Колдун повертел в длинных и тонких пальцах крючок, произвел им в воздухе пару замысловатых движений и с сомнением поглядел на связанного Снегиря, очевидно, принимая какое-то решение.

– Всему свое время, достойная Клотильда. Не забывай – он не должен умереть, – погрозил ведьме пальцем зорз. После чего, видя, что Снегирь смотрит на него, Колдун наклонился над друидом. Снегирь явственно ощутил еле различимый запах пряного мускуса, исходящий от зорза, который с неожиданной ненавистью прошипел ему прямо в лицо.

– Я хотел сказать – не должен умереть раньше времени. Понимаешь меня, друид?

Снегирь пожевал губами, собирая слюну для достойного ответа, но у него во рту и без того давно все пересохло, и он сумел издать губами только до крайности неприличный звук, так что даже старуха возмущенно засопела. Колдун, однако, весело расхохотался.

– Да ты, оказывается, большой затейник, – подмигнул он Снегирю и вдруг быстро нажал друиду куда-то за ухом. У Казимира мгновенно онемела правая часть головы и шеи, а боль была такая сверкающая, что из глаз посыпались настоящие искры. Колдун с удовлетворение отметил впечатление, которое он произвел на связанного Снегиря, – ему показалось, что в глазах друида на мгновение промелькнул страх.

– Мы тут затеи тоже любим, – заметил Колдун и указал за спину, – особенно вот Клотильда. Ты даже не представляешь себе, друид, какая она затейница и веселая старушка. А особенно, – зорз хитро прищурился, – бабушка Клотильда обожает из людей жилы тянуть. Большая она мастерица, знаешь ли, по этой части. Поэтому у тебя еще будет возможность хорошо повеселиться, друид! Но сначала послушай, что я тебе скажу.

И Колдун вновь тихо зашипел прямо в лицо Снегирю, так что у Казимира не было никакой возможности отпрянуть от этого свистящего шепота, который, казалось, проникал в самую душу, как проникает в сердце человека шипенье змеи. Оно всегда вселяет в нас страх и смятение, даже если змея всего лишь греется на солнышке в нескольких спасительных шагах от тебя.

– Твой друг ушел от нас, друид. А он нам был нужен, очень нужен, потому что у него был Цвет. Он улизнул, сбежал, потому что решил, что иногда лучше выбрать себе любое убежище, даже если это будет смерть. Но как спрятаться в смерти, друид? Ты просто выходишь из игры, и тебя уже больше никто не ищет, понимаеш-ш-ш-шь?! Ты мертв, и поэтому уже больше никому не нужен. А я был уверен, что из черноволосого айра вышел бы хороший проводник, очень хороший. Но что поделать – он сам выбрал свой исход, и знаешь, друид, я его за это даже уважаю.

Снегирь молча лежал с закрытыми глазами, боясь, что все более распаляющийся зорз сейчас начнет плеваться ему прямо в лицо. Впрочем, он внимательно слушал, потому что сказанное Колдуном подтверждало его собственные выводы: зорзы отбирают их по какому-то признаку, который они именуют Цветом. И теперь они ищут вполне определенный Цвет, который им должен подойти… нет, помочь… нет…

– Но твой многознающий приятель нас обидел, – задумчиво продолжал зорз. – Не так-то легко подобрать нужный Цвет, друид, не так-то легко… Поэтому Проводники – большая редкость. Даже среди необычных людей. А ведь вы, лесники, люди необычные, верно?

– А вы… так просто твари… – прошептал Снегирь, с трудом разлепив сухие губы.

– Заговорил, наконец? – Лицо Колдуна приняло удовлетворенное выражение опытного кузнеца, горн которого уже разогрет. – Значит, скоро и запоешь. Слыхал, какие песни Клотильда выводит? Вот и будете с ней на пару. Так что убивать мы тебя, друид, не будем. Пока.

И Колдун показал Снегирю крючок старухи. Он был тусклый, с двумя остро заточенными лапками, на манер рыболовного, и от этого казался каким-то удивительно мирным, из другой, обыденной жизни с сидением на туманном берегу речки тихою, неяркою зарей. Снегирь попытался заставить себя отвести взгляд от режущих стальных кромок и не смог. Вместо этого в голове появилась дурацкая мысль: как же эта старуха им управляется? Это была еще одна ипостась страха, которого, в общем-то, бесстрашный Снегирь не испытывал никогда, кроме как по отношению ко всяческим мелким болячкам. Но это за ним водилось с самого далекого детства, и причины этой боязни Казимир уже и не мог упомнить.

