Милко.

— Я… просто… — засмущалась Зорица, не зная, что ответить.

— Ну да, ты слышала, как меня звали мои друзья, — догадался Милко, и Зорица в ответ лишь благодарно улыбнулась.

— А тебя как зовут? — Милко подошел к самому берегу и сел на траву.

— Зорица.

— Я искал тебя, Зорица, много-много дней. Не знаю точно почему, но мне кажется, что это думы о тебе привели меня в эту ночь сюда.

— Не знаю точно почему, но мне кажется, что это думы о тебе направили к этому месту мой венок, а вслед за ним и меня.

Зорица, сама того не замечая, вышла из воды и тихо села рядом с Милко на прибрежную траву, окунув в теплую речную воду лишь ступни своих ног. Она слегка касалась горячим телом своего избранника, и оба млели от разгорающегося пожара душ, и оба искали спасения от этого пожара в легкой речной ряби.

Страшные вести принесли лазутчики жупану Николе: из Крушеваца в направлении Пожегского поля выступило пятитысячное войско князя Лазаря, в том же направлении из Сребреницы отправилась шеститысячная рать боснийского бана Твртко. Из Приштины через Звечан двинулась рать косовского господина, княжеского зятя Вука Бранковича. Из Брвеника к границам державы Алтомановича направилась дружина братьев Мусичей, Стефана и Лазаря. Кроме того, в состояние полной боевой готовности был приведен флот Дубровницкой Республики. И еще доложили лазутчики, что в составе княжеского войска был тысячный отряд копьеносцев венгерского короля во главе с Николой Гарой. Каким бы самоуверенным ни был жупан Никола, он понял, что это конец. Потому что у него не было союзников — сам Людовик Великий отвернулся от него, а это значило, что и Венеция не сможет прийти к нему на помощь. Надежды же на братьев Балшичей не было. Они пекутся только о своем возвышении и супротив такой коалиции не пойдут. Итак, Алтоманович остался в одиночестве, но сдаваться без боя он не намерен. Ведь у него огромная держава, и он сможет собрать войско немалое — до десяти тысяч ратников, а то и больше при надобности. А с таким войском, да еще с искусными воеводами воевать можно. Тем более что ему в последнее время сопутствовали удачи. После того как в ноябре 1372 года Большое вече Дубровника решило выплатить жупану Николе святодмитровский налог за свободу торговли в Сербии — две тысячи золотых перперов, он полностью помирился с Республикой Святого Влаха, более того, начала процветать и его торговля, большую прибыль приносили рудники. Немалые деньги получал он и за продажу в рабство себров, ибо он все еще поощрял набеги своих людей на окрестные владения.

И вот теперь ему пришлось спешно гнать гонцов во все концы своей державы с указом собирать рати и срочно двигаться к Пожеге. Там, на Пожегском поле, он и решил дать бой противнику. Военный совет жупан Никола держал недолго. Воевода Радин Дубравчич предлагал разделить войско и выступить навстречу союзникам, не давая им соединиться. Однако жупан отверг это предложение, поскольку в таком случае малейшая случайность могла повлиять на исход битвы. Решено было помериться силами рать на рать, тем более что преимущество в силе у союзников было невелико. Но не учел Алтоманович одного — настроя воинов. А он был гораздо выше у воинов князя Лазаря и бана Твртко, мстивших жупану за многие беды.