– Боишься, друид? – Голос зорза был вкрадчивый, почти доверительный. – А вот от страха тебе надо начинать избавляться. Такой большой – и такой робкий, ты что? Ты нам еще очень и очень нужен. Что? Хочешь что-то сказать?

– Зачем я тебе нужен… стервятник? – проговорил Снегирь, незаметно пробуя напряжением мускулов веревки на животе и ногах.

– Зачем? – усмехнулся Колдун, а ведьма вся так и подалась вперед, чтобы не пропустить ни слова из того, что сейчас будет сказано.

– Затем, что мы пока еще не определили, есть ли у тебя Цвет, лесной друид. Редкий, вообще-то говоря, случай. Ты не находишь, Клотильда?

Ведьма отрицательно замотала головой. Было странно, что такая ветхая старушенция в монашеском одеянии обнаруживает столь удивительную резвость в движениях – у нее даже глаза блестели, как у молодой.

«Мандрагора» – сообразил Снегирь. – «А о ней ходят россказни, что она вырастает из мужской силы повешенного или задушенного на рассвете. Значит, эта ведьма знает толк в дурманных корнях. Тогда приготовься, что они сначала лишат тебя воли».

– Но мы это обязательно определим.

Колдун покачал головой.

– Даже если для этого придется извлечь наружу всю твою сущность, несчастный лесник, страж деревьев, пастырь лопухов и крапивы, повелитель лебеды. А пока Клотильда немного подготовит тебя к испытанию Цветом. Будь уверен, ты сам захочешь пройти его поскорее. И если тебе повезет, то из тебя может получиться хороший проводник, услужливый и сговорчивый.

– Проводник куда? – еле выговорил Снегирь. Ему вдруг показалось, что каменный мешок, который лишь с большим приближением можно было назвать милым домашним словом «комната» – скорее, это была камера пыток, – стал быстро заполнять белесый дым. Лица Колдуна и старухи изогнулись и медленно поплыли у него перед глазами.

– В смерть, друид, в смерть, – постучал пальцем ему по лбу зорз. Стук его жесткого пальца показался Снегирю грохотом молота по огромному и пустому железному ящику. Так он сейчас себя ощущал. Последним его воспоминанием об этом дне стало тихое пришепетывание старой ведьмы, которая что-то делала с его одеждой. Дальше было неясно: временами пронизывающая все его тело острая, дергающая боль, какие-то огненные вспышки перед глазами и постоянное ощущение того, что его губы беспрестанно двигаются. Видимо, он что-то говорил то ли старухе, то ли самому себе, то ли просто всему остальному миру, который, похоже, уже от него отвернулся.

Сделав несколько глубоких надрезов на спине, ногах и животе Снегиря, Клотильда ввела эликсиры, вонзила свой первый крючок поглубже в одно, особенно понравившееся ей место на теле пленника и уселась рядом терпеливо ждать. Действие снадобий приведет в чувство, а вернее – в бесчувствие, и развяжет язык пленному друиду. Он уже начал потихоньку бредить, но пока еще бессвязно, перескакивая с одной мысли на другую.

«Вечно они несут какую-то околесицу» – недовольно думала старуха, поглядывая на краснеющие в очаге угли. «Обо всем-то их приходится спрашивать… Ну, ничего. Спрашивать я умею. Пожалуй, как никто другой».

Она захихикала своей шутке, которая показалась ей особенно удачной. Хорошо, что ночь начиналась так складно. Хорошо, что пока все складывается так, как она хочет. И если она сделает свое дело хорошо, у Птицелова, может быть, будет проводник в ту страну, свидание с которой Клотильду в последнее время очень страшило. И тогда молодой Сигурд исполнит свое обещание, которое он когда-то дал старой Клотильде, и она заплатит смерти свое отступное. А скучно ей сегодня не будет. В конце концов, с ней есть ее песни, а это уже немало.

Кто не испытывал в жизни мук душевных, тот не знает истинной боли. Кто не страдал от мук телесных, тот не знает боли нестерпимой, превращающей человека в животное. Но если и есть на свете что-то еще страшнее, то оно должно объединять насилие над душой и надругательство над телом, зрелости – над детством, старости – над молодостью. Или наоборот?